Черное Солнце - Ребекка Роанхорс

что могли раздавить голову, как дыню. Из пасти создания пахло падалью, сожранной во время путешествия. Птица покачала огромной головой, грива из оперенья лоснилась от заботы.

Оглушительный вопль, и Око рассмеялся.

– Рад встрече, Кутца. – Он погладил вытянутый птичий клюв. Глядя на это создание, он внезапно понял, как соскучился по своему питомцу. Его Бенунде, огромной иссиня-черной красавице, о которой Око заботился с тех пор, как она вылупилась из яйца, весной должно было исполниться пять лет. Но Бенунда не отправилась с ним в путешестие в Хукайю. Здесь не было места, где птицы могли надолго оставаться, да и, кроме того, было бы жестоко разлучать ее с родней на те годы, что Око проведет здесь, так далеко от Товы.

– Хо, кузен! – раздался голос со спины птицы. – Прекрати баловать Кутцу!

– Хо, Чайя! – Улыбка Око стала еще шире. – Кутца такой же воин, как и ее наездник, и никакая ласка этого не изменит, не так ли, Кутца? – Он вновь погладил клюв, пока птица удовлетворенно не оттолкнула его руку.

– Ты ее балуешь! – упрямо повторил кузен, соскальзывая со спины питомца. Чайя был таким же высоким и широкоплечим, как и Око, а от долгих военных тренировок и частых полетов на птице на его плечах вздувались рельефные мускулы. Стянув с головы оперенный шлем, Чайя тряхнул волосами. Его шевелюра, в отличие от полуночно-черных волос Око, была выгоревшей на солнце, русой, и он стянул волосы сзади, завязав их во множество замысловатых узлов. Око предпочитал моду Хукайи: его волосы были заплетены в две одинаковые косы, спускавшиеся по спине, – надежный боевой стиль, что был намного лучше, чем свободные стили, популярные в Тове. Впрочем, несмотря на небольшие различия, кузены могли сойти за братьев: квадратная челюсть, широкое лицо с чувственными губами и озорство в высоко изогнутых бровях.

Сшитые из шкуры пантеры штаны для верховой езды, которые носил Чайя, были сильно изношены – так же как и кожаные доспехи и рубашка с высоким воротником, открывавшим его заросшую шею. Но это была семейная униформа – такая, как Око носил раньше и надеялся надеть снова.

Око нравилась Хукайя, он ценил образование по стратегии, лидерству и рукопашному бою, которое давалось здесь. Он гордился тем, что после Чайи именно его выбрали для обучения в Военном Колледже. Но он задержался в школе слишком долго – должен был вернуться еще год назад, и он был готов отправиться домой. Он желал снова увидеть утесы Товы, прогуляться по мостам и побродить по улочкам, что бегут среди облаков. Он хотел увидеть мать и, наверное, сестру. И, конечно, Бенунду.

– Что привело тебя в Хукайю? – спросил он.

– Рад снова тебя видеть. – Чайя обнял его. За время пребывания в небе доспехи кузена покрылись тонким льдом, и их холодное прикосновение заставило Око вздрогнуть.

Тело Чайи сотрясала дрожь, и Око встревоженно высвободился из крепких объятий кузена, вглядевшись в его обычно невозмутимое лицо.

– В чем дело? Почему ты плачешь? Небо, что случилось?

Чайя был самым жестким из их племени. Каменное лицо и невозмутимость. Верность клану превыше всего. Он был солдатом в том городе, который не особенно в нем нуждался, а за пределами церемониала ценил воина и того меньше. Но Око всегда ценил его и всегда им восхищался. Он старался подражать старшему кузену, желая лишь одного – следовать по его стопам и, когда Чайя уйдет в отставку, стать одним из Щитов матроны. Слезы, текущие по широким щекам брата, испугали его, как ничто раньше.

– Бенунда? – выпалил он. – Что-то случилось с ней?

Чайя вытер глаза тыльной стороной затянутой в кожу руки.

– Нет, Око, – с кривой усмешкой обронил он. – Не с Бенундой. Она в порядке, хотя и скучает по тебе.

Око на краткий миг почувствовал облегчение. С Бенундой все в порядке. Но если ничего не случилось с его вороном, то с кем? Что-то расстроило его обычно невозмутимого кузена.

– Тогда что?

Чайя сделал еще один глубокий вздох и, казалось, успокоился.

– Можно оставить Кутцу здесь? Нам лучше поговорить внутри.

– Да, конечно. Я забыл о манерах. В столовой должна быть еда.

– И что-нибудь выпить, чтоб согреться.

– Только чай, ничего крепче. По крайней мере, официально. Но, думаю, я смогу найти где-нибудь бутылку ксабентуна.

Чайя улыбнулся, привязывая Кутцу к коновязи в загоне.

– Я уже не студент, и мне можно не беспокоиться, что меня поймают с запрещенным напитком.

Око покраснел, вновь почувствовав себя подростком:

– Конечно нет.

– Не бери в голову, – махнул рукой Чайя. – Я привез с собой. – Он жестом указал на снятый со спины Кутцы вальтрап, к которому была прикреплена кожаная сума. После того как он положил вальтрап на ближайшую скамью, Чайя полез в сумку и извлек из нее ворох ткани. Развернув его, показал глиняную флягу.

– Прошло десять лет с тех пор, как я ходил по этим землям. – В задумчивом голосе старшего мужчины звучала меланхолия. Он откупорил флягу и сделал долгий глоток. – Никогда не думал, что вернусь сюда. Но Кутца быстра, а я вызвался привезти тебе новости. – Он протянул флягу Око.

– Какие новости? – спросил Око, надолго прикладываясь к фляге. Вначале алкоголь был сладок, как фрукт, но затем обжигал горло, как осколки стекла. Закашлявшись, он вернул флягу.

Чайя сунул ее в кобуру на поясе. Снял перчатки и засунул их за пояс рядом с флягой.

– Внутри, – обронил он, увлекая Око в кедровые ворота. – Я объясню все, когда мы хорошо напьемся.

* * *

– Мертва? – повторил Око. Он не знал, сколько раз он уже повторил это слово, и теперь даже не был уверен, что знает, что оно означает, но каждый раз после того, как он говорил это, Чайя, сидевший напротив него обхватив большими ладонями чашку, лишь молча кивал.

– Ты уверен? – спросил Око.

Они нашли свободный стол и два стула в дальнем углу общей столовой, и перед Око стояли две миски подслащенного ягодами жареного спорыша с хлебом из циклахены, а перед Чайей было пусто. Вокруг них клубились голоса и энергии сотни кадетов, живших и питающихся в военном колледже, но Око чувствовал себя так, словно он и Чайя находились в полном одиночестве, были спрятанными в каком-то пузыре времени и пространства, существовавшем за пределами Хукайи и реальности, которая была ему известна.

– Ты уверен? – вновь спросил он.

И его кузен снова кивнул.

– Самоубийство, кузен, – мягко ответил Чайя, – но мы сказали Совету Созданных Небесами и жрецам, что она умерла во сне.

– Почему?

– Твоя сестра решила, так будет лучше. Она боялась, что иначе будет скандал.

– Но…

– Она выпрыгнула из окна своей комнаты в Великом Доме. В ту ночь я охранял ее дверь, и никто к ней не входил. Она не могла оказаться в Товаше никак иначе. Ее тело вынесло рекой, и монахи, что живут ниже по течению,