Исповедь якудзы - Дзюнъити Сага

К сожалению, в жизни все не так — если вам пришлось разделить зонтик со своей спутницей, то очень скоро вы оба вымокнете до нитки и будете вынуждены сделать привал. Хочешь не хочешь, а придется снять дешевенькую комнатушку на верхнем этаже какой-нибудь третьесортной гостиницы и безвылазно сидеть там весь день, тупея от скуки. Даже если вы до безумия любите друг дружку, от такой жизни вы рано или поздно начнете раздражаться, высказывать претензии и вертеться в мерзкой влажной постели. Усталость и тревога будут расти день ото дня, оставляя все меньше места для любви и нежности. Иногда мы чувствовали себя совершенно разбитыми, денег у нас оставалось все меньше и меньше, порой нам приходилось останавливаться на ночлег в нищих деревеньках, довольствуясь тонким соломенным тюфяком на двоих вместо постели. Я совсем не знал этих мест, поэтому обычно останавливал кого-то из местных жителей и начинал расспрашивать:

— Простите, не могли бы вы нам помочь? Мой старик-отец болен уже много месяцев, так что я решил отправиться в паломничество по святым местам и молиться о его здоровье. Подскажите, найдется ли поблизости гробница святого или храм божества, которое исполняет просьбы молящихся?

Не думаю, что моя история звучала сколько-нибудь убедительно, но местные жители все же проявляли сочувствие и указывали нам дорогу до ближайшей святыни. Мы шли вслепую и никогда не знали наверняка, подойдет это место для ночлега или нет.

Ночевка в синтоистских святилищах не предполагала особых удобств. Лето подходило к концу, и вокруг клубились тучи москитов, они даже под одежду проникали. Обычно для защиты от москитов используют дым древесного угля. Но если бы нам чудом удалось раздобыть древесного угля, мы все равно не смогли бы воспользоваться этим методом — дым привлек бы внимание к нашему тайному убежищу. Местные жители, заметив дым, сразу же сообщили бы в ближайший полицейский участок. Так что выбора у нас не оставалось, мы вынуждены были смириться с болезненными укусами насекомых и мученически улыбаться.

Наступили дни, когда деньги у нас совсем закончились, а голод стал нестерпимым, и мне пришлось подворовывать в окрестных деревеньках. Я крал с огородов дыни, початки сладкой кукурузы, но обжарить их было негде, и мы ели их сырыми. До сих пор удивляюсь, как при такой жизни нам удалось избежать болезней. Изредка нам удавалось устроить небольшую постирушку — мы одалживали у местных крестьян круглые лоханки и стиральную доску, стирали перепачканное нижнее белье, затем полоскали его в пруду и развешивали на просушку, а сами сидели и ждали, когда белье высохнет, накинув кимоно на голое тело. В те давние, почти забытые времена люди часто странствовали пешком, сельские жители не усматривали в этом ничего странного и даже охотно помогали паломникам. Нас могли угостить чашкой чая, разрешали набрать воды в колодце или переночевать в сарае, и все такое прочее.

Но все равно мучительно изо дня в день брести по пыльным дорогам без цели и смысла. Путешествие в никуда истощало нас морально и физически. Поэт сказал про таких как мы — “странники, бредущие в печали и грусти”. Рано или поздно наше внутреннее напряжение должно было вылиться в ссору.

На Омицу было больно смотреть — прежняя улыбчивая девушка из кафе “Бёдокэн” полностью исчезла, она стала совсем другой. Я с горечью сознавал, что это именно я лишил несчастную девушку привычных радостей — новых нарядов, лакомств и деликатесов, походов в театр и кино. Она могла иметь все, что пожелает, но от всего отказалась ради меня! И вот настал переломный момент, мы привычно брели вдоль берега реки Сано, когда я набрался мужества и сказал ей:

— Послушай, Омицу, тебе пора возвращаться в родительский дом… А мне… Мне надо побыть одному и многое обдумать…

— Я скорее покончу с собой, чем возвращусь под родительский кров в одиночестве! — воскликнула девушка, и холодный ноябрьский ветер подхватил звуки ее голоса…

Сейчас я вряд ли вспомню дословно, что она сказала, но смысл ее ответа был именно таким. Девушка разразилась слезами, а я стоял, смотрел на нее и постепенно впадал в ярость! Я твердо решил завтра же порвать с нею. Был поздний вечер, и нам пришлось взобраться по поросшему зеленью склону холма и устроиться на ночлег прямо среди деревьев.

Холод разбудил меня на рассвете, я поднялся, огляделся, но девушки нигде не было видно! Она словно растаяла в воздухе, и только ветер покачивал голые ветки ей вслед. Я почувствовал себя как герой старинной легенды, чье сердце захолонуло и превратилось в кусок льда.

До чего же странное существо человек — еще вчера я сам решил порвать с ней, а сейчас испытывал сложные чувства — горечь и жалость к самому себе смешивались с гневом. Я был зол, что Омицу сбежала и бросила меня в одиночестве…

Но усилием воли я взял себя в руки и отправился на поиски. Я охотился за ней подобно дикому зверю, искал хоть малейший след, хоть какую-то зацепку, но все тщетно. Обессиленный, я опустился на большой валун рядом с дорожкой, которая вела к скромной гробнице местного святого, и совсем сник.

Девушка возникла передо мной подобно видению, она быстро шагала по узкой тропке, петлявшей среди цветущих полей, подходила все ближе…

Это действительно была она!

— Где тебя черт носит? — Я хотел прикрикнуть на строптивицу, но вся моя ярость непостижимым образом улетучилась.

— Мне удалось раздобыть рисовых шариков… — тихо объяснила Омицу и осторожно развернула небольшой сверток из бамбуковых листьев.

Действительно, там лежали четыре рисовых шарика. Мне показалось удивительным, что незнакомые люди были настолько добры к моей спутнице и даже угостили ее рисовыми шариками.

Но скоро выяснилось, что девушка выменяла еду на изысканное украшение — брошку из слоновой кости, которой она закалывала пояс кимоно, Я поглощал свою долю угощения с тяжелым сердцем — так не могло продолжаться дальше!

— Я не могу больше видеть тебя такой! — закричал я и стал уговаривать девушку: — Я всегда следовал кодексу истинного якудза, поэтому мне надо вернуться, закончить кое-какие дела, а потом я смогу приехать и жениться на тебе. Обещаю! Тебе придется вернуться домой только на это время… — Она залилась горючими слезами, но в конечном итоге все же согласилась уехать домой.

Вместе мы добрались до Койвы, дальше я продолжал путь в одиночестве. Добрался до Фунабаси, отыскал небольшой ресторан, в котором меня еще помнили, и попросил повара одолжить мне кухонный нож.

— Давненько не видались, Эйдзи, — кивнул мне знакомый повар, лоб которого был привычно перехвачен хлопковым полотенцем. — Зачем тебе понадобился нож?

— Не переживай, я воспользуюсь им прямо здесь и верну тебе лично в руки!

Должно быть, мои слова прозвучали убедительно, и повар без промедления одолжил мне нож. У меня была припасена прочная веревка, пришло время ею воспользоваться. Я зажал один конец зубами, а другим перевязал основание среднего пальца и затянул как можно туже. Замахнулся ножом и отрубил самую верхнюю фалангу пальца. Повар стоял тут же и ошарашенно таращился на меня — но в тот момент мне было слишком больно, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Я отрезал кусок от чистого края хлопчатой набедренной повязки, перевязал тряпицей кровоточащий палец, попросил повара принести листок писчей бумаги, обернул в него отрубленный кончик пальца и забрал его с собой.

Я не был до конца уверен, что покаянной речи и отрубленного пальца окажется достаточно, чтобы клан простил меня и принял обратно, но не видел никакого другого выхода, поэтому отправился на встречу с господином Макута, мучаясь сомнениями, думая: “Черт его знает, как все обернется”.

Я нажал на звонок у двери господина Макута, и ко мне вышла девушка-служанка в сопровождении молоденького паренька. Я представился, сказал, что хочу принести свои извинения, и отдал служанке отрезанную фалангу пальца, которая была все так же завернута в листок бумаги.

— Подождите здесь минуточку, — попросила девушка и скрылась в глубине дома. Я не знал наверняка, у себя господин Макута или отсутствует, но даже мне, на крыльце дома, было слышно, как девушка разговаривает с кем-то во внутренних комнатах. Руки у меня дрожали, а кимоно насквозь промокло от липкого, мерзкого пота. Боль в пальце накатывала тяжелыми волнами. Черт знает что со мной тогда творилось.

Через какое-то время вновь появился тот же молодой паренек и сообщил:

— Босс говорит, ваши извинения приняты, он все понимает, — его голос звучал куда мягче и любезнее, чем можно было ожидать. — Могли бы вы оказать ему еще одну любезность и удалиться?

— Да, разумеется. Скажите боссу, я очень признателен… — ответил я, отвесил вежливый поклон и пошел прочь…

Все произошло так быстро и просто, что облегчение, которое я испытывал, было окрашено легким оттенком разочарования. Затем я направился прямиком в Асакусу и по пути размышлял — почему из-за моего проступка не поднялась обычная в таких случаях шумиха, и скоро догадался, что мой босс из клана Дэвая принес извинения за мое недостойное поведение.