Кузя, Мишка, Верочка - Губина Всеволодовна

За Леночку и у Любы, и у Андрея болело сердце. За то время, пока мама была еще жива, но времени и сил на детей у нее уже не было, Леночка «отбилась от рук». Страшно сидеть девочке дома одной. Одиноко. Так ведь никто дома и не держит. Лучше уж выйти на улицу, найти подружек да и стоять с ними в подъезде — и тепло, и весело. Или пойти прогуляться на станцию, стрельнуть сигаретку у мальчишек. А если подружки постарше, так и совсем хорошо. И помадой дадут накраситься, и «про жизнь» расскажут, и совет дадут на будущее. Вот и получилось так, что одиннадцатилетняя девочка все торопилась на улицу, а как уйдет, так ищи-свищи. Потихоньку, понемножку возвращали Люба с Андреем Леночку к обычной девчачьей жизни, к детскому домашнему обиходу. «Главное — побольше быть с детьми, — говорил Андрей, — им внимание нужно. Ну и развлечения». Не забывая о развлечениях, семья каждые выходные куда-нибудь выбиралась — то в парк, то в кино, то на аттракционы.

Только вот мечта о маленькой девочке с большими бантами не исчезала. Ах, как хотелось супругам однажды солнечным сентябрьским днем повести принаряженную дочку первый раз в первый класс. Почему-то Андрею именно этот день всегда представлялся в мечтах — 1 сентября. Люба с Андреем решили, что когда племянники подрастут, они обязательно поедут в детский дом и заберут оттуда малышку.

Так Люба с Андреем оказались в детском доме, на занятиях по подготовке будущих принимающих семей. Про патронат они раньше никогда не слыхали, а услыхав — обрадовались. «Ну надо же, — удивленно говорил Андрей, — нам не только ребенка дадут, но еще и помогать будут. Если бы мы про такое знали раньше, так, может, и пришли бы уже давно!» Люба, как всегда, молчала и только посматривала на Андрея. Почему-то, глядя на нее, сразу становилось понятно — что бы ее муж ни сказал и ни сделал, она будет на его стороне. По крайней мере, на людях.

После того как Аня узнала историю этой семьи, она посмотрела совсем другими глазами на Любу и Андрея. Как будто совсем другие люди. Теперь Аня поняла настоящую цену правила — не судить по первому впечатлению. Да и вообще не судить, не примеривать на других свои «нравится — не нравится». Да, Андрей делит все на «черное-белое». Но такой «простой» взгляд на вещи и помог ему не дрогнуть, когда жизнь поставила его перед выбором — «или-или». Или бери детей, или сдавай их в детский дом. Для Андрея выбор был не очень сложным. Взять детей под опеку — правильно. Оставить их на милость судьбы, отдать в детский дом — неправильно. Вот и весь «жизненный выбор». А Любина беззаветная преданность мужу, которая поначалу казалась такой странной? Уж ей-то эти дети были совсем чужими, и какой резон ей был взваливать на себя такую обузу? Но так решил ее муж, и она стала растить мужних племянников, сразу записав их в «свои дети» и принимая и любя их такими, какие есть.

Да, не приходилось сомневаться в том, что Люба с Андреем не оставят Верочку, даже если дела пойдут не самым лучшим образом. «А они уже знают про Верочку?» — спросила Аня. Оказалось, что пока не знают, и сотрудники Службы по устройству хотели, чтобы Аня сама с ними поговорила. Через два дня будет последнее занятие, и на следующий день уже можно будет разговаривать. На Аню вдруг нахлынул страх — а вдруг они откажутся? Вдруг скажут, что Верочка для них слишком сложная? Или она им просто не понравится — при всем своем обаянии Верочка красавицей не была, да и парез оставался, губка кривилась набок, да и голосок грубоват, да мало ли что? Аню раздирали два чувства, совершенно друг с другом несовместимые. С одной стороны, она мучительно боялась, что Люба с Андреем не захотят Верочку и ребенок останется без семьи. С другой стороны, ей становилось нехорошо при мысли о том, что Верочка уедет жить к другим людям.

Аня договорилась с коллегами, в какой день и во сколько они организуют ее встречу с семьей Любы и Андрея. Аня спросила, что нужно и что не нужно говорить на этой встрече, и коллеги оставили это на ее усмотрение. Фотографии Верочкины были, очень хорошие. Через три дня все должно было решиться окончательно.

Аня решила пока ничего не говорить Верочке. Еще неизвестно, как все сложится. А может, и вообще ничего не сложится… «Вот поговорю с Любой и Андреем, тогда и буду думать, как и что Верочке сказать», — уговаривала себя Аня.

Они еще раз поговорили с Кириллом. Аня не собиралась снова его уговаривать, ей просто хотелось рассказать о том, что происходит. Они сидели поздно вечером, когда девочки уже улеглись спать, и Аня рассказывала мужу про тренинг, и про Любу с Андреем, и про их детей. Кирилл слушал внимательно, и Аня видела, что он переживает. «Ну а все-таки, Кирилл, — решилась спросить Аня, — сейчас уже практически все решено, Верочка уйдет жить в другую семью… Все-таки, скажи, почему ты не соглашался, чтобы она осталась у нас? Ведь мы прожили вместе с ней целый месяц, и я вижу, что ты по-своему к ней привязался. Ты же за нее переживаешь…» Кирилл задумался. Они долго молчали, и Аня уже стала жалеть, что задала этот вопрос.

Наконец, Кирилл заговорил: «Понимаешь, — сказал он, — я совсем не был готов к тому, чтобы брать приемного ребенка… Я и сейчас не готов…» Он посмотрел на Аню, у которой, несмотря на все ее старания, слезы наворачивались на глаза, и заговорил быстро и горячо: «Ну ты же сама не сразу к этому пришла! Я имею в виду, что ты же не всю жизнь хотела работать в детском доме, не всегда тебя волновали дети, у которых нету никого. Вспомни, когда мы с тобой познакомились, ты и думать не думала о том, что есть на свете какие-то сироты!»

Хотя Ане в эту минуту было очень горько, она почти что плакала и злилась, она не могла не признать, что Кирилл прав. Она вспомнила себя, какой она была еще пять-шесть лет назад. Ну да, она теоретически знала, что есть на свете дети-сироты и что они живут в каких-то ужасных, унылых казенных домах. Но эта тема существовала как-то отдельно от всего, что ее тогда по-настоящему интересовало, — друзей, развлечений, карьеры. Увлекательные поездки, умные книги, да мало ли что еще наполняло ее благополучную жизнь. Аня попыталась представить, как бы она реагировала, если бы тогда кто-то привел совершенно чужого ребенка и сказал: «Этот ребенок теперь всегда будет жить с тобой, и ты теперь за него отвечаешь! Люби его, заботься о нем, измени свою жизнь ради этого ребенка, откажись от своих планов». «Почему я должна это делать?» — спросила та, «давешняя» Аня у своего воображаемого собеседника.

А теперешняя Аня, сидевшая в слезах и отчаянии напротив своего мужа, понимала, что тогда, пять-шесть лет назад, для нее такой жизненный «разворот» стал бы не меньшим испытанием, чем сейчас для Кирилла. Это потом уже, родив свою маленькую Верочку, она вдруг остро ощутила, как беззащитны маленькие человечки, и всерьез задумалась о том, каково же тем детям, плач которых никто не слышит…

Они сидели с Кириллом напротив друг друга. Впервые с тех пор, как в их жизни появилась старшая Верочка, они попытались понять друг друга. Аня понимала, что они все равно сейчас думают и чувствуют по-разному, но злость и отчаяние исчезли. «Будь что будет», — подумала она.

Несколько следующих дней жизнь текла своим чередом. Аня не ходила на работу. Девочек, конечно, можно было оставлять на няню, но Ане так хотелось побыть еще немножко с ними обеими. Они втроем ходили гулять, играли, занимались. Старшая Верочка вела себя почти идеально. Она как будто чувствовала, что что-то должно произойти, была послушной, тихой и ласковой. Каждый день она рисовала новый рисунок и, смущенно улыбаясь, протягивала Ане со словами: «Это тебе, — и еле слышно добавляла: — Мамочка…» Аня отворачивалась, чтобы повесить рисунок на стену, и вытирала слезы. Младшая Верочка тоже присмирела, и все время дарила старшей игрушки. «Возьми, — говорила она, вытаскивая очередного зайца из общей кучи, — пусть он будет твой!» Заяц, принятый с благодарностью, через пять минут возвращался в ту же кучу, ко всеобщему удовольствию.

Теперь Ане казалось, что она уделяла старшей Верочке недостаточно внимания. Она корила себя за каждое резкое слово, которое ей за время их совместной жизни случалось сказать в сердцах. Она чуть не плакала, вспоминая, как пару раз отчитывала девочку, а один раз наказала, оставив одну в комнате. Аня вспомнила, как Верочка тогда смеялась в ответ и как сама она еле сдерживалась, так ее злил этот смех — неуместный, обидный, ненатуральный какой-то. Аня думала о том, что она мало занималась с девочкой и не так уж старательно делала с ней упражнения, которые велел делать логопед. Она постоянно ловила себя на том, что мысленно перебирает — куда она не сводила Верочку, что ей не показала, чему не успела научить. И чувствует себя при этом бесконечно виноватой…

Наступил день, когда нужно было ехать в детский дом, разговаривать с Андреем и Любой. Аня собрала в маленький альбомчик все самые лучшие Верочкины фотографии, сделанные за последний месяц. Сначала вложила в альбом фотографии, на которых они были все вместе — и обе Верочки, и Аня, и Кирилл. Потом подумала, что этого делать не стоит — уж очень по-семейному они смотрелись, и при взгляде на эти снимки мысль о перемещении ребенка в другую семью казалась какой-то абсурдной. Аня оставила только те, на которых Верочка была либо одна, либо вдвоем с Аней.