Лабиринты любви - Розмари Роджерс

– Ну, конечно, прости меня. Если не сможешь спуститься к ужину, Серафина прикажет горничной принести наверх поднос.

Глава 16

Не в силах выносить духоту, Сара посреди ночи подняла жалюзи, закрывавшие огромные зарешеченные окна, и утром ее разбудил солнечный свет, вовсю заливающий комнату.

Она всю ночь металась и даже во сне не переставала гадать, куда попала. Неужели до сих пор спит и это всего лишь кошмар, который исчезнет с пробуждением? Все было незнакомым – от огромной кровати до непривычно яркого солнца и резкого гомона птиц. Назойливого. Лезущего в уши. О Боже! Да она вправду на Сардинии, подумать только! В неприступном палаццо, древнем замке-крепости, в плену у итальянского герцога, по какой-то нелепой случайности выброшенного из средневековья прямо в наше время!

Ну, хватит! «Утро вечера мудренее». Впрочем, эта одна из любимых присказок няни Стеггс вряд ли подходит именно для этого утра!

Сара поспешно вскочила и, к своему облегчению, обнаружила, что совсем одна в комнате. Память медленно возвращалась, а вместе с ней и чувство нереальности, уже испытанное при пробуждении. Яростно потирая глаза, она глубоко вдохнула чистый прохладный воздух, донесший запах моря и скошенной травы.

– Немедленно возьми себя в руки, – скомандовала она, осматривая комнату. Спальня была обставлена в стиле Регентства, который Сара всегда обожала. Стены обтянуты парчой с причудливым узором из золотых, бледно-зеленых и кремовых с алым полос. Над кроватью балдахин, тоже кремовый с золотом, в тон тяжелым гардинам. Каждый предмет обстановки был изысканно-совершенен и принес бы целое состояние на аукционе Сотби. По блестящему паркету были небрежно разбросаны восточные коврики.

Арочный проем вел из спальни в гостиную, где сразу же приковывал к себе взгляд огромный диван времен Директории, над которым висел портрет прелестной темноволосой женщины, раскинувшейся на этом самом диване. Подбородок подпирает рука, унизанная кольцами, тонкие белые пальцы другой руки играют с тяжелым золотым кулоном, лежащим в ложбинке между грудями. Вчера вечером Сара была слишком измучена, чтобы хорошенько рассмотреть комнату, к тому же слабо освещенную, но сегодня солнечные лучи падали прямо на портрет, и девушка, как загипнотизированная, прошла босиком через мавританскую арку и встала перед изображением женщины, которой скорее всего давно не было на свете. Вероятно, это работа знаменитого художника – модель казалась совершенно живой; в раскосых светло-карих глазах таились искорки веселого смеха. А кулон… да это же копия медальона, который носит герцог! Кто эта дама?

Платье незнакомки ниспадало безупречными складками, идеально подчеркивая изящные изгибы бедер и высокую грудь… обрисовывая длинные стройные ноги. Слегка вьющиеся волосы обрамляли овальное личико, одна буколька упала на белоснежную грудь. Жаль, что под портретом нет подписи!

– Принести завтрак, синьорина?

Служанка появилась совершенно бесшумно, и Сара испуганно обернулась, презирая себя за мгновенно заколотившееся сердце. Она отлично помнила, что заперла дверь. Так, значит, она, подобно наложнице из сераля, не имеет даже права на уединение? Сара хотела бросить что-то резкое, но тут же смягчилась, увидев, что перед ней еще совсем девочка, нервно ломающая руки.

– Я…

Она нетерпеливо вздохнула.

– Да, пожалуй, я бы выпила стакан сока. Апельсинового, если можно, а если нет – тогда просто кофе.

Заметив ошеломленный вид смуглокожей горничной, Сара поспешно перешла на итальянский, и хотя девушка, вероятно, говорила только на местном диалекте, смогла все-таки объясниться, помогая себе энергичными жестами. Горничная, кивнув, направилась к двери, но тут Сара не выдержала:

– Кстати, кто эта дама на картине? Настоящая красавица!

Горничная, застыв на пороге, испуганно сжалась, словно застигнутая врасплох.

– Это… первая жена отца герцога, синьорина, – заикаясь, пролепетала она. – Мать его светлости.

Его мать! Та самая, которую прикончил покойный герцог ди Кавальери!

Сара тупо уставилась на закрывшуюся дверь. В голове теснились сотни вопросов, на которые не было ответов. Наконец она снова вернулась к портрету. Возможно ли, чтобы эта бледная женщина с загадочной полуулыбкой дала жизнь такому дьяволу, как Марко? И что на самом деле случилось с ней? На этой картине она казалась такой уверенной, блистательной красавицей, приручившей волка с изумрудными глазами. Неужели она была столь беспечна и самонадеянна, что позволила этому хищнику внезапно наброситься на нее и загрызть? Убить ее смех, уничтожить красоту?

Снова появилась притихшая горничная, чтобы приготовить ванну, и Сара, поежившись, отвернулась от картины. Глаза женщины неотступно преследовали ее, предостерегали, предупреждали. Нет, у Сары явно начались галлюцинации. В конце концов, она ведь не замужем за ревнивым сардинцем, в чьих жилах течет кровь свирепых сарацинских предков! Она, слава Богу, даже не невеста его брата и всего лишь изображает Дилайт, а следовательно, в любую минуту может прекратить спектакль, рассказав Марко правду.

«Но при этом ты выставишь его дураком», – язвительно хмыкнул внутренний голос, и при одной мысли о том, что он с ней сделает, по спине поползли мурашки. Да, Сара, на сей раз ты превзошла себя! Угораздило же так влипнуть!

Ах, ладно, слезами горю не поможешь! Придется положиться на собственную смекалку, чтобы выбраться из этой немыслимой ситуации. Кто поверит, что герцог ее похитил?

Нежась в душистой воде, в мраморной ванне с золотыми кранами, утопленной в пол и достаточно огромной, чтобы устроить настоящую оргию, Сара пыталась разложить все по полочкам и хорошенько обдумать. Но ответы, к сожалению, получались слишком неутешительными, что отнюдь не способствовало бодрости духа. Как ловко он подготовил почву для их совместного исчезновения, преследуя Сару публично и подняв шумиху в прессе! Он даже заставил Гарона переделать сценарий и выкинуть ее из картины!

Побег с богатым итальянским аристократом посчитают очередной эксцентричной выходкой, которыми так славится Дилайт Адамс!

Сара задумчиво рассматривала себя в запотевших зеркалах. Как все это похоже на декорации очередной голливудской мыльной оперы! Подумать только, всего несколько месяцев назад она сетовала на унылую монотонность жизни, заранее распланированной на много лет вперед и включающей даже достойное замужество. Бедный папочка, как он старался, чтобы она не повторила судьбу матери и сводной сестры! Как тщательно оберегал ее от вездесущих репортеров и того, что называл «известностью самого низкого тона» и «дурным влиянием». Да, он желал Саре добра и по-своему, сдержанно и не выказывая бурных эмоций, любил дочь, но, должно быть, она унаследовала от матери куда больше, чем предполагалось.