Грозные годы - Джурица Лабович

— Славонски-Брод — городок маленький, знаете ли... и поверьте, у меня достаточно оснований, чтобы опасаться за вас: в окрестностях города орудует партизанский отряд, а тут еще эти подпольщики... — озабоченно проговорил Бадер.

— Солдату на войне, господин генерал, на каждом шагу грозит опасность, — заметил полковник Норден.

— Да, разумеется, — кивнул Бадер.

Они сели за стол и, склонившись над картой, стали обсуждать очередную операцию против партизанской бригады. Несколько рюмок ракии разрядили напряженную атмосферу, создавшуюся поначалу.

Прошел всего месяц со дня формирования Первой пролетарской бригады, но и Литерс, и Бадер вынуждены были констатировать, что за этот месяц инициатива перешла в руки партизан. Генерал Бадер заметил, что любая машина, если она слишком долго непрерывно работает, в итоге обязательно перегреется и остановится. Вероятно, нечто похожее произошло и с немецкой военной машиной в Югославии. Бадер напомнил, что на Восточном фронте сейчас тоже некоторая заминка и что фон Браухич снят с поста главнокомандующего сухопутными войсками.

— Вы, наверное, не очень-то хотели ехать в Югославию, господин генерал? — Бадер бросил на Литерса внимательный взгляд.

— Во всяком случае, если не удастся разгромить эту бригаду, фюрер не простит мне неудачи, — нехотя проронил Литерс.

— Как бы там ни было, считаю, что я честно выполнял свой долг! — повысив голос, произнес Бадер. — Возможно, вы, господин генерал, придерживаетесь иного мнения... Но я в ближайшие же дни вылетаю в Берлин, чтобы сделать подробнейший доклад о положении в Югославии.

— У меня и в мыслях не было упрекать вас в недобросовестности... — ответил Литерс.

— Каким, по-вашему, будет исход планируемой операции? — после паузы спросил Бадер.

— Бригада будет полностью уничтожена! — твердо ответил Литерс. — Если бы я не был уверен в успехе, то не приехал бы сюда. И я намерен кое-что изменить в тех порядках, которые вы здесь завели. Во-первых, буду посылать в Берлин доклады, основанные на фактах, во-вторых, буду лично руководить действиями наших войск.

Генерал Бадер поднял брови. Он не привык, чтобы с ним так говорили. Его самолюбие было ущемлено. Однако ответить он не решился.

— Вы что-то хотели сказать? — спросил Литерс.

— Нет, я просто подумал, что от неудачи никто не застрахован.

— Разумеется. Никто не знает, что будет завтра. Впрочем, возможно, это и к лучшему, — проговорил генерал Литерс.

Они выпили еще по рюмке.

Вошел унтер-офицер и стал накрывать на стол. На обед принесли вареное мясо, жареные дымящиеся сосиски...

Все это время Литерс не сводил с Бадера внимательного взгляда. Он думал о том, что если глаза действительно зеркало души, то хитрые бегающие глазки его собеседника отражают душу мелкую, но в то же время изворотливую. Этот чванливый генерал, кичившийся своей родословной, которая, кстати сказать, скорее всего, была фальшивой, никогда не вызывал у Литерса ни доверия, ни уважения.

— Чего стоит командир, бывает ясно только после боя, — изрек Бадер, аккуратно разрезая мясо.

— Вы правы, господин генерал, командиры, как и солдаты, проверяются только в бою, — вставил полковник Норден.

В камине догорали поленья. Литерс взял рюмку ракии, отпил немного, а оставшуюся жидкость выплеснул в камин. Ярко вспыхнул огонь.

— Вот видите, — задумчиво проговорил Литерс, — плеснешь немного — огонь только ярче вспыхнет. Чтобы потушить его, надо вылить, наверное, целую бутылку. Вот вам наглядная иллюстрация того, к чему приводят полумеры.

— Я понял вас, господин генерал, — сказал Бадер, — однако тушить огонь лучше всего водой...

Генерал Литерс встал и, подойдя к камину, принялся длинным железным прутом ворошить угли.

Генерал Бадер выпил еще одну рюмку, раздумывая, ответить Литерсу сразу на его выпады или махнуть на все рукой и постараться как можно скорее улететь отсюда в Белград, а оттуда — в Берлин. Лицо его было мрачным, он вспомнил тот нелегкий и отнюдь не прямой путь от лейтенанта до генерала, который ему пришлось пройти. Чувствуя себя как-то неуютно в этом большом сумрачном зале, Бадер с грустью сказал генералу Литерсу, который все еще стоял возле камина:

— Когда-то я был молодым и сильным... Меня любили и товарищи, и солдаты. Собственно, я и сейчас еще способен на многое, но почему-то для одних я стал вообще чужим, другие перестали мне доверять, в Берлине, видимо, считают, что я выдохся. Наверное, это участь всех стареющих военачальников...

— Вы позволили меланхолии овладеть собой! — усмехнулся Литерс.

В зал вошел худощавый офицер лет сорока, с улыбкой на бледном лице.

— Господин генерал, обер-лейтенант Крамер! Разрешите обратиться к господину генералу Бадеру? — вытянулся он перед Литерсом.

Тот молча кивнул, продолжая помешивать догоравшие угли.

— Что у вас, обер-лейтенант? — спросил Бадер.

— Господин генерал, вас просит к телефону генерал Турнер.

Бадер нахмурился и поспешно вышел в соседнюю комнату, где стояли телефоны. Вернувшись, он сообщил Литерсу:

— Весьма сожалею, но фельдмаршал Александр Лер ожидает меня в Белграде.

— Возможно, без вас здесь произойдут кое-какие перемены в командном составе, — сказал Литерс.

— Что ж, стало быть, не один я попал в немилость.

— Поверьте, я сделал все возможное, чтобы вас не сменяли.

— Вы хотите сказать, не сменяли до конца операции?

— Да, по крайней мере...

— До конца операции, я полагаю, и вы не продержитесь.

— Это почему? — вскинул брови Литерс.

— Да потому, что югославские партизаны — это не стая воробьев, на которых достаточно махнуть рукой, чтобы они разлетелись в разные стороны. Тут одной заменой командующего не обойтись.

— Посмотрим.

Бадер встал:

— Вынужден откланяться.

— Я провожу вас, — сказал Литерс и первым вышел из зала.

Они остановились перед домом.

— Желаю вам успеха, господин генерал! — сказал! Бадер.

— Право же, мне жаль...

— Благодарю вас за то, что вы заступились за меня перед Кейтелем, и от души желаю вам успешного завершения операции.

— Я надеюсь отпраздновать победу вместе с вами в Белграде.

— Я слышал, что решено удвоить число наших дивизий в Югославии, так что вам и карты в руки, — ответил Бадер, растягивая губы в улыбке.

Литерс дотронулся до плеча Бадера:

— Я хочу вам сказать, господин генерал, что всегда очень уважал вас и как генерала, и как человека. Я не раз говорил, что нашим офицерам надо у вас учиться честному служению отечеству. — При последних словах он повысил голос, чтобы услышали стоявшие у машины офицеры. Затем уже гораздо тише, почти шепотом, добавил, лицемерно улыбаясь: — Уверяю вас, что я приложил все усилия к тому, чтобы у Кейтеля и Йодля создалось о вас самое благоприятное впечатление.

— Я очень признателен вам за все, господин генерал. Постараюсь когда-нибудь отплатить услугой за услугу.

Рота автоматчиков, которая должна была сопровождать генерала Бадера, уже рассаживалась по грузовикам.

— Счастливого пути! — Литерс пожал Бадеру руку.

«Когда ненавидят враги — это понятно... — подумал Бадер. — Но вот когда свои же все время стараются подставить ножку... Впрочем, неудивительно: борьба за место под солнцем, сильные вытесняют слабых, каждый стремится уничтожить соперника...»

— Как бы там ни было, знайте, что я всегда на вашей стороне! — стараясь придать своему голосу как можно большую убедительность, сказал Литерс.

В слабом свете уличного фонаря он заметил, как по лицу Бадера скользнула печальная улыбка.

— Когда-то я говорил старым генералам, что мы, молодые, будем воевать лучше, чем они, что у нас будет первоклассная техника и огромная армия... Теперь я сам оказался в положении тех старых генералов.

— Вы имеете в виду то, что в моем распоряжении будет на две дивизии больше, чем у вас?

— Да, и это тоже. Вам дали две дивизии, а у меня все время хотели отобрать две для Восточного фронта.

Бадер еще раз пожал Литерсу руку и сел в свой черный «мерседес». Машины тронулись. Автомобиль Бадера сопровождали и двое мотоциклистов из охраны Литерса.

Словно в знак прощального приветствия, над колонной взлетели две ракеты, ярко вспыхнув в ночном небе.

Развалясь на просторном сиденье «мерседеса», Бадер вспомнил во всех подробностях разговор с Литерсом и то, что ему предшествовало, и крепко выругался.

21

Дошли!

Если верно то, что есть люди, которые живут только прошлым, презирая настоящее, то так же верно и то, что в колонне Первой пролетарской, поднимавшейся на Игман, таких людей не было. Все помыслы и стремления идущих определялись идеалами революции, которой они себя посвятили, и были целиком обращены к настоящему, но в еще большей степени — к будущему...