Прах и тень - Линдси Фэй

— Она постоянно жила в нужде. Ей никогда не везло.

— По крайней мере, ее не разрезали на куски, как ту, другую девушку. Все-таки не такая страшная участь.

— Если бы не мысли о том, чья же очередь следом, я бы смогла снова наконец спокойно спать, — сказала другая женщина. Чувствовалось, что она вот-вот разрыдается. — Прошлой ночью крыса как выскочит на аллею, я аж завизжала от страха.

— Ну, я не такая. Тесаку непросто будет поймать меня в темном углу.

— Сегодня — да, но назавтра тебе захочется глотнуть джина, и где тебя тогда искать?

— Где-нибудь на Уайтс-роу с задранными на голову юбками.

— Оставь Молли в покое, Майкл.

— Он прав. Молли, как и всех нас, так и тянет на улицу.

Мы пришли на отдаленный участок кладбища, где, казалось, поработали не могильщики, а гигантские кроты. Земля была перевернута, кучка свежего грунта лежала рядом с ямой глубиной шесть футов и примерно такой же длины. Надгробных памятников нигде не было: увиденное прискорбным образом напомнило мне сделанные наспех военные захоронения.

— Это здесь, Хоукс? — спросил священник.

— Вот ее могила, — проворчал владелец похоронного бюро. — Участок один пять пять ноль девять.

Священник, не теряя времени даром, скороговоркой прочитал заупокойную молитву, в то время как Хоукс и кладбищенский служитель взяли с тележки завернутое в саван тело и опустили в могилу.

— Элизабет Страйд была неимущей, — тихо сказал мой друг, — и ее хоронят за счет прихода. И все же больно осознавать, что человеческое существо, и без того страдавшее без меры, вот так завершает свой земной путь.

Церемония закончилась, и немногие присутствовавшие быстро разошлись. Остался только рыжеволосый темноглазый мужчина средних лет, казавшийся скорее разъяренным, чем объятым скорбью. Он поднял с земли камень и бросил в распорядителя похорон Хоукса с криком:

— Я относился к этой женщине как к королеве, а вы швыряете землю в ее могилу, словно она дохлая собака, которую бросили в реку!

— Идите прочь! — огрызнулся Хоукс. — Я исполняю свои обязанности, именно за это мне платят. А если вам не нравится, хороните ее сами.

Мужчина с безумными глазами прошел мимо нас. Тут его взгляд упал на закругленный шлем и полосатый нарукавник[20] констебля. Рыжеволосый приостановился, угрожающе бормоча вполголоса:

— Будь я копом, патрулирующим Уайтчепел той ночью, наложил бы на себя руки от стыда!

— Уходите отсюда, мистер, — отозвался полицейский. — Мы делаем что в наших силах.

— Тогда возьмите нож и полосните им по своей драгоценной глотке!

— Вы пьяны, и, если не успокоитесь, придется вас арестовать.

— Лучше разыщите того, кто убил Лиз, а если не можете, убирайтесь к черту!

— А кто вы, сэр, позвольте спросить? — вмешался Шерлок Холмс.

— Майкл Кидни, — ответил скандалист, с трудом сохраняя равновесие. — Я был ее мужем и непременно найду убийцу, пока вы, свиньи, роетесь носом в грязи.

— А, владелец висячего замка! — воскликнул сыщик. — Скажите, она полюбила вас до того, как вы заперли ее на ключ, или после?

— Ах ты дьявол! — прорычал Кидни. — Она порывалась бросить меня, только когда была пьяна. А кто вы такой и откуда так много знаете?

— Меня зовут Шерлок Холмс.

— Ах вот оно что! — Кидни распалился еще больше. — Я слышал, что, возможно, Потрошитель — это вы и есть!

— Да, были такие обвинения.

— Так что тогда вы делаете на ее похоронах?

— Вас это не должно беспокоить. Послушайте мой совет, Кидни, не лезьте не в свое дело.

— Пришли полюбоваться на свою работу?! — завизжал он. — Злорадствуете, насмехаетесь над Богом и теми, кто любил ее?

Кидни, растрепанный и неистовый, замахнулся кулаком на Холмса, но мой друг без труда уклонился от удара. Я бросился к негодяю, чтобы схватить его за руки, но тут вмешался полицейский, пригрозив Кидни дубинкой.

— Пойдешь с нами. И помни: пикнешь еще раз — так отделаю, что родная мать не узнает.

Мы вытащили эту упирающуюся скотину на улицу, где нам улыбнулась удача в лице еще одного полисмена, патрулирующего свой участок. Передав Кидни в руки блюстителей закона, я вернулся туда, где оставил Шерлока. Мой друг сидел на траве, задумчиво поправляя перевязь.

— У этого констебля, похоже, крутой нрав, — заметил я.

— Не круче, чем у Кидни, — отозвался Холмс, недовольно поморщившись. — Хорошо еще, что не разгорелась серьезная драка, а то бы ему крепко досталось.

— Даже раненный, вы остаетесь грозным противником, и я очень рад, что силы возвращаются к вам с каждым часом. Но послушайте, Холмс, вам удалось выяснить то, что хотели?

— Полагаю, мне следует объяснить, зачем я вытащил вас в эту жуткую сырость, — сказал мой друг, когда мы направлялись к дороге. — Как ни странно, мне пришла в голову та же мысль, что и Майклу Кидни. Эти убийства совершаются самым вызывающим образом и сопровождаются громкой шумихой, раздуваемой прессой. А что, как не похороны жертвы, способно привлечь любопытствующих?

— Потрошитель не настолько глуп, чтобы появиться тут.

— Я и не ожидал, что он придет, но в его письмах есть нотка тщеславия, которая давала мне такую надежду. Он с каждым разом наглеет все больше и очень скоро рискует окончательно зарваться, — предсказал мой друг. — Надеюсь, это случится до того, как еще кто-нибудь будет убит.

В следующий понедельник, вернувшись из клуба после партии в бильярд, я застал в гостиной любопытную сценку: Холмс растянулся на канапе, задрав ноги на спинку и поместив под голову подушки. Шейку скрипки он просунул сквозь ткань своей перевязи, а левой рукой царапал по струнам, извлекая жуткие, пронзительные звуки, что, очевидно, означало высшую степень меланхолии. Я направился в спальню: его странные музыкальные опыты действовали мне на нервы, особенно сейчас, когда он играл левой рукой. Однако Холмс остановил меня вопросом:

— Как поживает ваш приятель Терстон?

Я изумленно повернулся:

— Откуда вы знаете, что я встречался с Терстоном?

Он положил скрипку на прикроватный столик и сел.

— Месяцев восемь назад вы с горечью заявили, вернувшись из клуба, что не собираетесь больше играть там в бильярд, поскольку никто из оппонентов не сравнится с вами в мастерстве. Между собой мы сыграли с тех пор только раз, и я нахожу, что вы действительно грозный противник. Месяц назад вы взяли верх над новым членом клуба по фамилии Терстон. С тех пор вы не отказались от своего хобби, при этом ваше мастерство никуда не делось.

— Но как вы узнали, что я играл в бильярд?

— Вы обедали дома, а вчера не было матча по регби, который вы обычно обсуждаете со спортсменами из вашего клуба.

— Неужели все мои действия настолько очевидны?

— Только для искушенного наблюдателя.

— А вы, я вижу, посвятили свой досуг музыке.

— Так кажется на первый взгляд, но на самом деле я присутствовал на похоронах Кэтрин Эддоуз. Полная противоположность тому, что мы наблюдали недавно. Около пяти сотен человек, если я правильно определил на глаз, полированный гроб из вяза, да такой, что покойную было видно через стекло, публика на улицах: иммигранты, местные, обитатели Ист-Энда, Уэст-Энда, полиция Сити и Лондона, — да вдобавок еще и частный детектив-консультант. Видите, какой эффект дает небольшая сумма денег?

Я хотел было ответить, но тут раздался резкий стук в дверь. Вошла миссис Хадсон с небольшим пакетом:

— Это доставили с почтой, мистер Холмс. Когда я относила наверх чай, собиралась прихватить и пакет, но кошка вцепилась в него, словно в какое-то лакомство.

Холмс вскочил с канапе, как собака, почуявшая след, и кинулся к столу для химических опытов, где мощная лампа позволяла все хорошо разглядеть. Сила в правой руке Холмса сохранилась, и он был способен кое-как пользоваться здоровой конечностью. Разрезав карманным ножом бумагу, в которую была завернута деревянная коробка, Холмс стал внимательно изучать ее через лупу, что-то удовлетворенно бормоча. Возился он так долго, что я под конец просто изнемог от желания узнать, что все же лежит внутри коробки.

И вот сыщик приоткрыл крышку и разгреб ножом какое-то сено, под которым блеснул серебряный предмет.

Холмс нахмурился и, обернув руку куском ткани, извлек маленький портсигар. Детектив осмотрел его со всех сторон, но не нашел ни одной царапины на поверхности металла — вещица была совершенно новой. Вытащив из портсигара записку, Холмс бросил его на стол.

Текст послания гласил:

Мистер Холмс!

Вы потеряли портсигар. На этом я не вырезал монограмму — не было времени, — но вы, конечно, сделаете это сами, если пожелаете. У меня много работы: точу ножи (слишком часто приходится ими пользоваться в последнее время), но я не настолько занят, чтобы не передать мои наилучшие пожелания вам и доктору. Надеюсь, вы не думаете, что я отошел от дел, — работы еще предстоит много.