Орджоникидзе - Илья Дубинский-Мухадзе

"Грибоедов не сказал обществу ничего совсем нового, и тем не менее пьеса была принята, как нечто небывалое, как редкостная новинка, не имевшая прецедентов. Такою, без всякого сомнения, и была она. Это кажущееся противоречие в высокой степени характерно для произведений реального искусства. Взятые из живой действительности, они говорят о том, что все знают; они являются только дальнейшим развитием художественных образов и художественно-моральных суждений, принадлежащих обществу, или по крайней мере его мыслящей части. Сатирические стрелы поэта направлены на самое больное место: на тех, которые являлись и тогда и потом основою самой гибельной из всех реакций — реакции общественной. Для общественного блага нет ничего пагубнее той умственной тьмы и светобоязни, той нравственной слепоты и того душевного уродства, которые воплощены в образах Фамусова, Молчалина, Скалозуба и всех этих

Старух зловещих, стариков,Дряхлеющих над выдумками, вздором…

Чацкий — воплощение сложившегося передового деятеля 20 г. и представитель новых идей".

…На третий месяц заточения в Шлиссельбурге Серго получил немного денег от брата Папулия и мачехи Деспине. Сразу проснулась страсть, к "приобретательству". Все до последней копейки переотправил в книжный магазин. И в будущем, как получит пять или десять рублей (более крупных сумм набрать не удавалось) от родственников, немедля закупает книги. Так что к концу пребывания в каторжной тюрьме Серго располагал солидной "собственностью", книгами Чернышевского, Меринга, Плеханова, Луначарского, Туган-Барановского, Адама Смита, Рикардо, историков Виппера, Ключевского, Костомарова, Тейлора, Зегера.

К трудам историков Серго был особенно неравнодушен. Он законспектировал: "Первобытную культуру" Тейлора, древнюю историю в толкованиях таких разных авторов, как Зегер и Беккер, "Древний мир" "Древний Восток и эгейская культура" Виппера, "Лекции по истории Греции", "Очерки истории Римской империи", "Средние века", "Историю Европпы" Кареева, "Историю Соединенных Штатов" Чапнинга, двадцать три книги по русской истории.

Немалой симпатией Орджоникидзе, возможно как дань времени — 1914–1915 годы! — пользовались книги военных историков, полководцев, стратегов.

Все получало свою оценку. Иногда Серго вовсе не считался с тем, что тетрадь возьмут на просмотр и крамольные мысли приведут в карцер.

Такая книга, как "Сказание иностранцев о русской армии в войну 1904–1905 гг.", в руках Серго получает взрывчатую силу. "Книга рисует всю беспомощность и ничтожество как общей организации, так и руководителей, а так же, несмотря на храбрость русск. солдата, его неподготовленность и невежество. Если хоть 50 доля той безалаберности сохранилась до сего дня, то поражение неизбежно. 4/1II 1915 г.".

Мнение Серго о войне категорическое:

"Европейская и всемирная война имеет ярко определенный характер буржуазно-империалистическо-династической войны. Борьба за рынки и за грабежи стран, стремление одурачить, разъединить, перебить пролетариат всех стран, направить наемных рабов одной страны против наемных рабов другой на пользу буржуазии — таково единственно реальное значение войны…

Когда немецкие буржуа ссылаются на защиту родины, на борьбу с царизмом, на отстаивание свободы, культуры и национального развития, они лгут, ибо изменническое юнкерство с Вильгельмом Вторым во главе и крупная буржуазия Герм[ании] всегда вели политику защиты царской монархии и не преминут при всяком исходе войны направить усилия на ее поддержку. Они лгут, ибо австр[ийская] буржуазия предприняла грабительский поход против Сербии, немецкая угнетает датчан, поляков, французов в Эльзас-Лотарингии, ведя наступательную войну против Бельгии и Франции ради грабежа более богатых и более свободных стран… Когда французские буржуа ссылаются точно так же на защиту и проч. — они также лгут, ибо на деле они защищают свой капитал — свое божество".

Иногда Серго спохватывался, прибегал к маскировке. Под невинным заголовком "Взгляды протестантов и реформистов" среди совершенно безобидного текста приговор Второму Интернационалу и защитникам буржуазного отечества:

"Оппортунисты давно подготовляли крах 2-го Интернационала, отрицая социальную революцию и подменяя ее буржуазным реформизмом, отрицая классовую борьбу с превращением ее в известные моменты в гражданскую войну и проповедуя сотрудничество классов. Проповедуя буржуазный шовинизм под видом патриотизма и защиты отечества".

В свое время Ленин и другие лекторы партийной школы в Лонжюмо "не успели" проэкзаменовать Серго. Прочитай Владимир Ильич эту тюремную тетрадь, он наверняка поставил бы Серго высший балл.

13

Начальник каторги готовился подписать "Статейный список" № 209. Барон Зимберг настолько сосредоточился, что не заметил, как писарь расправился с фамилией каторжанина: из первого слога выбросил букву "д", во втором вместо "о" поставил "а".

Орджоникидзе или Оржаникидзе — пустяк, конечно. Белесые глаза впились в статью за номером три:

"К каким категориям преступников относится? — Из беглых. Лишенный всех прав состояния ссыльнопоселенец деревни Потоскуй, Пинчугской волости, Енисейского уезда и губернии. Трижды осужден за государственные преступления".

Статья за номером пять (барон по важности поместил бы ее самой первой!):

"Следует ли в оковах или без оков? — В нижних кандалах. Может ли следовать пешком? — Обязан. Послабления не могут быть допущены".

Три года бунтовал в "заразном" отделении, не смирился в карцере, теперь попробуй пошагай закованный в кандалы десять тысяч верст зимой, через всю Сибирь!

Еще при первом столкновении остзейский барон обнадежил Серго — в Шлиссельбурге ничто не остается без наказания. Сейчас на прощание титулованному тюремщику захотелось напомнить о своем могуществе. Партию колодников, с которой шел Орджоникидзе на вечную ссылку в Якутию, отправили из Шлиссельбурга в самую непогоду — восьмого октября 1915 года.

Не вина барона Зимберга, что его бессмысленная жестокость вопреки всем расчетам обернулась на пользу Серго. (Это уже потом, в Иркутске.)

Покуда колодники, звеня цепями, взметая снежную пыль, дотащились до Иркутска, в Восточной Сибири установилась крепкая зима. Даже по инструкциям Главной тюремной инспекции запрещено было гнать каторжан дальше на север. Знакомство Серго с Якутией отодвигалось на полгода. Ущерб для государственных интересов, разумеется, громадный, да и очень нежелательно, чтобы склонный к побегам опасный преступник находился так долго в губернском центре. Губернатор запросил указаний из Петрограда. Министр внутренних дел ответил депешей — поместить в Александровский централ, содержать в строгом режиме.