Большая судьба - Евгений Федоров

- А дальше? - заинтересовался Татаринов, и глаза его оживились.

- Вторая полировка, ваше превосходительство, несколько медленнее. Причина состоит в том, что в корунде нет железной окиси, которой иностранный наждак изобилует. Но сия медленность с избытком вознаграждается скоростью первой работы...

- Превосходно. Благодарю! - Татаринов тяжело поднялся и пожал горному офицеру руку. - Кроме сего, должен вас обрадовать: усердие ваше замечено, и ныне вы производитесь в помощники управителя оружейной фабрики.

- Благодарю, ваше превосходительство, но поистине я огорчен этим известием, - озабоченное лицо Аносова выражало печаль.

- Это почему же, господин Аносов? - удивился Татаринов.

- Мне бы хотелось быть ближе к делу - к литью, к ковке стали...

- А-а, - протяжно отозвался начальник. - Ну, это не уйдет от вас.

- Кроме того, прошу, ваше превосходительство, - продолжал Аносов, разрешения съездить мне в Кыштым и удостовериться в возможности добычи корунда в потребном нам количестве, дабы совсем освободиться от ввоза китайского и цейлонского наждака.

Татаринов благосклонно качнул большой головой.

- Это можно! - Он устало закрыл глаза, утомясь от беседы.

Аносов вышел из кабинета в приподнятом настроении. Он добьется цели: Россия будет иметь свой корунд!

Первым его встретил Белоухов. Шлифовальщик протянул ему клинок:

- Полюбуйся, Петрович, чистая работёнка!

Аносов бережно взял из его рук клинок и сказал:

- Труд наш не пропал даром! И это радостнее всего!

И оба, затаив дыхание, долго любовались превосходной шлифовкой клинка.

Глава четвертая

СУДЬБА ЛУШИ

Короткая летняя ночь протекала тихо и быстро. За окном затаенно шептались березы и однообразно бормотал ручей. Аносов до хруста в костях потянулся и открыл глаза. Золотой луч упал в окно и наполнил комнату сиянием. На столике лежала раскрытая книга, Павел Петрович приподнялся, чтобы взять ее. Давно он не листал волнующие страницы, - за неотложными делами забыл обо всем. И как приятно было теперь взять в руки книгу. Но что это? На пожелтевшей странице лежал засохший цветок одуванчика. Золотистая звезда милого, простого цветка словно заглянула ему в самое сердце трогательно и наивно.

"Приходила Луша", - догадался он, и в памяти встал яркий и чистый образ девушки. Его неудержимо потянуло увидеть синеглазую кержачку.

Весь день на работе он думал о ней. С нетерпением ждал вечера, а летний день, как назло, тянулся долго-долго. На фабрике кипела напряженная работа. Бодрый и радостный смотрел Аносов на работу шлифовальщика Андрея Белоухова, карие глаза которого под густыми бровями тоже смеялись.

- Чему радуешься? - весело спросил его Павел Петрович.

- А как не радоваться: ноне две удачи привалило! - живо отозвался мастер. - Первое, доказали мы с вами, Петрович, немцам, что у русского народа рука шустрая да чуткая, сразу показала живинку в деле. Вон как шлифует - блеском блестит! Ровно солнышко, глаз не оторвешь! А второе, Петрович, у нас на Громатухе пир ныне. Девку просватали!

- Чью девку просватали? - равнодушно спросил Аносов.

- Лушу Швецову. Ох и девка! На всей земле такой не найдешь!

- Как Лушу? - изумленно вскрикнул Павел Петрович, и сердце его сжалось от тоски.

- А так, пришла, знать, пора! - оживленно продолжал шлифовальщик. Хороша и умна девка! Да и жених кузнец - богатырь в мастерстве своем!

Аносов никогда не задумывался о будущем. С Лушей ему всегда было хорошо и легко на душе, но ни разу они не обмолвились словечком о своих чувствах! Была ли это любовь, кто знает? Но сейчас, при вести, что девушку выдают замуж, у него закипело на сердце. Он разволновался, и день сразу показался ему сереньким. Чтобы не выдать своих чувств, он сдержанно сказал Белоухову:

- Хороший выбор сделала Луша! Кузнец - самый потребный мастер на земле!

- Нет, Петрович, не согласен! - озорно ответил шлифовальщик. - А по-моему, что может быть лучше мастерства шлифовального! Наше умельство тонкое, чутье надо иметь. Одно слово, - доводчики мы всякой работы. Красоту и блеск ей придаем!

- Это верно, что и в твоем деле надо иметь живинку. Если правду говорить, то все мастерства на свете по-своему хороши! - с жаром сказал Аносов. - А всё-таки мастерство кузнеца особое, самое старинное и в большом почете у всех народов.

- Ой, так ли, Петрович? - не сдавался Белоухов.

- Истинно так, - подхватил Павел Петрович. - Землепашец первый оказывает кузнецу высокое уважение. На его глазах в сельской кузнице в сильных и умелых руках ковача кусок раскаленного железа чудесно превращается в лемех, в подкову и в другое очень нужное в хозяйстве изделие.

- Это правда! - согласился шлифовальщик.

- Веселая и шумная работа! - продолжал Аносов, а у самого сердце сжималось от боли. - Заслышишь звон железа под молотом, и как-то веселее, бодрее становится на душе. А когда увидишь, каким дождем сверкают и разлетаются искры у наковальни - совсем хорошо станет! Нет, не спорь, Андрей, хорошо быть кузнецом!

- Всякий труд на земле благостен! - ответил шлифовальщик.

- Согласен с тобой. Но заметь, что кузнецы - самые древние мастера на земле! - сказал Павел Петрович. - В старинные годы они были первые оружейники на Руси. Мастерили оружие боя меткого и дальнего, ковали мечи и пики остроты и крепости бобрового зуба. Недаром о кузнецах поют самые веселые песни. В старину кузнец, - продолжал Аносов, - даже на иноземщине был в чести. В Англии на пирах в королевском дворце кузнец сидел за одним столом с королем и королевой. Ему подносили лучшее питье и угощенье. По чину кузнец в те времена был выше медовара, а лекарь был ниже их обоих.

- Дивно! - улыбнулся чернобородый шлифовальщик. - Высоко доброе мастерство вознеслось!

- А вот что однажды случилось. Как-то набедокурил шотландский кузнец. Послали англичане своих людей к шотландскому воеводе, и те говорят ему: "Выдай нам кузнеца, беда, что натворил он! За это дело надо его повесить". А тот им в ответ. "Не хотите ли заместо кузнеца двух ткачей?". Вот, дорогой, какой почет был кузнецу. И недаром: без кузнеца не сделаешь ни сошника, ни серпа, ни топора, а без них нельзя ни хлеба добыть, ни избы срубить. И что важнее всего, - без кузнеца не было бы оружия, нечем было бы обороняться от врага...

- Молодец Луша, коли так! - похвалил мастер девушку, не зная того, что своими словами, как острым ножом, полоснул по сердцу Аносова.

Потерянным и грустным ушел Павел Петрович из украшенного цеха и поспешил в литейную. Старик Швецов встретил его дружески:

- Ты что ж, Петрович, совсем забыл нас?

- Занят был, - тихо ответил Аносов и не сдержался, спросил: - Отец, это правда, что ты дочку замуж отдаешь?

- Правда, - просто подтвердил литейщик. - Неделю тому назад сговор состоялся.

- А Луша что? - замирая, спросил Павел Петрович.

- Пусть радуется. Парень в силе, умен и ковач отменный! По совести сказать, в таком деле девку не спрашивают. Старикам виднее.

- Но ведь она его не любит! - вскричал Аносов.

- У нас так говорится: стерпится-слюбится! - спокойно ответил Швецов. - Да к тому, Петрович, мы простые работнички и некогда нам любовью заниматься. Был бы человек для жизни хороший.

- А всё же хотелось бы знать, как Луша? Можно поговорить с ней? дрогнувшим голосом спросил Аносов.

Старик нахмурился, помолчал, а затем смущенно пробормотал:

- Не в обиду тебе, Петрович, но прошу - не тревожь девку. По правде молвить, хоть дело у нас одно, а разных мы путей-дорог. Сердце же девичье не камень; не смотрит ни на что, а к солнышку тянется. Не приходи, пока с делами не управимся...

Аносов молча опустил голову. Дрожащими руками застегнул на мундире пуговицу и, сутулясь, тяжелым шагом побрел домой.

Солнце щедро золотило горы и лес. По синему небу плыли легкие пушистые облака. Широко и привольно было кругом, а в комнатке у Аносова всё вдруг потускнело, померкло.

Медленно шло время. Тихий вечер опускался на землю, и сквозь фиолетовую тучку солнце послало в комнатку свой последний теплый золотой луч. Аносов чего-то ждал. Внутренний голос шептал ему: "Погоди минутку, вот она придет сюда и всё расскажет..."

Предчувствие не обмануло. Еще не погас закат, когда неожиданно скрипнула дверь и на пороге появилась Луша. Сердце остановилось у него в груди от радости. Аносов протянул дрожащие от счастья руки и прошептал:

- Луша!

Она прислонилась к косяку двери и низко опустила голову:

Аносов подошел к ней, взял за руку. Длинные холодные пальцы ее дрожали.

- Лушенька, почему ты решилась? Полюбила парня? - задыхаясь от волнения, спросил он.

- Худого про него сказать не могу. Высок, статен, умен и мастер не последний, а любви не было и нет. Так батюшка решил, выходит, тому и быть! - слегка побледнев, тихо сказала она.

- А если я на тебе женюсь? - вдруг решительно сказал он.

Луша укоризненно взглянула на него:

- Не говори такого, Павлуша! Не быть этому! Одно дело сердце потешить, другое - жизнь прожить.