Тайна Тамплиеров - Серж Арденн

Рич вонзил пристальный испепеляющий взгляд в блеснувшие иронией глаза барона.

– Лично я не собираюсь искать то, что уже найдено.

Граф взял со стола бронзовый колокольчик и наполнил комнату высоким, неприятным званом. Вельможи, сидевшие за столом и окончательно сбитые с толку, напором мыслей сэра Рича, устремили взоры на дверь. Два лакея, в белых перчатках и расшитых позументами ливреях растворили тяжелую створку. Послышались шаги. В комнате, словно долгожданный рассвет, появился маркиз де Шале, приглашенный Генри Ричем, и ожидавший всё это время в соседней комнате. Граф подошел к французу, торжественно провозгласив.

– А вот и наш гость, маркиз де Шале. Полагаю, господа вы все знакомы с маркизом?

Присутствующие поприветствовали гостя, на, что тот ответил изящным поклоном.

– Объяснения излишни, маркиз принял моё предложение, и заверил в откровенно благих намерениях герцогини де Шеврез.

Бекингем величественно поднялся со стула и преисполненный достоинства, одобрительно кивнул.

– Я полагаю слово дворянина превыше всего, как у нас в Англии, так и у вас во Франции?

Де Шале поклоном выразил полное понимание и согласие. Удовлетворенный исходом встречи Монтегю, поднявшись с места, взял на себя смелость подвести итог.

– Ну, что ж вот и прекрасно. Я же милорд, со своей стороны отправил депешу одному верному человеку в Париже. Он, непременно, выполнит всё, о чём я прошу, и устроит нам встречу на берегах Франции.

1 Госпиталь святой Марии Вифлеемской, он же Бедлам – Бетлемская королевская больница – первая психиатрическая больница в Лондоне.

2 Ла-Манш

3 (прим. авт.) Луидор (фр. louis d’or – золотой Луи, Людовик) – французская золотая монета XVII—XVIII веков. Впервые появилась в обиходе в 1640 году во времена Людовика XIII.

ГЛАВА 23 (52) «Когда д'Эстерне, становится д'Анжем»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

Уже вечерело, когда два всадника облаченные в рясы черных августинцев, подъехали к воротам аббатства Сент-Антуан-де-Шан, что в предместье Парижа у дороги на Венсен. Один из монахов, не покидая седла, тревожно озираясь, из-под черного капюшона, затаенным взором, боязливо окинул мрачный силуэт Бастилии, черневший на фоне сереющего неба. В это время, его попутчик, звеня шпорами, спешился и забарабанил в двери святой обители. Он повторил эту процедуру еще несколько раз, прежде чем с лязгом, растворилось небольшое квадратное смотровое оконце. Путник, сбросил капюшон, обнажив голову, принадлежавшую скорее дворянину, чем священнослужителю и, улыбнувшись монаху, произнес:

– Брат мой, мне необходимо говорить с приором Ленуарелем. Скажите ему, что приехал человек из Сполето1.

Через четверть часа дверь отворилась, и барон д,Эстерне поспешил скрыться в дебрях суровых канонов и устоев священной обители, погрузившись в благозвучную монастырскую тишь. Падре Локре, впрочем, не пришлось долго ожидать своего попутчика, совсем скоро молодой дворянин, выпорхнув из обиталища светлых нравоучений и темных наветов, вскочил в седло, ударил шпорами коня, коротко, бросив на ходу:

– К воротам Сен-Мартен!

Миновав остроконечные башни ворот, д’Эстерне и Локрэ выехали на широкую улицу Сен-Мартен, что вела от старой крепостной стены до моста Нор-Дам, переброшенного через Сену, и являлась одной из главных артерий города, растянувшись через весь правый берег с севера на юг. Барон, как только оставили за спиной мрачные башни портала, спешился, взяв лошадь под уздцы, и словно смиренный монах, накинув капюшон, вклинился в городскую толпу. В скором времени путники достигли перекрестка, где в Сен-Мартен вливалась улица Монморанси. Не поднимая головы, будто прибывая в забытье молитв, монах-барон вошел в арку, над которой висел свежевыкрашенный деревянный щит исписанный буквами, коим заурядный художник придал причудливый вид больше напоминающий современную, ренессансную антикву, что выглядело несколько нелепо.

– Харчевня «Зеленый лис».

Шепотом прочел капеллан, направив свою соловую кобылу вслед лошади барона.

Обрюзгшая, неприветливая физиономия трактирщика прояснилась, как только он увидел в ладони д’Эстерне условный знак. Хозяин харчевни кивнул, кликнув конюха, после чего, без свойственной кабатчикам любезности, предложил следовать за ним. Слуга принял лошадей, а гости исчезли в проеме узкой двери, возвышавшейся над четырьмя кривыми ступенями покосившегося крыльца.

Комнаты, предложенные приезжим, оказались рядом, через стену друг от друга, что, несомненно, устроило дворянина. Он заказал ужин в номер и запер дверь за удалившимся трактирщиком. Покрыв, неспешным шагом, расстояние от двери до окна, барон выглянул наружу. С высоты второго этажа, его взору открылся тихий квадратный двор, зажатый утлыми постройками. В средине, устланного сеном и конским навозом дворика, высочил, словно дивный храм, старый колодец, окруженный двумя ярусами стертых ступеней, над прохудившейся крышею коего красовалась, позеленевшая от времени и влаги, бронзовая фигурка застывшего в прыжке лиса. Две колонны из грубого камня, поддерживавших кровлю, украшали кованые листья клевера, сочетающиеся поржавевшим узором с кривой ручкой, при помощи которой извлекалось деревянное ведро из поросшего мхом, влажного, черного жерла. Сия дивная конструкция, расположенная с геометрической точностью посредине булыжниковой поверхности площади двора, несомненно, служила украшением сего мрачного уголка, застроенного ветхими конюшнями и сараями, ещё со времен восстания Этьена Марселя.

Но, внимание барона, прежде всего, привлекли не прелести старого двора, а покатая черепичная кровля, расположенная прямо под рядом ставень второго этажа, и позволявшая, из его номера, пробраться к любому из окон гостиницы, а также на крыши соседних зданий, что являлось бесспорным достоинством сего дряхлого строения, и было необходимым на случай бегства и прочих непредвиденных обстоятельств. Оставшись вполне удовлетворенным увиденным, д’Эстерне обернулся к капеллану, с угрозой вымолвив:

– Хочу предупредить – бегство не избавит вас от моего общества, а лишь разозлит меня, что повлечет неблагоприятные для вас последствия, святой отец.

****

Ранним утром, проснувшись на узкой крестьянской кровати, под сводами исполосованного почерневшими балками потолка «Зеленого лиса, барон первым делом проверил на месте ли пистолет, ночью, неизменно находящийся на расстоянии вытянутой руки. Нащупав, под кроватью, прохладную, хорошо знакомую рукоятку, он расслабленно потянулся, прикрыв глаза. В дверь, едва слышно, постучали.

– Кто?

Насторожившись, крикнул барон, схватившись за оружие.

– Вас ожидают внизу.

Негромко прозвучал ответ, из-за двери. Послышались шаги удаляющегося трактирного слуги. Д’Эстерне неспешно оделся и, вооружившись, выбрался на крышу за окном. Спустившись во двор, по одной из массивных каменных колон, поддерживавших черепичный настил, он приоткрыл дверь, что находилась под навесом, и вела в обеденный зал. Его взор, невидимый для немногочисленных в столь ранний час посетителей, скользнул по рядам столов, где трапезничали беззаботные горожане. Узрев в углу трактира мужчину в темно-зеленом колете, на лице барона заиграла едва заметная улыбка. Он спрятал за пояс пистолет, прикрыл его плащом и направился к томимому ожиданием незнакомцу.

– Вы как всегда точны, Лаоль. Мне приятно иметь с вами дело.

Приблизившись тихой поступью, промолвил дворянин.

Невысокий, худощавый Готье Лаоль, во внешности которого не было ничего примечательного, кроме, пожалуй, клейма, оставленного венецианским палачом, на его плече, что, впрочем, не доставляло неудобств, так как было скрыто под грубым сукном колета, являлся не просто человеком, давно служившим барону, он был его другом. Этот тридцати семи летний сын мелкого буржуа из Берри, был наделен даром, который, как отмечают философы, столь редко встречается у мужчин и как утверждают мизогины, напрочь отсутствует у женщин – Лаоль умел дружить. Столь беззаветно преданные люди как добряк Готье, становятся, для тех, кто не полениться их разглядеть, непросто приспешниками, они превращаются в наперсников. Впрочем, определение «добряк», можно употребить в отношении сего жестокого беррийца, лишь с весомыми оговорками. Лаоль был беспощаден, коварен и хитер со всеми, кроме тех, кого считал друзьями. Именно к последним, сим, весьма, немногочисленным персонам, в первую очередь, следовало бы отнести господина барона.

Берриец кивком поприветствовал дворянина. Встретившиеся ещё некоторое время молчали, разглядывая друг друга так, будто расстались два столетия назад, не надеясь более увидеться, на сей грешной земле. Наконец д’Эстерне улыбнувшись, произнес:

– Есть ли у вас ещё какие-нибудь скверные новости кроме тех, что мне сообщил приор Ленуарель, вчерашним вечером?