Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

с ясного неба, по стране лесным пожаром распространились жуткие слухи: нагрянули страшные чудища то ли из-за небесной Тверди, то ли из Подземного Мира (чье существование допускали и некоторые ученые книжники), то ли неведомо откуда: может, из конкретной лесной долины, а может, объявились в десятке мест сразу. Повалили толпы беженцев всех сословий, распространявших вовсе уж страшные рассказы (как потом выяснилось, большей частью выдуманные или слышанные от таких же бедолаг).

Через несколько дней появилась более точная информация – и от военных, и от устремившихся к эпицентру событий книжников самого разного возраста. Облик пришельцев неизвестен, они не жгут людей страшным пламенем и не высасывают из них кровь ни досуха, ни частично, – но умеют летать по воздуху в каких-то лодках и пускают в ход какое-то оружие, мгновенно убивающее людей на расстоянии, и от этого не защищают любые доспехи. Магия здесь имелась, но, как я понял, дохленькая, чисто бытового характера – вроде умения приваживать зверей на охоте и отгонять хищников от скотных дворов, беречь поля от ливней и засухи и тому подобных неприменимых в военном деле пустяков. Иные маги, самонадеянно попытавшиеся испробовать на пришельцах привычные умения, погибли все до одного…

Некоторые книжники так и не вернулись, пропали безвестно. Более везучие рассказывали о том, что видели своими глазами и слышали от вполне заслуживающих доверия людей, главным образом королевских чиновников, военных и полицейских чинов. Выяснилось, как и следовало ожидать, что большинство слухов и россказней – страшные сказки, но легче от этого нисколечко не стало – очень уж безрадостными оказались и доподлинные были…

Пришельцы и в самом деле лезли откуда-то из одного места (очень быстро удалось приблизительно установить, откуда) и летали по небу в бесшумных лодках, способных опускаться и к самой земле. Не было у них ни страшного пламени, ни гремящих молний, но имелось оружие не менее убойное: нечто вроде подвижных светящихся оград, словно бы даже и не из каких-то осязаемых материалов, при касании вызывавших мгновенную смерть (как очень быстро уточнили, не только людей, но и всякого живого существа). Королевские войска в панике бегут толпами, сопротивляться нет ни малейшей возможности – к тому же в тех местах, где пришельцы не встречают сопротивления, они никого не убивают, только приказывают военным сдать оружие, оставляют в крупных городах наместников и движутся дальше…

Еще через несколько дней появились королевские глашатаи – по заведенному порядку, на площадях, ярмарках, перекрестках больших дорог и в прочих многолюдных местах. И зычно, как они умели, зачитывали очередную королевскую коронную грамоту. Его величество повелевал верным подданным успокоиться и мирно предаваться прежним занятиям. Никакого вторжения злокозненных кровожадных чудовищ нет – наоборот, его величество призвал из мест, доступных только его высочайшему пониманию, вполне дружественных к нему и его подданным существ, вполне похожих на людей, именуемых «ватаки», каковые отныне будут его соратниками в трудах на благо королевства. Всех, кто дерзнет противиться королевской воле, независимо от сословия, ждут предусмотренные законом наказания для «королевских изменников» (из которых лишение головы или повешение были, пожалуй что, самыми мягкими)…

Одновременно (опять-таки по исстари заведенному порядку) коронные грамоты были разосланы поместным дворянам, высшим чиновникам городского управления и сельских округов. Все они были того же содержания и, по утверждению знающих в этом толк людей, носили все признаки подлинности, ничуть не походили на фальшивки. К тому же вскоре в столице (как давно уже полагалось в особых случаях) с Золотого Балкона выступил сам король перед огромной толпой горожан и повторил то, что писалось в коронных грамотах, – как говорили стоявшие близко, Его Высочайшая Милость выглядел как обычно, без следа волнения или страха.

И все как-то незаметно успокоилось. Изменения произошли лишь в Первый Год Вторжения (как его промеж себя называли вольнодумцы – собственно, не год по календарному счету, а две трети года, с приходом Новогодья все как-то улеглось).

Как и говорил Грайт прежде, основы прежнего уклада жизни, за редкими исключениями, остались неизменными и неприкосновенными. Готанги по-прежнему владели замками, землями и крестьянами, крестьяне работали, платя прежние, ничуть не увеличившиеся подати, как и ремесленники, как все прочие низшие сословия. Купцы торговали, лекари лечили, мастера каменного строения строили, охотники охотились… И так далее, по списку…

Изменения затронули лишь относительно малое число людей, по сравнению с общим числом жителей королевства, а очень многие сословия, в первую очередь готангов, не затронули вообще. Наоборот, распространилось немалое количество разного рода поразительных штуковин, дарованных ватаками (с некоторыми я уже знаком), облегчивших и труд, и быт. Были распущены войско и порубежная стража – отныне защиту рубежей и всего королевства благородно брали на себя ватаки. Что встретило потаенный ропот составлявших здешний офицерский корпус готангов – но порадовало низших, избавленных отныне от рекрутской повинности, постоя солдат, а жителей прирубежных провинций – еще и от вражеских нашествий с их «прелестями» вроде грабежей, охального насилия над женщинами, поджогов деревень, а то и городов. Было запрещено учить грамоте, за исключением некоего неизбежного для некоторых профессий минимума, за хранение книг и рукописей теперь полагалась смертная казнь, – но тем, кто сдавал их добровольно, платили деньги, и не такие уж гроши. Многие готанги до того считали, что грамотность приличествует лишь низшим, вместо подписи использовали личные печати, а для необходимых в хозяйстве записей и расчетов использовали грамотных секретарей и управителей (их число теперь уменьшилось примерно вдвое, но оставшихся не наказывали). Крестьяне и вовсе были поголовно неграмотны, в каждой деревне имелся лишь официальный «сельский грамотей» (так в этой прибыльной должности и оставшийся). Почти так же обстояло дело и в городах, где грамоте учили далеко не всех, – число «городских грамотеев» изрядно поуменьшилось, и только. Некоторую грусть у грамотеев всех сословий вызвало лишь исчезновение куртуазных романов, обстоятельно и смачно описывавших иные взаимоотношения меж мужчинами и женщинами либо похождения ловких плутов.

Откровенно радовались лекари, получившие невиданные прежде и эффективные лекарства – так что все эпидемии, не раз и не так уж редко прокатывавшиеся от горизонта до горизонта, исчезли бесследно, остались лишь легкие хвори, не влекущие серьезного расстройства здоровья и уж тем более смерти…

Исчезла почта, доставлявшая частные письма, – но ею и раньше пользовались немногие, дорогое было удовольствие. Исчезли ремесленники, производившие необходимые Книжным Людям и вообще грамотеям товары, исчезли печатники (картографы, впрочем, остались, только карты теперь лишились надписей). Исчезли бродяги и обитатели беднейших городских кварталов. Вообще, многие низшие стали жить чуточку зажиточнее – а те, кто в результате реформ остался безработным, получали пособие