Цветущий репейник - Ирина Дегтярева

— Балда сумасшедшая! — продолжал ругаться Павел, пытаясь сквозь дырку в Санькиных штанах разглядеть порез. У него не получалось. — Снимай штаны, живо!

— Зачем? — Санька испуганно отшатнулся от брата.

— Бить буду! Ты пореви ещё, дурья башка. Я рану хочу осмотреть, — Павел сам сдёрнул с Сани брюки и оторопело замер, уставившись на ногу, залитую кровью до пятки. Голубой носок почернел от впитавшейся крови. Рассечённая кожа выше колена разошлась, и из неё струилась кровь.

— Идиот! — ровным голосом заключил Павел. — Ну-ка.

Он подхватил Саню под колени и под спину и побежал к двери.

— Пашка, дурак, я же голый, — завопил Саня.

— Ты не голый, а в трусах. За «дурака» получишь отдельно.

Коридоры были полупустые. Солдаты с топотом маршировали по плацу. Оттуда даже сквозь толстые старинные стены казарм долетало: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди. Солдат вернётся, ты только жди…»

Павел толкнул ногой дверь с табличкой «Санчасть».

В надетом поверх формы белом халате за столом сидела девушка. С белыми, наверное, крашеными кудряшками, торчащими из-под медицинской шапочки.

— Кать, посмотри. Наверное, зашивать надо.

— Чем это он? — её кукольно-накрашенное лицо оставалось невозмутимым. Саня ожидал, что она хотя бы ойкнет при виде такого количества крови. — Это и есть твой Санька?

— Он самый, собственной бестолковой персоной, — Павел опустил его на клеёнчатую кушетку.

Катя большим ватным тампоном быстрыми движениями стирала со всей ноги кровь. У Сани щипало в носу от спиртового запаха.

— Забавно, — заметила Катя. — У него рана там же, где у тебя.

Саня открыл было рот, чтобы спросить, но сейчас же закрыл, поглядев на хмурого Павла.

«Она его лечила, — подумал Саня. — Вот и знает, где у него на ноге шрам».

— Ой! — взвыл Саня. — Больно!

— Надо бы скобку поставить, но визгу будет, — Катино насмешливое лицо было совсем рядом, и от него пахло вишнёвыми карамельками, а водянисто-голубые глаза, опушённые длинными ресницами, глядели прямо в Санькины глаза.

— Ничего я не боюсь, — Санька отвернулся и затрясся от страха.

— Клизму ему надо поставить, а не скобку, чтобы мозги прочистить, — Павел сел на кушетку у другой стены, потянул было из кармана пачку сигарет, но, бросив взгляд на Катину спину, тут же спрятал обратно. — Ты, Кать, его не слушай, делай всё как надо.

— Какой ты, Паша, железобетонный, — Катя обвела вокруг раны тампоном, смоченным в зелёнке, и, стянув края раны, залепила пластырем. — Сверху бинтиком замотаем, — прокомментировала она свои действия. — И полный порядок. Может, чайком вас угостить?

— Нет уж, — Павел с кряхтением взял Саню на руки, ведь когда они бежали в санчасть, Саня был босиком. — Мы лучше пораньше спать ляжем. Рабочий день закончился, а мы устали. Утром с поезда, — он глянул на часы из-под Санькиного колена. — Восьмой час. Поужинаем и баиньки.

— Ты в отряде останешься? — удивилась Катя. — Ах, ну да, в общаге у тебя сосед. Ну, тогда завтра заходите ко мне в гости на чай.

Потёртое кресло оказалось кроватью. Павел раздвинул, его с лязгом и скрипом, застелил мятой простынёй, бросил в изголовье кожаную потёртую думочку-подушку, а сверху — колючий красно-чёрный плед. Сам улёгся на диван безо всякой постели.

Незашторенное окно белело в сумерках высоким прямоугольником. Медведь, стоявший на задних лапах на подоконнике, стал совсем чёрным на фоне молочных сумерек.

Саня повозился на твёрдой кровати. Рану под пластырем и бинтом дёргало.

— Почему тут нет штор? — Саня сел, опустил босые ноги на пол и поёжился.

— Зачем? Это же рабочий кабинет, — Павел пожал плечами так, что заскрипел диван.

— Для красоты хотя бы, — проворчал Саня. — А комаров таких крупных вы здесь нарочно разводите? — он хлопнул себя по плечу.

— Река рядом.

— Паш, так ты мне и не ответил. Что плохого, если бы у вас было уютно?

— Да пойми ты! На войне-то кто им условия создавать будет? Уют здесь ни к чему. Мамки, пирожки — это только расслабляет.

— Ну не знаю. Наоборот, солдатам веселее будет с домашними повидаться и поесть как следует, а не как в вашей столовке…

— Если они теперь не привыкнут к трудностям, — зевнул Павел, — то на войне раскиснут.

— Не факт.

— Спорщик! Я-то видел тех, кто рассыпался, лишь начинали пули свистеть.

— И все они были маменькины сынки?

— По-разному, — уклончиво ответил Павел.

— Вот именно! — торжествующе воскликнул Саня.

— Ты всё хочешь чётко разделить на чёрное и белое. Не получится, а шишек себе набьёшь и разочаруешься во многом.

Саня улёгся, натянул колючий плед до подбородка.

— Больно вот так, осколком…

— А ты как думал! — немного обиженно сказал Павел. — Я просил мать тебя в госпиталь не приводить.

— Может, зря?

— Что? — Павел приподнялся на локте.

— Зря меня оберегал. Ты плохо выглядел? Что бы я там такого страшного увидел? Ну раненый, ну бинты, кровь…

— Дело не во мне… — Павел дотянулся до стола, взял пепельницу, положил её к себе на грудь. Сигаретный огонёк подрагивал в темноте. — В палате лежали и другие ребята. Один… он уже поправлялся, но был обожжён. В бэтээре горел и руку потерял. И парень без двух ног. Короче… Ну не хотел я. Ты же мне не чужой, жалко тебя.

— Почему? — не понял Саня.

— Мне хотелось, чтобы ты подольше оставался ребёнком. Я-то после смерти отца рано повзрослел. Вас с матерью кормить надо было, — Павел вздохнул. — Ты не подумай, я не в упрёк. Просто так жизнь сложилась, и никто в этом не виноват. Я и не женился-то до сих пор, потому что своя семья — это… Расход, в общем, большой. Ну и бог с ним.

Павел закурил новую сигарету. В фонарном свете из окна сигаретный дым клубился загадочно и холодно, как морозный пар. Саня снова поёжился.

— Паш, а как же можно сгореть в бэтээре? Почему он не выскочил?

— Он не заметил, что горит. Стрелял из пулемёта, а когда понял, всё равно продолжал стрелять, потому что в шоке был и своих выручал. Вытащили его, бэтээр затушили. Еле от пулемёта оторвали. Одна рука так обгорела, что ампутировали… — Павел осёкся. — Тьфу ты, Санька. Спи давай. Что ты всё расспрашиваешь? Ни к чему тебе это! Спи.

Саня посопел и быстро уснул. Но и проснулся он, как ему показалось, сразу. Августовская ночь залепила даже фонари на улице. Света было чуть-чуть, мутного, противного. Тишина стояла ночная, мертвенная. Саня вытаращил глаза в эту темноту и задрожал.

— Паш, — шёпотом позвал он. — Паш! — сказал он громче. — Пашка! — закричал Саня отчаянно.

— Да что ты? — хриплым сонным голосом разбил тишину Павел. Голосом спокойным, будничным.

Но Санька всё равно не успокоился.

— Паша, Паша, — бормотал он как в бреду. — Пашка, я боюсь, я домой хочу.

— Что за новости? — Павел встал, подошёл к дрожащему брату. — То ты рвался ко мне на службу. То кричишь, что домой хочешь. Нет, всё-таки избаловала тебя мать. Что ты дрожишь?

— Паша, Пашка, — Саня вцепился в руку брата. — Я боюсь. Ты не уходи. Не бросай меня.

— Да не ухожу я никуда, — Павел присел на край кровати. — А я тебе пострелять завтра дам. Ты же хотел.

— Я ничего не хочу. Я домой хочу, — Саня спрятал лицо у брата на груди. Обхватил его мёртвой хваткой. — Ты никогда меня не бросай. Слышишь? Пашка, ты под пули не лезь, никуда не лезь, тебя же убьют.

— Не выдумывай. Что со мной случится? Я здоровый как бык.

— Не говори так, не смей! — Саня стукнул брата кулаком по спине. — Я домой хочу, к маме. Она одна там, в пустом доме.

— Я же не смогу тебя отвезти. Меня никто не отпустит, — озадаченный Павел гладил Саньку по затылку.

— Сам доеду. Я не хочу тут больше…

— Ох, Сашка, у тебя семь пятниц на неделе. Давай поспим. Мне завтра на совещание, — Павел зевнул. — Ну что ты вцепился? Выдумываешь что-нибудь и сам же пугаешься своих выдумок. Пусти.

— Нет. Не уходи.

— Да здесь же я, рядом, на диванчике.

После долгих споров, уговоров, препираний и угроз братья заснули в обнимку на узком диване.

Утром, уже проводив Саню на вокзал, Павел вернулся в отряд. В кабинете поднял с пола забытые братом шлёпки. Задумчиво постучал одной о другую. Шлёпка умещалась на ладони Павла.

Под графиком на столе, не убранные в сейф, лежали награды. Павел собрал их в горсть, зажал в кулаке, острые края слабо кольнули кожу. Павел взвесил награды на ладони и потёр бок.

— М-да, — он ссыпал их обратно в коробку и задвинул её в сейф. — М-да, — повторил Павел и сел за график.

Через два часа совещание в главке. Надо и график, и отчёт за командировку представить: сколько оружия изъяли, сколько схронов обнаружили, сколько бандитов задержали и скольких уничтожили. И свои потери — раненые и убитые — будут в этом отчёте.