Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова

– Да что вы? Это успех. Кто же будет исполнять? – расставляя на столе чашки, поинтересовался Семен Михайлович. – Анечка, а где тарелочки под пирог? Обожаю Анечкины пироги, жаль, она нечасто меня балует. Грибы, конечно, очень вкусно, но ее пирог с рыбой – это фантастика, – тараторил без умолку Семен Михайлович, и Максим решил не возвращаться к вопросу о своей песне.

– Ну что же, Максим, может, вы нам теперь расскажете о том, ради чего вы три часа провели на морозе? – наливая Максиму третью чашку чая, поинтересовалась Анна Ивановна.

Максим встрепенулся, выныривая из теплого, сытого оцепенения.

– Ну что вы, я просто так гулял, знаете, сидеть целый день возле инструмента – это так утомительно, даже спину ломит, – пожаловался Максим.

– Знаем, – несколько высокомерно кивнула Анна Ивановна. – Неужели вам Светлана ни разу не рассказала, кем был Семен Михайлович? Да его имя еще лет пятнадцать назад было известно всем любителям музыки. Пианист Семен Альт! На его концерты невозможно было контрамарку достать.

– Анечка, стоит ли? – смущенно пробормотал Семен Михайлович.

– Разумеется, стоит!

– Простите, но Светлана действительно ни разу не упомянула о том, что Семен Михайлович был известным пианистом.

– Великим пианистом! – поправила его Анна Ивановна. – Увы, в мире музыки все быстро забывается. Появляются новые кумиры. Впрочем, наш сын, Светланин дядя, продолжил династию. Он известный скрипач, очень много гастролирует. Сейчас он, например, в Европе, – с гордостью сообщила Анна Ивановна. – А знаете, когда-то он ухаживал за Елизаветой Щеголевой, дочерью бывших хозяев вашей дачи. Да, да, – заметив интерес в глазах Максима, оживилась Анна Ивановна. – У них был роман, мы были уверены, что они поженятся, но тут вдруг заболел ее отчим, Анатолий Михайлович, и все как-то разладилось.

– Вы были хорошо знакомы с семейством Щеголевых? – не растерялся Максим.

– Ну разумеется, Сема был очень дружен с Модестом, мы часто бывали у них в доме. Когда Модест погиб, это было ужасной трагедией. Мы думали, Ларочка никогда не оправится от этой потери. Но, – сменив тон, несколько пренебрежительно проговорила Анна Ивановна, – появился Толик Гудковский…

– Анечка, он не появился. Он всегда был лучшим другом Модеста. Ты же знаешь. И вполне естественно, что после смерти Модеста всячески старался поддержать его семью. И мне кажется, нет ничего странного в том, что со временем между ним и Ларисой возникли чувства.

– Они поженились? – с интересом спросил Максим.

– Да. И лично мне это не кажется таким уж естественным, – Анне Ивановне определенно не нравился этот самый Гудковский. – С появлением Гудковского все изменилось. Мы как-то отдалились, вся наша прежняя компания распалась.

– Анечка, это же естественно, у Анатолия были свои друзья.

– Да, а тебе не кажется странным, что до женитьбы на Ларисе о нем, как о композиторе, никто и слыхом не слыхивал. «Вы знаете, кто такой Анатолий Гудковский? – А, это, кажется, друг Модеста Щеголева?» А стоило ему жениться на Ларисе, и он тут же заделался талантливым композитором.

– И что это значит? – с волнением спросил Максим.

– Я думаю, он просто использовал наследие Модеста. Его наброски, недописанные произведения, – дернула плечом Анна Ивановна.

– Анечка, мы с тобой это уже обсуждали, – попытался урезонить жену Семен Михайлович. – У Анатолия был свой собственный стиль, своя тональность, свое звучание. Он не мог их ни у кого украсть, к тому же он писал много современных вещей, которые просто не могли быть написаны Модестом.

– И все равно он был очень неприятным человеком, и успех его тоже сомнителен, – сердито возразила Анна Ивановна.

– Да, Анатолий был человеком непростым, а успех окончательно его сломал, – закивал лысой головой Семен Михайлович. – Он стал пить, вести разгульный образ жизни, его даже несколько раз на ковер вызывали, но ему как-то удавалось все уладить с руководством. У него имелись покровители на самом верху, – чуть понизив голос, словно по секрету сообщил Семен Михайлович. – Он никогда не отказывался от концертов на важные государственные праздники, Седьмого ноября, например, в День милиции, в День чекиста. Нет, вы не поймите меня неправильно, молодой человек, мы все, разумеется, с удовольствием принимали участие, – поспешил объясниться Семен Михайлович, – но Толя, он не просто участвовал, он всегда заранее вызывался добровольцем, мог выступить в трех-четырех концертах. Конечно, это всегда учитывалось, – снова понизив голос, сообщил Семен Михайлович. – Но знаете, возможно, он чувствовал, что ему отпущено немного, и торопился жить? Любил хорошо поесть, выпить, был страшным модником. Ларочка при нем как-то потухла, отошла на второй план. Анатолий умер очень рано, не дожив и до пятидесяти.

– Он отравился?

– Да, несчастный случай. Никто толком ничего не объяснял, но, кажется, он отравился, будучи с шефским концертом на каком-то вредном производстве.

– Ничего подобного, – возразила Анна Ивановна. – Его элементарно отравили. Так же, как и Модеста. Просто виноватого не нашли, вот и списали все на несчастный случай.

– Аня, ну ты же ничего не знаешь, откуда у тебя такие дикие версии?

– Об этом всем известно, об этом все говорили.

– Если бы это было правдой, виновного обязательно бы нашли и арестовали, – не сдавался Семен Михайлович.

– Ерунда. Убийцу Модеста так и не поймали. И, между прочим, его отравили буквально у нас на глазах! – видя интерес Максима к ее рассказу, с вызовом заявила Анна Ивановна.

– Да что вы говорите? – воскликнул потрясенный Максим.

– Именно.

– Как же это было?

– О, это трагическая история, до сих пор не могу спокойно вспоминать. Это было в день юбилейного концерта. Представьте себе, пик карьеры, признание. Большой зал филармонии, сверкают люстры, полный зал гостей, в первых рядах все городское руководство, знаменитости, друзья, родственники. На сцене лучший оркестр города, лучшие исполнители! Семен играл фортепьянный концерт.

– Да, верно. У Модеста был очень неплохой концерт для фортепьяно с оркестром, я исполнял отрывок, – дрогнувшим голосом подтвердил Семен Михайлович.

– Сема был украшением концерта, самой значимой фигурой, после юбиляра, конечно, – проявила поразительную объективность Анна Ивановна. – Потом был пышный банкет в «Метрополе». А потом мы тесной компанией отправились к Щеголевым домой. Только самые близкие. Было уже за полночь, разошлись почти под утро. А в середине дня позвонила Лариса и сообщила, что Модест умер. Ужасно!

– Да, трагическая кончина, – кивнул Семен Михайлович.

– А потом выяснилось, что умер он не сам, как мы все подумали, а что его отравили, причем умышленно, и отравили на банкете. А точнее, дома за ужином. А дальше начался сущий ад! – Тут в голосе Анны Ивановны прозвучали искренние трагические нотки. – Нас вызывали на допросы. Потом еще и еще. Допрашивали наших родных, знакомых, соседей. Мне было стыдно во двор выйти, Семен не мог уехать на гастроли.

– А что хотела от вас милиция?

– Они пытались выяснить, где мы могли раздобыть то самое вещество, которым отравили Модеста. Как будто у нас есть такие возможности.

– А что это было за вещество? – цепко ухватился за тему Максим.

– Не помню. Что-то редкое, очень сложное и очень ядовитое. Хлор сульфит чего-то или фосфат карбонат как-то там… Не помню, – отмахнулась Анна Ивановна. – Да и какое это имеет значение? Мы в любом случае не травили Модеста. Это дикость,