Девять месяцев, или «Комедия женских положений» - Татьяна Соломатина

– Я тебе больше скажу, друг мой Софья Константиновна, – у нас всегда хорошие смывы и результаты бакпосевов именно потому, что у нас соблюдается санитарный режим и акушерки наши и санитарки трут и моют всё, как невменяемые, напоследок лакируя и стены, и прочие горизонтальные и вертикальные поверхности хозяйственным мылом, и инструменты у нас после обработки в отделении чище, чем повторно обработанные в центральном стерилизовочном отделении, и врачи у нас смирные, особо никогда не нарушают. Но вот без кальвадоса, или без коньяка, или крутой водки – смотря кто придёт, и без купюр – у нас будут неблагоприятные результаты смывов и нас закроют к ебеням собачьим на внеплановую помывку. И знаешь почему?

– Знаю. Потому что наш источник доходов – пациентки. А их источник доходов – мы. И надо делиться. А если мы все будем честные и правильные – и те, и другие, и третьи на зарплату, – то нашему государству и министерству даже бороться с нами и нашей «коррупцией» особо не надо будет. Вымрем естественным путём.

– Вот и умница. Правильно. Не мы это выдумали, не нам и отменять. Я надеюсь, ты не собираешься устраивать революций и разжигать каких-нибудь войн за справедливость?

– Нет, конечно. Это я так...

– Понимаю! Сама пионеркой-комсомолкой была.

– Но всё равно противно...

– И мне противно. И им противно. Поначалу. А потом привыкают. И они, и мы, и все. В общем, так, я тебе для чего это всё показала? Вовсе не для того, чтобы клеймить существующую порочную процедуру. А с простой конкретной целью – оповестить тебя о том, что этот бар отныне заполняешь ты. Ну, хорошо – и ты. И я. В меру сил и возможностей. Формула простая – одну в рот, две в лукошко.

– Господи, да мне последнюю приличную бутылку, дай бог памяти, полгода назад презентовали.

– Софья Константиновна, есть прекрасные магазины, набитые под завязку отменным спиртным. Отдаёшь деньги – приобретаешь товар. И, кстати, о деньгах. С тебя полтинник. Как ты, надеюсь, понимаешь, отнюдь не рублей. С Петром у нас было иное долевое участие – двадцать на восемьдесят, но для тебя поначалу скидка: работаем баш на баш. Я зарабатываю лучше тебя, так что для начала пока так.

– Люба, завтра отдам...

– А, ладно! Сегодня не надо! В конце концов, твой муженёк вчера унитаз купил, таджиков пригнал, которые нам ничего не стоили, я так понимаю, у него с ними свои расчёты, так что сегодня стольник мой. Это будет честно.

– Спасибо, Люба, – тихо промямлила Софья Константиновна, соображая, сколько же может стоить сейчас новый унитаз, пусть даже самый простейший, и работы по его установке. Ни о какой честности думать не хотелось.

– В общем так, родильно-операционный блок пока закрыт. Плановых операций на сегодня нет, в родзале пусто, схваток на этажах ни у кого. Так что пока в родзал не надо соваться, я там санитарку поставила.

– А если что-то начнётся? С улицы привезут, схватки на этаже?..

– Начнётся, тогда и будем говорить! А пока ни в родзал, ни в манипуляционную, ни в смотровую, ни в малую операционную – ни ногой! Никому. Сидите, истории пишите.

– Ну, это я помню и понимаю. Так и при Пете было. Ох, кой чёрт каким ветром надуло главному в голову меня к исполнению обязанностей обязать?

– Да не всё так плохо, Сонь. Жаль, что только к исполнению. Из тебя бы вышла отличная заведующая.

– Люба, а где мне на всё это – бутылки, унитазы и зелёные полтинники деньги брать?

– Где-где... В родзале!

– Слушай, я до сих пор не умею говорить – сколько. Бывает, баба спрашивает – сколько, а я ей мямлю, мол, сколько не жалко... И то, в последние годы мямлю, раньше говорила: «Что вы, что вы!» Пока из фармацевтической фирмы окончательно не ушла. Как ушла – стала говорить: «Сколько не жалко...»

– Тоже мне, альтруистка. Мастер, блин, художественного слова! Да им всё жалко. Ты у них по ценности стоишь где-то после использованного дезодоранта. На который было не жалко. И его они покупают. Для них парикмахер – бог! Годами ищут, и двести баксов за стрижку-покраску-укладку вывалить не жаль. Так то парикмахер! А ты даже по сравнению с маникюршей-педикюршей и массажисткой – говно говном, уж прости, Софья Константиновна, за такую суровую правду о бабском восприятии действительности. Кроме того, они – те, что постарше, – с молоком из треугольных бумажных пакетов всосали, что медицина у нас бесплатная. Те, что помладше, – тоже не дуры врачам платить, зато дуры дурами отваливать за контракт, с которого что ты, что родильный дом имеют слегка подсоленный бульон от яиц. Но и те и другие научились орать, что медицина – сфера обслуживания и мы, соответственно, обслуга. Вот и прекрасно! Я их сама на эту тему развожу. Обслуга? Да! Да-да-да! Наёмная обслуга на манер парикмахера? Yes! Ах ты ж, зайчик мой, котёночек мой ласковый, рыбка моя сладкоголосая, птичка моя вуалехвостая! Согласна я с тобой, что я – твоя обслуга. Обслуга, а не крепостная девка! Ремесленник я. Как та же педикюрша или, например, мастер кройки и шитья швейной фабрики имени Коко Шанель. Видишь, медвежонок мой, щеночек мой умненький, тётя Люба согласна, что она твоя обслуга. И мало того – будет тебя обслуживать! Прайс салона красоты отксерить или сама сообразишь, почём даёшь за обслуживание твоей, простите, Софья Константиновна, пизды и прочих половых, извините, и родовых путей? Как обёртывание с солярием и сауной пойдёт? А за ребёночка, чтобы здоровенький и все повороты-приёмы грамотно выполнены? Как фотоэпиляция и пятнадцать сеансов массажа плюс лазерная шлифовка твоего мордария канает? Что? Дорого?! Знаешь, родной ты мой лис-жадинка, объясняю тебе на примере той же парикмахерской, слушай сюда внимательно: в парикмахерских ученики стригут малоимущих задёшево, а иногда и даром ногти полируют. Чтобы научиться, ферштейн? Вот я тебе сейчас и позову акушерочку молодую, первого года службы, и она тебе забесплатно всё в лучшем виде исполнит. Нет-нет, ну что ты, что ты! У неё прекрасные руки и диплом красного цвета весь, в отличие от моего, синего, как нос замёрзшего в сугробе пьянчуги. Если у неё что не будет получаться, она меня позовёт, я приду и подскажу. У нас, у обслуги, так принято – мастера подсказывают молодым. Когда время есть отвлечься от обслуживания господ побогаче. К тому же, прости, енотик-потаскун мой бриллиантовый, – кстати, ах, какие у тебя серёжки! Да-да, ты права, мармеладочка, серёжки себе и серёжки! Не болят, не агукают, и ни тебе эндометритом, ни тебе детским церебральным параличом не страдают, и хотя неживые, а, поди, целое состояние стоят, – сегодня вообще не моя смена. И не того доктора. Так что прости-прощай, сегодня будет обслуга в том ценовом сегменте, который устраивает твои гениталии. Вот так-то. И ты, Софья Константиновна, уже тоже заслужила. Настриглась и наполировалась уже бесплатно по самое это самое. Пора из поломойки в дворецкие, раз уж в слуги тебя записали!

– Знаешь, я, наверное, так не смогу. Поначалу... Да и клиентуры у меня не так чтобы много.

– Раньше моя клиентура была клиентурой Петра Валентиновича. Отныне моя клиентура – твоя клиентура. И говорить тебе им ничего не надо. Я сама. Вот так вот, Софья Константиновна. Идите, обживайте кабинет, трудитесь, в общем. Санэпидстанция придёт, я вас позову познакомиться-поздороваться. И это, Сонь... Скажи ты шавке этой носатой, чтобы прекратила драть с девок по мелочишке на справки, бумагу и ручки, у меня на неё давно зуб. За фигню, за жадность свою мелочную всех под монастырь подведёт. Жалобы уже были. Я уже даже начмеду настучала, каюсь. Он обозлился, побушевал – еле успокоила. Сказала – внутри решим. Вы с ней дружите – вот ты и реши. Хотя дружба ваша эта... Нет, про тебя дурного слова не скажу, слава богу, десять лет наблюдаю, а Светочка твоя – гнилая. Гнилая насквозь. И даже не в жадности дело, деньги все любят. Даже Пригожему когда дают – не отказывается, хотя его впору к рангу святых причислять за бескорыстие, безотказность и чрезмерную доброту и порядочность.

– Ох, Любовь Петровна...

– Да знаю, знаю. Что я, не вижу, что она тебе самой поперёк одного места, да только ты отвязаться хочешь красиво. Поверь простой акушерке – с такими красиво не получается. Лучше раз и навсегда горшки побить – и привет. В общем, надави на неё за мелочность и гнидность на правах заведующей, а остальное – дело ваше. Я лезть не собираюсь.

Софья Константиновна вышла из кабинета старшей акушерки и направилась прямиком на второй этаж.

На втором этаже ординаторской как таковой не существовало. Когда-то она была, но в связи с растущими потребностями населения, посещающего дорогие салоны красоты и spa-курорты, в комфорте помещение для врачей было переоборудовано в отдельную палату люкс. Два стола были переставлены в коридорный «аппендикс», где ранее располагался диванчик для беременных, желающих побалакать под мерный гомон телевизора. Давно ненужный, но не списанный телевизор служил нынче тумбочкой, диванчик переместили в тот самый люкс, дабы муж-отец-любовник могли прикорнуть рядом с женой-матерью-любимой. А докторишки, чай, не баре – и так посидят, в уголочке на стульчике. Одно неудобство – зайдёт какая пациентка покалякать о делах своих с лечащим врачом – изволь говорить шёпотом, потому что женщины – публика любопытная. А беременные женщины любопытны вдвойне. Не то гормон по голове бьёт, не то вынужденное безделье во время госпитализации – по психике, но как только одной из госпитализированных с доктором поговорить – все прочие резко начинают хотеть в туалет, позвонить и «а что такое, я просто так...» постоять невдалеке. И ещё истории родов на столе невозможно оставить. Иванова не только в свою заглянет и что-то «ужасное» вроде «тенденция к преждевременному старению плаценты» там вычитает – и ну давай выть, но ещё и про Петрову и Сидорову не забудет. «У тебя хламидиоз?! Сочувствую... У второй жены моего первого мужа тоже хламидиоз. Уж такой он кобель, ни одной юбки не пропустит!» Так что истории родов врачи второго этажа запирали в ящички, как следователи уголовного розыска дела, даже отходя помочиться. У Светланы Степановны с этим проблем не было, а вот рассеянная растяпа Алла Владимировна...