Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде - Владимир Бешанов

Вражескими снарядами были накрыты почти все девять рот. Местность заволокло дымом. Над болотом стоял оглушительный грохот. Крики командиров и вопли раненых были едва слышны.

Я с оцепенением смотрел на расстреливаемые ряды рот, на взлетавшие вместе с землей тела убитых, на корчившихся от боли раненых. Меня охватил озноб. Атака в мгновение захлебнулась. Полк на глазах стал таять… Пришла мысль связаться с артполком и попросить их подавить батареи противника. Но мне ответили, что еще не подвезены снаряды, а те, что были, израсходованы во время артиллерийской подготовки».

Зато набрались боевого опыта, выросли и окрепли кадры.

«Узнав о трагическом наступлении в соседней дивизии, — пишет полковник В.К. Зиновьев, — я в беседе с подполковником Сенкевичем неодобрительно отозвался о подготовке и осуществлении таких малоэффективных операций. Ян Петрович посмотрел на меня прищуренными глазами и ничего не ответил. Вскоре после разговора с подполковником Сенкевичем меня вызвал генерал Богайчук. Поздоровавшись, он без всяких обиняков спросил:

— Вы утверждаете, товарищ Зиновьев, что неправильно планируются и осуществляются операции по использованию ударных частей?

Я понял, что мое мнение по этому вопросу генералу доложил начштаба. Будучи уверенным в своей правоте, ответил:

— Очень неправильно, товарищ генерал. Вот бы собрать все ударные части в один кулак! И Красный Бор не устоял бы…

Генерал заинтересованно посмотрел мне в глаза, а потом сказал:

— Вот взгляните, товарищ Зиновьев, на мою карту. Может быть, таким образом надо было бы использовать наши силы? Не находите ли вы такой кулак на моей карте?

Я был потрясен. На карте генерала было отражено мое решение…

— Точно так и я думаю, — пролепетал.

— Вот так, товарищ Зиновьев! Мы с вами окончили одну и ту же академию. Вот наши решения и совпали. Но нашего с вами мнения никто не спрашивает. И это диктует очень сложная обстановка. Все стремятся побыстрее избавиться от блокады и голода. Об академических решениях мало кто думает. Это, конечно, трагедия. Но в этой трагедии есть и положительное. Мы не даем фашистам покоя. Ни на шаг не отступили, а наоборот, стараемся у них отвоевать…

После этой беседы с генералом я стал относиться к нему с еще большим уважением. Он стал спрашивать иногда, глядя на меня: «А как бы вы решили в академии?»

Если быть точным, то это немцы — 122-я и 121-я пехотные дивизии, являясь обороняющейся стороной, не отступили ни на шаг.

Боевые действия велись круглосуточно. В 55-й армии тоже подбирали смельчаков для подвигов. Каждую ночь на передовую выходили так называемые блокировочные группы из 10–12 человек. Вооруженные фанатами и автоматами, они были призваны разрушать вражеские доты, которые была неспособна нейтрализовать советская артиллерия. Из блокировщиков мало кто оставался в живых.

А наутро на немецкие пулеметы снова шла в атаку пехота с ружьями наперевес. Танки, прибывавшие с Кировского завода, вязли в трясине, не доходя до переднего края, а если доходили — не могли преодолеть противотанковый ров, подбивались, и новой заботой становилась эвакуация бронированных машин в тыл, иначе противник превращал их в новые огневые точки.

Из донесения 70-й стрелковой дивизии от 5 ноября: «Сформированы две блокгруппы, имеющие три танка с бронесалазками, десять автоматчиков, пять саперов. 252-й и 329-й полки с блокгруппами пытались уничтожить дзот на южной окраине Усть-Тосно. Танки подбиты огнем до проволоки. Пехота залегла под артиллерийско-минометным огнем перед проволочным заграждением». К 18 ноября в 70-й дивизии оставалось: в 252-м полку — 42 активных штыка, в 329-м — 70, в 8-м — 130 штыков.

Из доклада начальника штаба 90-й стрелковой дивизии полковника Цуканова: «Опыт предыдущих боев показал, что метод использования наших сил в настоящее время не дал нужных результатов, поэтому должен быть пересмотрен. Части дивизии несли большие потери, не выполнив поставленных задач. Не учитывался противостоящий противник, организация обороны, не уточнялись огневые средства. Отсюда — наступление вслепую. Неясности в обстановке пытались компенсировать введением в бой больших сил, что не оправдывалось обстановкой и приводило к большим потерям и нарушению в управлении».

Снова Д.В. Иванов: «27 ноября поступил новый приказ штаба армии: «268-й СД захватить противотанковый ров, сделать проходы танкам, овладеть сараями у отметки 12,7». Атака, рассчитанная на внезапность, не принесла успеха: слишком малочисленны были наши полки, слишком хорошо организован пулеметно-ружейный огонь фашистов. Наши подходили ко рву на 50—100 м, но в стрелковых взводах оставалось по 10–15 человек, и атаковать было уже некому.

Из донесения 268-й стрелковой дивизии: «76-миллиметровые пушки образца 1930 г. не смогли разрушить огневые точки противника. Во время атаки ОТ были живы и открыли ураганный огонь по атакующим. Приданные три танка не смогли преодолеть противотанковый ров».

Если «введение в бой больших сил» можно назвать неэффективным, но все же «методом использования» сил, то чем можно объяснить отсутствие у нашей стороны хотя бы как-нибудь оборудованных позиций с укрытиями для личного состава: абсолютным равнодушием к жизни солдат, военной безграмотностью или непрерывным «наступательным порывом»? Немцы на любой занятой территории отрывали разветвленную сеть глубоких траншей, пулеметных гнезд, блиндажей в два-три наката, с отоплением и мебелью, месили глину и выкладывали все это кирпичами, использовали железнодорожные рельсы и даже захваченный каучук для укрепления дотов. Некоторые из этих сооружений сохранились до сих пор. Красноармейцы сидели в мелких ячейках под обстрелом из всех видов оружия, не имея возможности в светлое время справить нужду или получить паек. (За этот комфорт красноармейцы «фрицев» особенно ненавидели, но никогда не упускали шанса «потрофеить». Писатель Даниил Гранин рассказывал: «Когда мы впервые взяли немецкие землянки, нашли там горячий кофе. Я помню, как нас возмутило: термос с горячим кофе и рулон туалетной бумаги! Мы понятия не имели, что такое туалетная бумага, — мы и газетами не могли, подтираться, потому что газеты нужны были для самокруток. С первого дня войны мы испытывали унижение от своей нищеты». Добавлю от себя, что такое туалетная бумага, Советская Армия так никогда и не узнала.)

Бывший командир отдельного лыжного батальона А.Ф. Забара удивлялся обстоятельности «фрицев»: «Вскочив в ров, я увидел огневую точку противника, расположенную прямо перед нашим подкопом… Обращаю внимание, как устроена огневая точка. Она выложена маленькими мешочками с песком. Мешочки, словно кирпичики, сложены один на другой, образуют не только бруствер, но и амбразуру в бруствере, через которую и вел огонь фашистский пулеметчик по нашим позициям, а сам практически оставался невидимым. Мешочки сверху присыпаны снегом, огневая точка сливается с местностью, с заснеженным полем.

Такого я еще никогда не видел… Умеют, гады, воевать!»

Имея в своем распоряжении крупнейшие заводы страны, наши отцы-командиры даже не делали попыток создать хоть что-то похожее на настоящую оборону, не умели… воевать.

Вот, к примеру, СМ. Бардин принимает позиции у 86-й СД:

«…пошли принимать район обороны, расположенный фактически в болоте. Землянки оказались низкими, с тонким, ненадежным перекрытием. Они спасали людей только от пуль. Даже самая маленькая мина их пробивала насквозь. Участок этот все время обстреливался противником из минометов, станковых пулеметов и автоматов. В таких ненадежных условиях части, занимавшие оборону, все время несли потери».

Это описание относится к декабрю 1941 года, при том, что 70 % потерь наши части несли от артогня противника. И 60 лет спустя поисковики сразу определяют на глаз разницу.

Из армейского журнала боевых действий: «В ходе операции по очищению западного берега штабы частей и стрелковых дивизий показали свою беспомощность и слабое управление».

Последовала смена командующего, 55-ю армию принял генерал-майор В.П. Свиридов. Однако тактика не изменилась: штаб фронта требовал продолжения наступления и лобовые атаки пехоты на неподавленные огневые точки противника продолжались. Потери армии в ноябре составили более 20 тысяч человек. В полках осталось по 70–80 штыков. Донесение 268-й стрелковой дивизии от 1 декабря гласит: «В дивизии осталось 138 человек. Боевых действий дивизия вести не может».

«Развить успех в направлении станции Мга» не получилось.

Звучит парадоксально, но, получается, германские дивизии, своей стойкостью в обороне не выпустившие войска Ленинградского фронта из кольца, спасли превращенный в пороховую бочку город и его население от полного уничтожения.

54-я армия до 9 ноября пыталась взять Синявино. Продвинуться не удалось ни на метр, поэтому генерал Федюнинский, вступивший в командование 26 октября, ни словом не вспоминает об этой операции и своем в ней участии. Тем временем 21-я пехотная дивизия генерала Шпонхаймера вышла к Волховской ГЭС — «враг протянул кровавую лапу к этому детищу советского народа, к этому памятнику гению Ленина». Сюда же от Тихвина нацеливались части 8-й танковой дивизии. Стоило немцам преодолеть еще 30 км от Волхова до Новой Ладоги, и 54-я армия оказывалась в «котле». 12 ноября ответственность за оборону Волхова Ставка возложила на Федюнинского, передав ему в подчинение соединения оперативной группы Ляпина. «Памятник гению», волховский алюминиевый завод, мосты в случае оставления города подлежали уничтожению.