Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надо, – согласно кивнули те.
– Идеи какие-нибудь есть?
– Ну-у, давайте попробуем восстановить последний день жизни убитого, у него же было острое отравление, вот и восстановим шаг за шагом весь его день, вдруг деталь какая-нибудь всплывет? – предложил Артем Хромов.
– Давно уже надо было сделать.
– А еще мы до сих пор бывшую жену Ившина не допросили, – поспешил высказаться Никита.
– Через час будет, – сухо и коротко ответил капитан. – Идеи, идеи? Шевелите мозгами, соображайте, а то на весь белый свет опозоримся. Видели небось афишки по всему городу? «Концерт памяти Павла Ившина». Журналюги с начальства не слазят, а оно, соответственно, с нас. О чем рапортовать будем?
Ответом ему было гробовое молчание.
Глава 12
Август 1982 года.
Дачный поселок под Ленинградом
– Максим, ну что ты все за этим роялем сидишь? Что за странное увлечение в твоем возрасте? У тебя же отпуск, сходил бы на озеро, в лес, девочку эту с собой позвал, Свету. Очень приятная девочка, воспитанная. Немного распущенная, конечно, но это, наверное, возрастное. Повзрослеет, успокоится, – увещевала Максима мама, стоя на пороге его кабинета.
– Мам, это мой отпуск, как хочу, так его и провожу. Купаться пойду попозже, когда жара спадет. А Светка – девчонка на редкость нахальная и мне совсем не нравится, – не оборачиваясь, ответил Максим.
– Зачем же ты с ней так часто встречаешься, раз она тебе не нравится?
– Она мне уроки музыки дает. Бесплатно! – самодовольно ответил Максим.
– Ну знаешь, это подло, она же на что-то надеется, бедняжка, – укоризненно проговорила мама.
– Мам, давай серьезно, – наконец-то оторвался от рояля Максим. – Ты в самом деле о такой невестке мечтаешь? А какие у нас дети пойдут, при такой-то мамочке?
Возразить на это маме было нечего, и она, поджав губы, удалилась на кухню.
Вот уже два месяца Максим усердно занимался, с того самого вечера, когда они познакомились со Светланой. Она записала для него ту первую мелодию, а он придумал к ней продолжение, она наиграла его на рояле, сказав, что инструмент ужасно расстроен, а музыка прелестная. И что большинство наших композиторов ничего подобного за всю жизнь сочинить не могут.
Эти слова запали Максиму в голову, в которой теперь то и дело звучали какие-то аккорды, мотивы, рождались удивительной красоты звуки, преображая его скучную повседневную жизнь. Даже в физических формулах ему мерещились зашифрованные ноты.
В итоге на Кавказ он с ребятами не поехал, засел на даче и усердно упражнялся на теперь прекрасно настроенном рояле. В поселке, как выяснилось, проживало множество музыкантов, настройщиков и вообще творческих людей, когда-то давно получивших в там участки то ли от Союза композиторов, то ли еще от какого-то творческого объединения. Многие из них уже умерли, и теперь на дачах отдыхали их дети и внуки, но кое-кто из корифеев еще был жив. Например, Павел Иванович. Занимательный оказался старик, и теперь они с Максимом частенько беседовали вечерами.
Максим пробежался пальцами по клавишам, потом еще, еще и еще. Он и сам не мог понять, почему ему вдруг так понравилась музыка и игра на рояле и почему вместо того, чтобы рассекать размашистыми гребками прохладную свежесть озера, нежиться на солнце, лежа в редкой прибрежной траве, он сидит в душной комнате и раз за разом повторяет гаммы. Максим потер руками лицо, вдохнул полной грудью жаркий летний воздух и, скинув рубашку, сдернул со стула полотенце и решительно перемахнул через низенький подоконник. Лазать в окно стало для него любимой привычкой.
Музыка. Старый дом пропитался ею от фундамента до крыши, и Максим, кажется, заразился ею, как сенной лихорадкой.
– Максим!
Света. Максим слегка сморщился. Но тут же справился с собой.
– Привет. Ты откуда здесь? Собиралась вроде бы через неделю приехать?
– А я планы поменяла, – пожала плечами Светлана.
Сегодня на ней был пестренький ситцевый сарафан, а волосы убраны в хвост, и от этого она смотрелась еще моложе. Девчонка-школьница.
– На озеро собрался? Давай ко мне зайдем, я тоже купальник возьму.
Отказаться было невозможно. Пришлось идти.
– В субботу в филармонии интересный концерт, у меня есть лишний билет, не хочешь составить мне компанию? – сидя после купания на берегу, спросила Света, глядя на сверкающую россыпью брильянтов водную гладь.
В последнее время Максим стал все явственнее ощущать ее интерес к себе. Точнее, интерес был всегда, но в последнее время Света, устав от бесплодных ожиданий каких-то действий с его стороны, сама перешла в наступление.
– Извини, боюсь, не получится, – потирая смущенно переносицу, ответил Максим. – Я обещал родителям заняться чердаком в выходные. Папа с мамой будут разбирать вещи, а я бегать вниз-вверх со всяким хламом. Отпуск скоро заканчивается. Надо все прибрать до отъезда.
По Светиному застывшему профилю было ясно, что она обиделась. Отношения со Светой стали тяготить Максима в последние пару недель. Девушка влюбилась в него или думает, что влюбилась. Ее привычная беспардонная манера держать себя стала мягче, а вот напор усилился. Ему не хотелось ее обманывать, Света совершенно ему не нравилась, но и терять учителя музыки было жаль. Одно время он думал, что общие интересы, ее веселый характер и в общем-то симпатичная внешность помогут ему если не влюбиться, то хотя бы как-то привыкнуть к ней, почувствовать дружескую симпатию. Увы. Они были слишком разные. Он мог с ней общаться, проводить время, но ни разу у него не возникло желания поцеловать ее или обнять. Никакого. Так что, как это ни грустно, но их занятиям, кажется, пришел конец, надо только сообщить об этом Свете помягче и потактичнее. Хоть бы отпуск поскорее закончился, невесело размышлял Максим.
– Поздно уже, я, пожалуй, домой пойду, – резко поднимаясь, сказала Света, и Максиму показалось, что в ее глазах сверкнули слезы.
Она ушла так стремительно, что он даже «пока» крикнуть не успел. Было неловко и стыдно, девушка все же обиделась.
Максим лежал без сна в своей комнате, вертя в руках камертон, следя за игрой теней на потолке и прислушиваясь к тихой, нежной песне, зарождающейся у него в душе, которая наполняла ее покоем и светлой, пронзительной грустью. Он так и уснул, сжимая в руке камертон.
– Максим, как ты мог? Как тебе в голову взбрело взять и уволиться?! Что за блажь? – причитала мама, размахивая зажатым в руках кухонным полотенцем. – Такая хорошая работа, зарплата, перспектива, ты подавал такие надежды!
– Никаких надежд я не подавал, а был рядовым сотрудником с рядовыми перспективами, – устало проговорил Максим. – Мам, я взрослый мужчина, это моя жизнь, и мне решать, как ее прожить. Я все обдумал. И, пожалуйста, не надо делать трагедии из ерунды. Я не пропал, не спился, не умер. И папу не дергай, пожалуйста. У него сердце, он разволнуется.
Эта сцена была ожидаема, Максим ее боялся, но понимал неизбежность объяснения. А потому ничего не говорил маме до последнего, пока не получил
