Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник) - Элис Манро (Мунро)

Когда-то давней зимой Маргарет загорелась идеей организовать серию тематических вечеринок, чтобы люди на них говорили. Пусть поговорят – нет, не длинные какие-нибудь речи, а так, по чуть-чуть, на тему, которую человек знает и которая его больше всего трогает. Сперва думала приглашать на эти мероприятия только учителей («Учитель, он ведь каждый день – встанет перед подневольными учениками и давай болботать, – говорила она. – Учителям полезно в кои-то веки сесть и послушать кого-то еще, кто бы им что-нибудь рассказал, хотя бы для разнообразия»), но потом было решено, что будет интереснее, если в этом примут участие и неучителя тоже. На первый раз решили устроить шведский стол с вином у Маргарет дома.

А в результате холодным ясным вечером Нина обнаружила себя за дверью черного хода дома Маргарет, в темных сенях, забитых куртками, школьными сумками и хоккейными клюшками сыновей хозяйки (они тогда еще все жили дома). А в гостиной, из которой сюда, до Нины, не доносилось ни звука, на избранную тему соловьем разливалась Китти Шор; ее темой были святые. Китти и Эд Шор были среди приглашенных в компанию «реальных людей»: кроме всего прочего, они и жили от Маргарет по соседству. Эд делал доклад в какой-то другой вечер – про альпинизм. Он немного занимался им сам, ходил в Скалистые горы, но главным образом Эд рассказывал о рискованных восхождениях с трагическими последствиями – на эту тему он любил читать книжки. (В начале вечера, когда варили с Ниной кофе, Маргарет сказала: «Слава богу, а то я немножко побаивалась: вдруг он начнет рассказывать о приготовлении покойного к панихиде», а Нина в ответ захихикала и говорит: «Так это же у него не любимый предмет. Это же не хобби. Вообще, думаю, вряд ли найдется много таких, у кого намарафечивание трупов было бы любимым хобби».)

Эд и Китти были очень интересной парой. По поводу Эда Маргарет с Ниной давно уже втайне пришли к выводу, что он был бы неотразим, если бы не профессия. Чисто вымытые пальцы его длинных ловких рук были необычайно белыми, что наводило на мысль о том, где, интересно, эти пальчики побывали? О фигуристой Китти говорили, что она просто прелесть – невысокого роста, яркоглазая, грудастая брюнетка с голосом, аж срывающимся от страстного восторга. Восторг у нее вызывало все: замужество и дети, погода, любимый город и особенно религия. В англиканской церкви, к которой она принадлежала, энтузиастов вроде нее не так уж много, и ходили слухи, что она там засланный казачок – с этим ее кликушеством и склонностью к тайным церемониям, таким как воцерковление женщины после родов. Нине и Маргарет иметь с ней дело было трудновато, а Льюис, так тот ее и вовсе на дух не переносил. Но в большинстве своем все были от нее без ума.

В тот вечер она была в темно-красном шерстяном платье и при серьгах, которые кто-то из детей заказал для нее и подарил на Рождество. Рассказывая, она сидела на диване в уголочке, подобрав под себя ноги. Пока речь шла о связанных со святыми исторических и географических сведениях, все было хорошо – во всяком случае, для Нины, которая всячески уповала на то, что Льюис все же не взъярится и не кинется в атаку.

Китти предупредила, что святых Восточной Европы ей пришлось оставить за рамками доклада, сосредоточившись в основном на святых Британских островов, особенно явивших себя миру в Корнуолле, Уэльсе и Ирландии, – этих кельтских святых с такими чудными именами, – о, она их просто обожает! Когда же она перешла к исцелениям, чудесам и особенно когда ее тон сделался еще более радостно-доверительным, а серьги начали звякать, Нина насторожилась.

Да, говорила Китти, она понимает: кто-то может обвинить ее в кощунстве, если она обращается к какому-нибудь святому, чтобы помог, когда блюдо, в которое она вложила столько трудов, вот-вот пригорит, но она всей душой верит, что святые как раз за этим-то и нужны! Они витают не так высоко и не обладают слишком уж мощной силой, поэтому могут вникать во все наши испытания и невзгоды, исправляя такие детали наших жизней, которыми мы стыдимся озаботить Бога Вседержителя и Творца Вселенной. Святые помогают нам в какой-то мере оставаться в рамках мира детства, не терять детской надежды на помощь и утешение. Ведь говорил же нам Иисус: будьте как дети! А главное, именно малые чудеса… конечно, ведь эти малые чудеса как раз и готовят нас к чудесам великим!

Так, ладно. Какие будут вопросы?

Кто-то попросил рассказать про статус святых в англиканской церкви. Ну, то есть в протестантской.

– Вообще-то говоря, я не думаю, что англиканская церковь такая уж протестантская, – сказала Китти. – Но мне бы не хотелось в это вдаваться. Когда, произнося Символ веры, мы говорим: «Я верую в Святую соборную церковь», лично я под этим понимаю большу-ую такую всемирную христианскую церковь. А потом – ну да, потом мы говорим: «Верую в собрание святых». Но статуй – нет, в англиканской церкви нет никаких статуй святых, ну что вы, хотя лично я думаю, что если б они были, так было бы еще и красивше.

Еле заметно дернувшись, Маргарет сказала:

– Кофе? – и всем стало понятно, что официальная часть вечера окончена.

Но тут Льюис придвинул стул ближе к Китти и самым сердечным тоном говорит:

– Ага! То есть это надо понимать так, что вы верите во все эти чудеса?

Китти даже рассмеялась:

– А как же! Я не могла бы существовать, если бы не верила в чудеса.

Что за этим должно воспоследовать, Нина знала слишком хорошо. Наступление Льюис поведет спокойно и безжалостно, тогда как Китти будет обороняться с веселой убежденностью, а также с тем, что она, надо думать, считает очаровательной и женственной непоследовательностью. Вот же во что она свято верует: исключительно в собственные женские чары. Но Льюиса не очаруешь. Он захочет знать: в какой форме эти самые святые существуют в настоящий момент? Далее, небеса. Занимают ли они на небесах ту же самую территорию, что и просто мертвые, сиречь добродетельные наши предки? И по какому принципу они избраны? Разве не по чудесам, подтвержденным и доказанным? Но как можно доказать совершение чудес кем-то, кто жил пятнадцать веков назад? Да как вообще можно доказывать чудеса? В случае с хлебами и рыбами – подсчетом. Но реальный ли там был подсчет или так, взгляд и нечто, прикидка? Надо верить? А, ну да. Все опять упирается в веру. А как в повседневной жизни, во всей ее жизни? Китти что – живет верой?

Да, верой.

То есть ни на грамм не верит в науку? Ну разумеется, нет. Когда ее дети болеют, она не дает им лекарство. Не заботится, чтобы в баке машины был бензин… У нее же вера!

К этому моменту разговоры шли уже в разных концах комнаты, но вследствие опасной напряженности (голос Китти порхал и подпрыгивал, как птичка на высоковольтном проводе, она лепетала что-то вроде «да ну, какие глупости!», «уж не считаете ли вы меня совсем сумасшедшей?», однако нападки Льюиса от этого становились только еще более презрительными, более убийственными) их разговор отчетливо слышался на фоне всех прочих, все время и во всех углах комнаты.

У Нины горечь во рту. Она выходит в кухню помочь Маргарет. По дороге разминулись, Маргарет внесла в комнату поднос с кофе. А Нина прямиком через кухню выскакивает в коридор. Сквозь маленькое окошко в двери черного хода смотрит в безлунную ночь, видит улицу в обрамлении сугробов, звезды. Прикладывает горящую щеку к стеклу.

Не успела выпрямиться, как дверь из кухни отворяется, Нина поворачивается, готовая сказать: «Ой, а я тут вышла посмотреть погоду». Но даже против света видя лицо Эда Шора – всего секунду этот свет и был, пока он не затворил дверь, – она понимает, что ничего говорить не нужно. Они приветствовали друг друга кратким, дружеским и чуть извиняющимся смешком, которым оба как бы заявили о непричастности к происходящему, да и много всякого другого этот смешок передавал и выражал.

Дескать, от Китти и Льюиса пора бежать. Ладно уж, пусть какое-то время побудут вдвоем – они ведь даже не заметят! У Льюиса запала хватит надолго, но Китти найдет способ вывернуться и в конце концов не будет окончательно сожрана. Пусть развлекаются, если им самим еще не противно.

Наверное, Эд и Нина чувствовали что-то в этом роде. Все им надоели или, во всяком случае, надоели все споры и разногласия. Несгибаемое упорство обоих вояк их утомило.

Прямо так они бы, конечно, не сказали. Сказали бы только, что устали.

И тут Эд Шор берет и обнимает Нину. Целует ее – не в губы, не в лицо, а в шею. В то место, где, наверное, возбужденно пульсирует жилка на горле.

С его-то ростом пришлось для этого нагнуться. Для множества других мужчин шея была бы самым естественным местом, куда можно поцеловать Нину, когда она стоит. Но он достаточно высок, пришлось нагнуться, значит нарочно целует ее в эту беззащитную нежную точечку.