Седая целительница - Зарина Солнцева

Рядом с мужиком у своего плеча, ее ручки превратились будто в лебединые перышки. Да и она сама будто помолодела весен на десять.

Буран окружил ее заботой, теплом и сытостью. Каждый раз подкладывая в тарелку кусок мяса посочнее да пожирее. Укутал ее заморскими тканями, как куклу из княжеского терема.

Она таяла, как воск под огоньком свечи.

Не хотела, но таяла.

— Любавушка, душенька моя!

Ласкана всочила в дом, словно егоза, придержав на изгибе локтя лукошко со свежесобранными лисичками.

— Смотри, что набрала в лесочке! Красивенькие какие.

— Ой! — посмотрев на полную корзинку грибочков, женщина благодарно улыбнулась. — Спасибо тебе, милая.

Искренне молвила, на что Ласкана лишь махнула рукой.

— Пустое. Вот бери, готовь мужу. Я своим с чесночком да мясцом зажарила. А ты как наловчилась делать?

Тонкой иглой воспоминание укололо в груди, сжав до бела костяшек ручку лукошка, Любава присела на лавку. Указательным пальчиком очертив рыжие шляпки на ножке.

— Снежка в сметанке с лучком любила-любила. Могла целый чугунок съесть. Маленькой была, вся изляпывалась, я ее ругаю. А она глазищами своими хлопает и тихонько пообещает: «Мамочка, я больше не буду!».

Слезы душили. Материнская душа тосковала.

Ласкана присела на лавку рядом, приобняла за плечо и тихонько прошептала.

— Вернется домой наша Снежинка. Вот увидишь. Целой и здоровой. Буран всех наших на фронте поднял. Князю лично письмо написал альфа, и гонцом отправил в столицу. Вернется, Любава. Нам остается лишь ждать и молиться.

Молча кивнув, черноволосая шмыгнула носом и попыталась спрятать слезы на ресницах.

Во дворе хлопнула калитка, потом скрипнула дверь и послышался топот детских ног.

В избу ворвался Воята — единственный сын Ласканы и Мороза. Горяче любимый и вымоленный у богов. Парнишке недавно исполнилось десять весен. Но он уже горделиво ходил по селению, помогая во всем матери и норовя с батьком ускочить на охоту.

— Мамка! Мамка! Теть Любава!

— Чего кричишь, Воятка? Тут мы.

Недовольно зыркнула на сына Ласкана, она обычно в нем души не чаяла. А тут размокла вместе с Любавой.

Выскочив к ним на кухню, мальчуган потер кучерявый затылок и глянул на мать.

— Там странник прибыл. Людского племени. На коне, с воинском плащем на плечах. Тетку Любаву ищет.

Женщины удивленно переглянулись. Черноволосая и вовсе нахмурилась, кто же ее станет здесь искать? Да еще и с княжеским плащем?

Мальчик тут же запищал скороговоркой.

— Я ему сразу сказал. Нет дела человеку на нашей земле. А он заладил, что пока Любаву-рукодельницу не увидит, не уйдет! Вадим за папкой побежал, а я к вам.

Поднявшись с лавки, Любава накинула платок на голову, как-никак осень на дворе. А тут, в северных лесах, она особо холодная, и направилась во двор. Слыша за спиной уверенные шаги Ласканы.

Кто же это мог быть?

Всадник нашел около забора, на вороном жеребце. Статный юноша со светлыми, волнистыми волосами до плеч. Широкий разворот плеч, по которым струился темно-зеленый плащ.

Целитель.

— Теть Любава!

Вскрикнул странник и ловко вскочил с седла, дерганно привязав скакуна к столбу у калитки, бросился к ней.

— Микитка…

Пораженная, словно громом, застыла на месте Любава. В молодом мужчине было трудно разглядеть юного целителя, который вместе со Снежкой забрали на войну.

— Микитка, мальчик ты мой!

Вскрикнула черноволосая, когда крепкие руки обняли ее. Как возмужал ведь! Выше нее на добрую голову, уже не мальчик, а мужчина.

Провела пальцами по щетинистой щеке, вырос. Как же он вырос, боги!

— Доброго тебе дня, тетушка.

Весело улыбнулся парень, отрываясь от матери своей боевой подруги. Столько ведь прошло, обнял, а внутри душа заплакала. Как будто мать родную обнял. И запах тот же, свежего хлеба.

За спиной тетки замелькала высокая статная женщина, беловолосая, как Снежинка. В добротном голубом платье с черным поеском на талии, придержав у своего бока мальца, что его сюда привел.

— Доброго дня и вам.

Кивнул почтительно Микита женщине, и та пришибленно кивнула ему в ответ. Непонимающе глянув то на гостя, то на плачущую Любаву.

— Это Микитка, Ласкана. С моей Снежинкой оба целители. Соседями мы были, только лесок между нами да был. Но вы всегда со Снежой вместе за травами шли. Как брат и сестра.

Ласкана заметно облегченно расслабила плечики и даже улыбнулась путнику.

— Доброго дня тебе, молодец. Ты в дом зайди. Воды попей с дороги.

— Да-да, — всполошилась Любава. — Заходи, сынок. Я сейчас на стол накрою. Поешь, отдохнешь. Поговоришь со своей бедной теткой. Не успел парень и бровью повести, как его уже затащили в дом и усадили за стол.

В четыре руки Ласкана и Любава накрыли стол. А сам Микита краем глаза сразу заметил, что дом добротный. В таких домах у них в селе даже староста не жил.

Может, воевода какой?

Хотя ему говорили в придорожье, что это селение волкодавов. Да только он не шибко обратил внимание. Знал он их, на войне и не таких штопал. Мужики как мужики. Смелые, преданные. И в волков оборачиваются. А в остальном душевные.

Может, матушка Снежинки здесь устроилась прислугой?

А вторая женщина кто?

И волосы у нее белые, как у Снежки, а она вроде не старая.

— С войны ты? Домой, поди, скачешь?

Наполнив стол всем, чего нашлось в доме, женщины присели напротив. Ласкана с некой материнской заботой глядя на юношу, да вспоминая своего первенца, что родился мертвым.

Он должен был быть одного возраста с этим парнем. Был бы жив, тоже на войну забрали, а она бы сидела дома и, как матушка этого светловолосого целителя и Любава, слезы утирала.

Жизнь — странная игра. Вроде чужое дитя перед тобой, а болит, как за своего.

— Да, — Микита улыбнулся краем губ, — домой я уже побывал. А вас не нашел, тетушка. Мне же Снежинка доверила вам весточку принести.

— Снежинка⁈ — пораженно вскрикнула Любава, глядя распахнутыми очами на парня. Юноша кивнул и достал из нагрудного кармана кусок женского платка и протянул черноволосой.

— Вот. Довез и передаю вам.

Робко приняв послание в руки, Любава снова заплакала, узнавая в замотанной ткани свою вышивку. Что она дочке платки вышивала и на фронт отправляла. Ей, родимой.

А она обратно ей отправила. Прижав ценный дар к сердцу, Любава зажмурилась, ощущая, как горячие слезы обжигают щеки.

— Не надо слез лить, теть Любава. Микита отставил в сторону ложку и улыбнулся женщине.

— Оттеснили мы печенегов. Многих домой уже отпустили. Полк Снежинки тоже скоро отправит по домам.

— Спасибо, мальчик мой. Спасибо…

Благодарно склонила голову охваченная тоской мать. А Ласкана рядом кивнула путнику.