Если о нас узнают - Кейл Дитрих

прежним отношениям, то можем ли мы хотя бы попытаться наладить все заново? Сделать так, чтобы все не было столь странно?

Я поднимаю очередную рубашку и кручу ее в руках.

– Хорошо.

– Хорошо – ты хочешь пойти со мной, или хорошо – ты хочешь все выяснить?

Вместо ответа я хватаю куртку.

Я действительно хочу во всем разобраться. А также жажду увидеть место, которое смогло заставить мою невероятно прагматичную маму принять – как бы она это назвала – предложение на скорую руку. Мне кажется, что я всю свою жизнь мечтал увидеть это место. И вот я здесь.

– Это действительно очень не вовремя, – говорю я, натягивая куртку.

– Почему?

– Если нас поймают, то будут неприятности.

– Не поймают. У меня есть способ, как нам улизнуть. Твои отговорки закончились или…

Я хмыкаю и надеваю ботинки.

Рубен явно не знает, чем себя занять, пока ждет меня. Он задерживается у двери, потирая затылок. А я все еще немного злюсь на него из-за интервью, а страх перед Джеффом все еще кипит в груди.

Но это каналы. Это важно.

А еще я скучаю по нему и хочу пойти и сделать что-то только вдвоем. Несмотря на все то, что произошло.

Надеваю шарф королевско-синего цвета и шапку. Я готов. Готов к побегу.

– Итак, каков план? – спрашиваю я, засунув руки под мышки, чтобы согреться. – Киган или Полин будут в холле, верно? Я сомневаюсь, что они выпустят нас так поздно.

– На крыше есть пожарная лестница, – говорит Рубен. – Мы спустимся по ней вниз и окажемся на свободе.

Как и большинство зданий в городе, отель не слишком высокий. Мы сможем с легкостью пробраться на улицу.

Серьезной проблемой остаются Киган и Полин. Они проверяют коридоры по ночам, и если мы столкнемся с ними, ничем хорошим это не кончится. Им придется рассказать руководству, что они видели. Это часть их контракта, и я никогда не смогу попросить их рисковать своей работой ради нас.

– Все будет хорошо, – говорит парень. – Просто следуй моим указаниям.

Коридор пуст, поэтому мы идем до конца и садимся в лифт. Рубен нажимает на кнопку, ведущую на крышу. Мы едем в тишине, пока двери не открываются, представив взору крышу отеля. Вокруг нас сияют огни Амстердама. Небо искрится звездами. На улице прохладно, но вокруг так невероятно красиво, что мне все равно.

– Разве ты не рад, что мы сделали это сейчас? – спрашивает он.

– Немного.

Рубен пересекает крышу, его ботинки хрустят по гравию. Сбоку к зданию примыкает металлическая лестница. Рубен без страха ступает на нее, а затем перепрыгивает через край крыши. У меня замирает сердце, но он улыбается.

Серьезно? Неужели этого мальчика что-то способно напугать?

Я спускаюсь вслед за ним. Металл такой холодный, что обжигает пальцы. Когда мы спускаемся до конца, я слышу, как Рубен спрыгивает вниз, тяжело приземлившись на ноги.

Черт, это был рискованный прыжок. Я крепко сжимаю металл.

– Это легко, – говорит он.

Я прыгаю. Спотыкаюсь о тротуар, но Рубен ловит меня. На мгновение он удерживает меня, положив руку на грудь. Интересно, чувствует ли он, как быстро бьется мое сердце?

– Ты в порядке? – спрашивает он.

Я отстраняюсь от него.

– Да.

Рубен надевает капюшон. Я копирую его. В оправдание скажу, что на улице весьма холодно, и это поможет нам казаться более незаметными.

Вместе мы шагаем вдоль по улице.

Этот город действительно великолепен, словно сошел со страниц сказки. Улицы широкие и просторные, освещенные железными фонарями. Все вокруг светлое, золотистое и черное. На дорогах тихо, но в некоторых ресторанах довольно шумно – посетители разговаривают и смеются. Мы заходим за угол, и вдалеке я вижу канал. Он проходит через весь город и пересекается мостами через каждые два квартала. Мы идем к нему.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Рубен, поворачивая ко мне голову.

Я пожимаю плечами: это моя обычная реакция, когда кто-то задает подобный вопрос. Но мы пытаемся начать все заново. Это значит, что и я должен измениться.

– Я думаю о маме, – отвечаю я. – Размышлял, не сделать ли мне фотографию и отправить ей, но потом передумал.

– Почему?

Я снова пожимаю плечами. Это проклятая привычка.

– Не думаю, что ей понравится, что я здесь.

– Как так?

– Это место, вероятно, вызывает у нее не самые счастливые воспоминания после того, что случилось.

– О. Тогда… Почему ты так хотел увидеть каналы?

– Не знаю. Я просто всегда хотел это сделать.

Он бросает на меня любопытный взгляд, но ничего не отвечает.

Впереди стоит небольшой ларек, где продают нечто под названием stroopwafel[20].

– Что, черт возьми, такое stroopwafel? – спрашиваю я, указывая на ларек.

– Хочешь узнать?

Я киваю, подхожу и покупаю пачку у слишком веселой продавщицы в синем клетчатом наряде. К счастью, в ларьке принимают кредитные карты, и я возвращаюсь к Рубену со своей добычей. Они похожи на маленькие спрессованные вафли, но кажутся хрустящими, и продаются стопками, завернутыми в прозрачный пластиковый пакет.

– Мне нравится это слово, – говорю я. – Stroopwafel.

– Пожалуйста, только не пиши песню под названием Stroopwafel!

Я ухмыляюсь и нащупываю блокнот в кармане куртки.

– Не искушай меня.

Впереди стоит одинокая металлическая скамейка с видом на канал. Она освещена одним-единственным фонарем.

Идеальное место.

Я знаю, что у нас мало времени, но посидеть на скамейке с вафлями кажется мне самым правильным времяпровождением в Амстердаме. Я могу поразмышлять о родителях и обо всем, что произошло, а также попытаться понять их обоих немного лучше. Обычно я думаю о своем отце только как о засранце, но, возможно, он не всегда был таким. Может быть, он был совсем другим, когда находился здесь. Он заставил маму полюбить себя, так что, должно быть, он не всегда был эгоистичным придурком.

Золотые огни расположены по краям канала и пересекают ближайший мост. Я слышу легкий плеск воды и случайный звук проезжающей машины.

– Stroopwafel? – говорю я, протягивая Рубену пакет, отчего пластик шуршит.

Он открывает его и достает одну вафлю. Я делаю так же.

Откусываю вафлю, а затем издаю стон удовольствия и откидываюсь на спинку скамейки. Рубен пробует свою и делает то же самое. Вафли сладкие, хрустящие и в меру мягкие.

– Итак, это чертовски вкусно, – произносит он.

– Правда?

Пока мы едим, стоит тишина.

Он сказал, что нам не обязательно разговаривать, но если это когда-нибудь и произойдет, то только здесь. Может быть, теперь я действительно понимаю силу данного места.

– Кстати, мне очень жаль, – говорит он ни с того ни с сего.

– О, все в порядке. Интервью – это стресс, я понимаю.

– Я говорю не об интервью.

– Эм. А о чем ты говоришь?

– О той ночи.

Ох.

Ох.

Даже если это ужасно, я не могу продолжать убегать. Я делал это достаточно долго. Я знаю Рубена много лет. Он был моим лучшим другом. Я могу и должен поговорить с ним обо всем.

Но дело непосредственно в нем. Рубен почему-то кажется одновременно и самым легким, и самым трудным человеком для разговора.

– Тебе не