Венецианский аспид - Кристофер Мур

– Меня окружает сплошь благоматное мудачье, – прошептал себе под нос Яго. – Будь я их генералом, неужто сам я был бы таким? Хочу ль я стать тем, чем хочу?

За спиной у него что-то зашелестело, но в темноте он ничего не видел. Может, кошка. Потом что-то зашебуршало сверху – но балкона над ним не было. Еще одна кошка, на крыше. Морем здесь пахло сильнее, чем на берегу. Может, рыбак развесил сети из окна, а по ним карабкается кошка? Но чу – спереди донесся звон стали: то Родриго выхватил свой меч.

– Стой за себя, ничтожный ты фигляр![146] – вскричал Родриго, наступая на шаткого Кассио.

– Чего? – спросил тот.

– En garde! – повторил Родриго, поднимая меч.

Кассио было попробовал вытащить свой меч, но оступился и с лязгом рухнул куда-то в темноту.

– Я тебе тоже немедля крикну что-нибудь по-французски. Погоди-ка!

Родриго меж тем наступал. «Нет, драка должна состояться, – думал Яго. – Стража обязана найти Кассио позорно пьяным». Он сделал шаг из тени, выхватил меч и уже совсем было собрался поднять тревогу, как вдруг у него в голове щелкнула мысль: ЭТОГО ПОЩАДИ. Мысль мерзкая и чуждая, как вспышка грезы в лихорадке: ЭТОГО НЕ ТРОГАЙ. Пред мысленным взором его молнией сверкнул бело-голубой образ Микеле Кассио – и тут же ослепительно заболела голова.

– Проснитесь! Караул! – завопил Яго. – Воры! Грабеж![147] Гнуснейшее убийство[148].

– Где? – спросил Кассио, по-прежнему пытаясь достать меч, но клинок не поддавался. Капитан изо всех сил крутнулся на месте и снова упал.

– Вставайте![149] – не унимался Яго. – Убивают! Стража! Стража!

Родриго меж тем надвигался на простертого Кассио.

И тут с крыши, словно сами тени стали жидки, черный мазок кинулся за спину Родриго, и тот не удержался на ногах. Упал, заорал, свернулся калачиком и обеими руками схватился за рваную рану в том месте где раньше была его икроножная мышца.

Яго замер, рука с мечом ослабла, а крик о помощи застыл у него в горле. Вопль Родриго осекся, надломился, но все равно звучал, жалко и пронзительно.

Тьма бросилась к нему еще раз, и голос его смолк. Обезглавленное тело Родриго миг-другой посидело на булыжной мостовой – два фонтанчика крови били из шеи, поблескивая черным в красном свете. Тень снова сгустилась, свернулась вокруг комка мяса, который прежде был Родриго, и Яго заметил глаза – зеленые, как смарагды, они поймали отблеск лунного света, качнулись и остановились на нем.

Справа от него лязгнул запор, открылась дверь и появился старик со свечою в руке.

– Что здесь?

Яго нырнул в дверной проем, сшибив старика с ног. Захлопнул тяжелую дверь, и накинул засов, и прижал дверь спиной, – а снаружи что-то могуче ударилось в нее, с такой силой, что Яго не устоял и оказался в объятьях старика. Меч его лязгнул о плиты пола. Засов выдержал, но что-то не отходило от двери снаружи – неистово скребло дуб зазубренными лезвиями, словно тысяча крыс пыталась выбраться из горящей бочки. Звук этот вселил в Яго такой ужас, что он некоторое время полежал на старике парализованный, пока не сообразил, что смотрит на дверь, освещенную пламенем его горящего рукава, который подожгло от свечки старика.

– Нет, сам защищайся! – раздался из-за двери голос Кассио. – Я научу тебя хорошим манерам, подлец! Как только вытащу клинок из ебаных этих ножен – научу. Чего разлегся просто так, мерзавец, вставай и защищайся! Хватит притворяться. Что у тебя нет головы, тебе не поможет! В бой, я сказал!

– Я был не очень хороший ребенок, – сообщил Бассанио другу своему Грациано, сидевшему напротив в гондоле по пути в Бельмонт. – Когда говорю, что был нехорошим ребенком, я отнюдь не имею в виду, что был непослушен или капризен. Мне не очень хорошо удавалось быть ребенком. Меня не интересовало ничто детское, и я всегда был не того размера. В одежде зачастую бывал слишком крупен, в играх – слишком мелок. Ну и скорость всегда какая-то не та.

– Медленный? – уточнил Грациано, поворачивая голову, чтобы яркое перо на шляпе не сломалось от ветра.

– А порой слишком быстрый. А как только начал детством овладевать – бац, и уже юность, и в ней я тоже был ничем не примечателен, за исключеньем роста волос. Став мужчиной, я разочаровал как сын, не преуспел как купец, не выполнял обязательств как должник и вообще позорил всячески друзей и родственников.

– Это неправда, – заметил Грациано. – Наши ожиданья очень низки.

– И все равно, сегодня, в этой лодке, с этим сундуком заемного злата – я уверен в одном, так, словно только что взломал печать на самой уверенности: я стану Порции отличным мужем! А став им, мой превосходный друг, я погашу свой долг Антонио, не успеют вернуться его суда, и отплачу всем вам. И впредь буду отличным купцом, умудренным опытом, выкованным из мириад потерь, а в поведении своем и мудрости – от пяток до макушки прекрасным человеком, искупленным любовью прелестной Порции.

– Если выберете правильный ларец.

– Это практически предрешено, мой добрый Грациано. Ибо послание от Саланио, переданное с гондольером, в этом уверяет.

– Если гондольера и впрямь отправлял Саланио, – а то он что-то ненадежен в последнее время. Взять и съебаться без предупрежденья с Лоренцо на Кипр…

– О, записка от него, сомнений быть не может. У гондольера был с собой кинжал Саланио с самоцветной рукоятью – и даден для того, чтоб я удостоверил подлинность посланья.

– У того кинжала братьев нет, он лишь один такой на свете.

– О чем и речь, – сказал Бассанио. – А вот и пристань. – Охранявшим причал слугам он крикнул: – Эй вы, зовите челядь помогать нам. У нас сундук золота, его нам без усилий не поднять, а кряхтеть и потеть – не по-господски.

– Ну еб твою мать, – буркнул Грациано себе под нос.

Когда стряпчие подтвердили, что сумма верна, сундук унесли, а Бассанио с Грациано проводили в вестибюль.

Порция разыграла свой обычный парадный сход по лестнице в сопровождении Нериссы, только на сей раз не остановилась поодаль в ожидании похвал, а кинулась вперед, когда Бассанио поклонился, и сделала перед ним книксен с большим воодушевленьем, приподняв юбки так высоко, чтобы продемонстрировать новейшие и сказочнейшие свои туфельки, чьи подошвы были гладки и не сношены, как и сама их хозяйка. Подошвы сии незамедлительно разъехались по мраморному полу, как по льду, разместивши даму в положенье, именуемом «полный шпагат», из коего подняться сразу ей не удалось.

– О, Бассанио, – произнесла она.

– Милая Порция, – ответил он.

– День, час и миг настал для нас – я ничего с такою силой не желала, как оказаться с вами рядом.

– А я – с вами. Прошу вас, встаньте, госпожа.

Она не встала.

Нерисса, еще не сошедшая с нижней ступеньки лестницы, посмотрела через головы влюбленных на Грациано – она и не помнила, что он такой симпатичный. Тот улыбнулся и в ответ тоже повел глазами.

– Я могла бы вам подсказать, – произнесла Порция, – но клятву бы тогда нарушила. А клятвы не нарушу[150]. Но вас утратив, грешница, я пожалею, что соблюла обет. О ваши взоры! Я ими пополам разделена. Одна часть – ваша, а другая – ваша… То бишь, моя; но, значит, ваша тоже. Итак, я ваша вся. О, что за время, лишающее собственника прав! Я ваша, да не ваша[151].

– И я ваш, милая Порция. Подымитесь же.

Нерисса уже хихикнула и кокетливо прикрыла рот ладошкой, обмениваясь взглядами с Грациано. Его глаза не отрывались от сиянья лун-близнецов в ее декольте, а ее – озирали великолепную арку пера у него на шляпе и опускались к рукояти украшенного драгоценностями кинжала, который он носил на поясе. Игра началась и свеч стоила.

– Помедлите, день-два хоть подождите вы рисковать; ведь если ошибетесь – я потеряю вас; так потерпите. Мне что-то говорит (хоть не любовь), что не хочу терять вас; вам же ясно, что ненависть не даст подобной мысли. Но, если вам не все еще понятно (хоть девушке пристойней мысль, чем слово), – я б месяц-два хотела задержать вас, пока рискнете[152], – сказала Порция. – Коль так судьбе угодно, то в ад идет пускай она – не я. Я говорю, однако, слишком много, но цель моя – чтоб время протянуть подолее и выбор ваш замедлить[153].

– Позвольте выбрать, – прервал ее Бассанио. – В этом ожиданье я как на дыбе[154].

– Итак, вперед![155] Господа проводят вас к ларцам. – И Порция дала стряпчим знак вести Бассанио на террасу.

– А вы, моя госпожа?

– Я догоню. Ступайте.

Стряпчие отперли дверь и вывели двух молодых купцов наружу.

Нерисса остановилась над своею госпожой, стараясь не ржать.

– Застряли никак?

– Эта флорентийская обувь – страшное говно, – ответила Порция.

– И вы панталончики не надели?

– Еще как надела я панталончики. Ты меня распущенной считаешь? Я застряла потому, что у меня нет сил подняться из этой позиции. Ну, помоги же мне.

Нерисса подцепила госпожу под мышки и утвердила на ногах. Так они постояли в неловком объятье.