Кузя, Мишка, Верочка - Губина Всеволодовна

Ей так хотелось, чтобы кто-то оценил ее усилия и Верочкины достижения. Так хотелось рассказать кому-нибудь о том, что происходит в ее жизни, — и о хорошем, и о плохом. Просто рассказать, и чтобы кто-нибудь слушал ее внимательно и сочувственно. Аня решила взять обеих девочек и съездить в детский дом. Младшая там уже бывала, и ей там нравилось — много добрых веселых теть, которые тут же начинают дарить подарки и кормить печеньем. Старшую Верочку нужно было показать доктору, да и просто показать ее коллегам Ане тоже хотелось.

Приезд в детский дом поначалу немного разочаровал Аню. Они разделись, переобулись внизу в гостевой раздевалке, поднялись на этаж. Аня не раз наблюдала картину, как в детский дом приходит семья с недавно принятым ребеночком. Все радостно им улыбаются, расспрашивают, «как жизнь». А главное — удивляются произошедшим в ребенке переменам, восхищаются и поздравляют. Аня ждала, что и к ним подойдут, будут расспрашивать и восклицать! Сейчас она очень остро поняла, зачем нужна эта процедура «всеобщего восхищения», которая раньше казалась ей несколько преувеличенной. Ей самой так нужна была моральная поддержка, ей так хотелось положительных эмоций, радости, чьего-то одобрения!

А ребенку? Нужна ли ребенку встреча с теми, кто был, по сути, чужим и так чужим и останется? Все эти «тети» были в жизни ребенка только эпизодом, и постепенно они превратятся в смутное воспоминание… Так нужно ли ребенку, нашедшему свою семью, чтобы именно эти чужие «тети» за него радовались и желали ему счастья? Аня вспомнила, как в такие моменты всеобщего внимания дети обычно смущаются и прячутся за маму-папу и не хотят говорить «здрасте». Раньше Ане был непонятен смысл происходящего. Зачем эти преувеличенные восторги? Зачем такой «шквал» эмоций? Зачем приглашения «заходить в гости» — ведь, казалось бы, покинуло дитя детский дом — и слава Богу, как говорится.

И вот теперь, приведя сюда старшую Верочку в качестве «домашнего ребенка», Аня поняла и смысл, и важность этого шага. Она вдруг осознала, что это своего рода реабилитация, «реванш» для ребенка, бывшего сироты. Такой почти «официальный», во всяком случае — публичный, социально признанный переход в иное качество, в иной статус. Вот был — «сиротка», а стал — вполне себе «домашний ребенок». И все это видят. Особенно важно — видят и признают те люди, которые знали и видели — то, другое. То, что потом уйдет в прошлое. Такая минута «торжества» — все в жизни сложилось, мы нашли друг друга, и пусть все поглядят и за нас порадуются.

Аня с девочками шли по коридору, и никто особо не обращал на них внимания. Бросали Ане «привет» — и шли дальше. Девочки, в аккуратных, похожих платьицах, с аккуратными одинаковыми хвостиками, чинно шли за Аней, держась за руки. Как выяснилось позже, это и была «минута торжества». Аня поняла, что Верочку просто никто не узнавал. Не то чтобы она сильно изменилась внешне… Да и проблемы никуда не делись. Проблемы остались, а вот «детдомность» исчезла… Так и шли они по коридору — две похожие домашние девочки и Аня впереди. На Аню — что на нее внимание обращать? Идет себе коллега с детьми, ну и ладно…

Они прошли в кабинет, Аня быстренько распихала девочек по уголочкам, дала по листу бумаги, по паре шариковых ручек и сказала, чтоб сидели тихо и чтоб каждая нарисовала «очень хорошую картинку». Ей нужно было дождаться кого-то из коллег, чтобы попросить присмотреть за девочками. Сама она хотела спуститься вниз, к врачу. В кабинет зашла Лида, сотрудница того же отдела.

— Привет, — радостно сказала она, — ты здесь. А как там девчонки?

— Да вот же они, — ответила Аня, указав на девочек, молча и старательно сопевших по углам над заданной работой.

— Господи, а я и не заметила! Здравствуй, Верочка! — Лида смотрела на младшую Верочку.

— Вообще-то их две, — аккуратно поправила Аня.

— Как две? — Лидия закрутила головой, увидела старшую Верочку. Та водила ручкой по бумаге, не поднимая головы и делая вид, что ее это совсем не касается.

«Хитрюга, — подумала Аня, — вот ведь знает, как лучше „подать себя“. И нюансы происходящего всегда ловит».

Лидия всплеснула руками: «Да мне бы и в голову не пришло, что это Верочка, — радостно зачастила она, — да кто бы мог подумать, что это та самая Верочка!» Ритуал «приветствия и восхищения» начался.

Оставив девочек на попечение «тети Лиды», Аня отправилась к врачу. Они поговорили о Верочке, о ее здоровье и режиме. Аня призналась, что самовольно отменила таблетки. Получив инструкции и напутствия, Аня отправилась к педагогу и логопеду. Те дали ей распечатку упражнений для Верочки на мелкую моторику и на гимнастику для языка.

К Ане подошла коллега из Службы по устройству детей в семью.

— Приезжай на следующей неделе, — сказала она, — тренинг закончится, можно будет сразу поговорить с новой семьей.

— Как — сразу? — Аня понимала, что все это неизбежно, но искала малейшую зацепку, чтобы отложить уход Верочки хоть на несколько дней. — А разве вам не нужно еще обследовать семью? Что-то вы такое с семьями там делаете, что всегда очень долго получается?

— Долго — не со всеми, — ответила коллега, — долго только с теми, кто сам не находит времени. К тому же с Верочкой — особая ситуация, можно чуть-чуть и ускорить.

Аня не хотела ничего «ускорять». Как бы ей хотелось сказать, что не нужно никакой «новой семьи», что Верочка останется у них! Но деваться было некуда, все шло своим чередом и она должна была делать то, что должна.

— А если семья откажется? Если Верочка им не понравится?

— Есть еще одна семья, тогда с ними поговорим. Там, правда, посложнее будет, потому что они сначала хотели мальчика. Потом, правда, сказали, что и девочку тоже можно.

— А если в результате и они откажутся?

— Давай не будем заранее все усложнять. Если вдруг все откажутся, тогда и будем думать.

Они поговорили еще немножко. О том, какие семьи проходили подготовку и кто какого ребенка хотел. Далеко не у всех была возможность взять ребенка с «особыми проблемами», а Верочка, несмотря на все позитивные изменения, оставалась именно таким ребенком. Ее нельзя было сразу отдать в детский сад, с ней нужно было оставаться дома, и педагоги рекомендовали начинать думать о детском саде не раньше, чем через полгода. Значит, сразу отпадали все незамужние женщины, потому что каждая из них ходила на работу. Конечно, у некоторых были мамы-пенсионерки, готовые «помогать» работающей дочке вырастить приемного ребеночка. Но, как показывала многолетняя практика, приемные бабушки редко бывали готовы к «особому» поведению ребенка.

Семейные пары тоже не все «подходили» для того, чтобы принять Верочку. Кто-то особо настаивал на том, чтобы ребенок был «способный», видя основную миссию приемного родителя в том, чтобы «дать ребенку хорошее образование». Верочка была по-своему способной и одаренной, но в рамки стандартного «хорошего образования» она могла не вписаться. Кто-то хотел и мог взять только мальчика, учитывая состав семьи и жилищные условия. Да и «стрессоустойчивость» семьи нужно было принимать во внимание — ведь по сути Верочка оставалась ребенком гиперактивным и «проблемным», и пока что эти проблемы никуда не делись, а только смягчились и компенсировались благодаря правильному обращению. Короче, было о чем подумать и что взвесить, предлагая той или иной семье взять Верочку.

Аня заглянула на кухню, где девочки пили чай в компании с «тетями» — социальными педагогами. У них явно было все хорошо, они грызли печенье и громко хохотали. Немножко слишком громко, на вкус Ани, но она решила не вмешиваться. Она отправилась в свой кабинет, ей хотелось поговорить с коллегами и сообразить, как спланировать свой рабочий график на ближайшее время.

В кабинете была Лидия. Они поговорили о том о сем. Аня спросила, как дела у Лидиного сына. Потом вдруг решила поделиться мыслью, которая пришла ей в голову уже несколько дней назад и не давала покоя.

— Лид, — сказала она, — я вот все думаю… — Ей было страшно говорить дальше, и как-то неловко. — Я вот все думаю, если бы, не дай Бог, моя Верочка оказалась в детском доме… Я имею в виду, в качестве сироты. — Аня вздрогнула, сама ужаснувшись подобному «мысленному эксперименту». — Я вот все прикидываю, какие бы диагнозы ей поставили?

— Почему ей должны были поставить диагнозы? — Лидия явно не поняла Аниного хода мыслей. — Она же здоровый ребенок?

— Ну да, она здоровый ребенок. Но вот смотри. Она же эмоциональная девочка, самолюбивая. И если что не по ней, так она тоже истерику закатить может. И я сама, я же живой человек, я иногда злиться на нее начинаю. И наказать иногда так хочется, иногда думаю: «Вот так бы и врезала!» А представь, что все это в детском доме, и если ребенок регулярно закатывает истерики, то ему ведь, получается, непременно «что-нибудь напишут». Таблетки будут давать, успокаивающие. А дальше — больше, ребенок замкнется. Замкнется — учиться не будет. Вот иногда приходит в гости кто-то, кто ей не очень нравится, так ведь она отказывается отвечать, как ее зовут, и смотрит так — исподлобья. Вот ты прикинь, если детдомовский ребенок отказывается отвечать, как его зовут? Сразу ведь в дебилы запишут, разве нет?