Властители Гюлистана - Владимир Карлович Осипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известно, что в момент написания этого письма Ага-Мамед-хан вместе со своей армией был занят, подавлением мятежа в глубинах Ирана, и, говоря о персидских войсках, Аргутинский безусловно имел в виду войска союзников Ага-Мамед-хана: Джавада и Меджлума. Именно их войска поражали, согласно свидетельству Аргутяна, мелик Абов и единомышленный с ним хан шушинский. Иными словами, в походе Ибрагима на Гандзак, который закончился гибелью мелика Меджлума, активное участие принимал и его когда-то верный товарищ и неотступный соратник – мелик Абов. Аргутинский именно ему отводит главенствующую роль в этом "поражении персидских войск", называя Ибрагима его единомышленником, а не наоборот. Возможно, есть некоторое преувеличение со стороны Аргутинского, однако это свидетельствует, по крайней мере, о наличии равноправных, союзнических отношений между Ибрагимом и Абовом, а не отношений повелителя и подчиненного. Иными словами, Абов "поражал персидские войска", то есть в данном случае войска Джавад-хана и Меджлума, совершенно добровольно и без принуждений. И этот, именно этот, акт, а ни что-либо другое, был последним, сокрупштельным ударом, похоронившим надежды, нарушившим грезы людей, так или иначе претендовавших на роль пастырей армянства, увидеть возрожденную, единую, независимую Родину. Крах страны Хамсы был результатом не нашествий опустошителей, а, в первую очередь, возобладания местничества среди армянских правителей и выдвижения ими на первый план собственных выгод, собственных интересов в ущерб общенациональным.
Наивно будет сомневаться в достоверности вышеуказанного свидетельства Аргутинского, считать его следствием ошибочных, неверных данных. В этом легко убедиться, прочитав еще одно его письмо, датированное 20 марта 1796 года. В этом письме Аргутинский пишет своему адресату, графу Платону Зубову, в частности, следующее: "При сем случае приемлю дерзость донесть в.с., что я писал также к армянскому мелику Абову и единомышленному с ним шушинскому хану Ибраиму, коими писаниями поощрил их стоять крепко и мужественно противу персидского Ага-магмат-хана, с обнадеживанием высокомонарших милостей и вспомоществования, в чем они и дали твердое обещание”.
Обещанное Аргутяном "вспомоществование", вернее то, что под этим видом преподносилось немногочисленным противникам Ага-Мамад-хана, вскоре начало обретать вполне ощутимые очертания. В этом "вспомоществовании" Аргутяну отводилась особенная роль.
Весной 1796 года Россия начала свой очередной Персидский поход, призванный восстановить пошатнувшийся вследствие нашествия Ага-Мамад-хана авторитет русского оружия в Закавказье.
По свидетельству современника, поход этот был задуман "для утишения возникших в сопредельных нам персидских областях замешательств и для ускромнения высокомерного и лютого Аги Магамета”.
Процитированные слова принадлежат одному из влиятельнейших людей Екатерининской эпохи – графу Платону Александровичу Зубову, брат которого, Валериан Александрович, был назначен предводительствовать русскими войсками в этом походе.
Готовясь к выступлению, русское военное руководство, разумеется, не могло не учесть и использовать с выгодой для себя все то, что оправдывало себя в прошлых аналогичных компаниях. Сказанное в первую очередь относится к так называемому "христианскому фактору". Вновь, как и прежде, персидскоподданным армянам и грузинам давали понять, что грядущий поход вызван заботой об их благополучии и необходимостью освободить их от ига неверных. Более лучшего посредника между военнополитическими кругами- России и закавказскими христианами, чем Аргутян, сыскать было трудно. Приведенные чуть выше слова Платона Зубова. – это отрывок из его письма Аргутинскому, в котором он просит верховного пастыря российских армян отправиться в Моздок на встречу с его братом – Валерианом, с тем, чтобы помочь ему своими советами "по делам персидским и сопредельных с сим государством народов, о которых вы имеете толь обширныя и подробныя познания". Аргутян не только выполнил эту просьбу, но и присоединился к штабу Зубова на время всей кампании, способствуя бескровному завоеванию русскими целых городов и ханств.
Персидский поход начался более чем победоносно: выйдя 18 апреля 1796 года из Кизляра, русские войска уже 10 мая штурмом взяли Дербенд, после чего кубинский и бакинский ханы поспешили засвидетельствовать свое почтение и покорность победоносному русскому войску. Вскоре, благодаря посредничеству Аргутяна, русские бескровно завоевали также Шамахи.
Продолжая всячески способствовать продвижению русских войск, Аргутян вместе с тем продолжал напоминать Зубову о плачевном состоянии своих соотечественников и о необходимости избавления их от страданий. Однако делал он это как-то робко, нерешительно, не так, как раньше. Вот, например, что он предлагал Зубову относительно Ибрагим-хана и меликов 2 сентября 1796 года: "Потом можно перейти реку Куру и, остановившись на Могане, дать повеление шушинскому хану Ибреиму, – чтобы он сам или по меньшей мере старшего сына своего с армянскими меликами, прислал к с.в.; Исполнение Ибреима такова в.с. повеления послужит за довод его верности и усердия к России. И по закончении там нужных дел, идти можно беспрепятственно на Тавриз или на Ардавель, куда в последствии удобнее покажется, а предъявленнаго Ибреима необходимо нужно истребовать сына с тысячью его войска, и пять армянских меликов, с их пятью тысячами войска, для разнобравнаго употребления; а паче в передовые, так как оные духа военнаго не чужды. Если же шушинский хан повеления вашего исполнить не похощет, то сие явным доказательством будет его неверности и коварного обмана. В таковом случае можно употребить армянских меликов, кои послужат удобным средством к низложению и лишению его сего выеокоместнаго степени и крепости…".
Итак, Аргутян не решается, как раньше, назвать Ибрагима врагом русского престола априори, а предлагает сначала уличить его в неверности и коварности, а затем устранить, "лишив высокой степени и крепости". Нельзя не заметить, что Аргутян при этом наивно надеется, что Ибрагим будет настолько глуп, что с легкостью обнаружит свою неверность и коварство. Трудно сказать, что явилось причиной столь нерешительного, робкого предложения Аргутяна. Возможно, здесь сыграло роль то, что Аргутян к этому моменту догадывался об истинных целях кампании, которые четко были сформулированы за два месяца до начала похода: "Опьянить письмами царя Ираклия, меликов карабагских и Ибрагим-хана шушинского, так и владетелей дагистанских и ширванских о выступлении своем с войсками для освобождения их…", Иными словами, предполагалось поставить в результате похода вышеназванных правителей в зависимость только и только от России и расширить сферу русского влияния их территориями.
Аргутян зря недооценивал Ибрагима. Его дипломатическая изворотливость известна была, еще со времен намечавшегося Персидского похода 1784 года. Без каких-либо приглашений со стороны русских, он сам поспешил заявить о своем желании вступить под их покровительство. Правда,
