Персональный бог - Rayko

— Ой бля, головка вышла! Наш малыш появился на свет! — попытался съязвить Траум, но его потуги в юмор оценить было некому.

Потный Валентайн тяжело дыша ввалился в помещение и судорожно захрипел, скорчившись на полу. Майстер был не молод, и подъем забрал у него последние силы.

— Погоди, дай отдышаться.

— В гробу отдохнешь! Веди нас отсюда, пока какой-нибудь офицеришка посрать среди ночи не надумал. Вот он удивится-то!

* * *

— А я говорю, проблемы у мужика! Гляди, две кружки выпил, а поссать бегает уже четвертый раз за час. Как по расписанию — четверть часа и зажурчал. Точно тебе говорю, застудил!

— Бля, майстер! Избавь меня, а? Только ты можешь засекать, за какой срок караульный отлить ходит!

Возле искусственного мола стоял одинокий лихтер, судя по осадке груженый под завязку. Траум с Валентайном сидели по шею в воде под досками пирса и изучали распорядок дежурства часовых на палубе. Еще не рассвело, но небо на востоке уже посерело и облака начали подсвечиваться снизу ранними лучиками солнца.

— Да ты смотри! Внимание! Еще немного ждем! Сейчас!

С борта лихтера, прямо перед мордой Корсу, потекла тоненькая струйка.

— Пошел!

Оборотень, повинуясь команде нырнул, проплыл под днищем суденышка и вынырнул с другого борта. Быстро вскарабкавшись на палубу, он подскочил к еще не натянувшему портки часовому, обхватил его голову лапами и с силой рванул на себя и в бок. Раздался глухой хруст, и часовой обмяк, не издав ни звука. Аккуратно перекинув тело через фальшборт, оборотень дождался, пока Валентайн спрячет тело под пирсом и поднимется на борт.

— Не хватятся обоссанца этого?

— Хватятся конечно, — кисло поморщился майстер, — Да что толку? Из-за одного пропавшего ушлепка срывать доставку провизии на галеон никто не будет, — майстер вытянул руку, — Идем, нам вон туда.

В трюме оказалось темно и тесно. Все пространство, куда не кинь взгляд, было заставлено крупными ящиками, мешками, тюками и бочками. Именно к бочкам с водой они и направились. Корсу делал кинжалом аккуратные дырки в крышке, а Валентайн вливал в них порцию зелья. Затем дырочка забивалась деревянной щепкой и срезалась вровень с крышкой. Со стороны заметить вмешательство было совершенно невозможно.

— Все, последняя! — прошептал Валентайн и выбросил в оконце пустую бутылку, — Теперь тобой займемся. Куда тебя посадить?

Корсу пробежался вдоль стоящих ящиков, принюхиваясь к каждому, и уверенно ткнул когтем в один из них.

— Вот сюда хочу!

— А что там? Мясо? Нет, мясо нельзя. Мясо на галеоне в первую очередь вскроют, и либо в ледник отнесут, если он у них есть, либо повесят досушиваться на воздухе, чтоб черви не завелись. Тут что? Тряпье какое-то, вот сюда и давай.

Сковырнув все тем же кинжалом доски и откинув крышку, оборотень залез внутрь. Скинув ему заранее принесенный бурдюк с водой и громадный копченый окорок, Валентайн почесал затылок и бросил внутрь свой пустой вещмешок.

— Сюда срать будешь. Ссать можно и на пол, тряпье все впитает. А гадить лучше так, чтоб самому не изгваздаться всему. Хотя, дело твое… — с этими словами майстер аккуратно закрыл крышку и стал вдавливать гвозди на место.

— Главное запомни, — прошептал он через доски, — Сиди три дня. Чтобы не происходило, не вылазь. На четвертый можешь выйти. Действуй по обстановке. Получится заклинить рули — делай. Как компас сломать помнишь? Пожар тоже можно, но лучше на носу. Меньше шансов что что-то рванет и тушить там легче. Мы на "Ярости" подойдем на четвертую ночь. И было бы замечательно, если на корабле уже не останется способных командовать офицеров. Понял? Ну, Единый с тобой. Или кто там у вас, у демонов?

После напутственной речи в трюме наступила полная тишина. Сидя в ящике, Траум едва расслышал, как скрипнули доски, когда Валентайн уходил.

Следующие несколько дней оказались сущим кошмаром. Сначала Корсу трясли и кантовали. Какое-то время ящик с оборотнем провисел на веревке, и кто-то громко матерился, проклиная заклинившую лебедку. Потом через щели в досках снова перестал поступать свет — его погрузили в трюм корабля. Вокруг гомонили люди. Казалось, что вокруг тысяча людей, орущих на разные голоса.

Лежать в ящике было чертовски неудобно. В голову постоянно лезли навязчивые мысли. Что, если какой-то матрос решит порыться в грузе и вскроет именно его ящик? А если на его ящик банально поставили сверху еще один? А если то, а если это? Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, Корсу решил повторить про себя все детали плана. И запнулся на пункте первом: ему предстояло пролежать в этом узилище трое суток, но часов ему с собой никто не дал. Как, спрашивается, определить срок в трое суток, лежа в ящике в темном трюме? Решив про себя, что воды ему Валентайн рассчитал именно на такой срок, он определился, что попытается вылезти, как только закончится фляжка.

Все оказалось намного проще. Корабельная рында, созывающая матросов на обед, стала хорошим ориентиром во времени. Первые сутки не происходило ничего. В трюме слышалась какая-то деловая возня, матросы переругивались, где-то ржали солдаты и кто-то с кем-то спорил про крыс и крупу в мешках.

После удара рынды, знаменующего обед второго дня, звуки на корабле приобрели интенсивность. Где-то спорили до хрипоты, кто-то ругался во весь голос и его пытались вразумить другие, тоже возбужденные голоса. Вверху, над трюмом, часто слышался топот ног и возбужденный гул голосов.

Третьего обеденного удара рынды Корсу так и не дождался. Вместо него оборотня разбудили гомон толпы и крики. Люди орали, ругались, оскорбляя друг друга и, судя по всему, даже дрались. Через некоторое время послышались выстрелы. Сначала одиночные. Но они быстро переросли в залпы. Кто-то, грохоча обувью, забегал по трюму, послышался звон стали и крики раненых. Какофония звуков нарастала, послышался одиночный выстрел пушки и сильно потянуло запахом гари.

Сначала Траум принял происходящее за начало абордажа, но фляжка с водой была еще на половину полная, да и по внутренним ощущениям трое суток вряд ли прошли. Решив абстрагироваться от происходящего снаружи, оборотень вдруг вспомнил, что уже не спал несколько дней. Глаза сами по себе стали закрываться, а стесненное пространство не давало возможности хоть немного размяться и прогнать некстати одолевшую дремоту. Решив хоть как-то себя занять, он принялся считать количество человек, пробегающих по трюму возле его ящика. Сон и явь смешались воедино. Словно сквозь вату до его сознания доносились крики и выстрелы, треск огня и даже песни.

В себя оборотень пришел от тишины. Многие часы гомона, криков