Моцарт. К социологии одного гения - Норберт Элиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но когда говорят о «детских» чертах Моцарта, легко забывают, насколько взрослым он был в другом. Доказательством тому служит решимость, с которой он осуществил личный бунт против своего работодателя и государя, и не меньшее доказательство — бунт против отца, давшийся ему, вероятно, гораздо тяжелее. Кризис этого разрыва, знак наступления взрослости, с точки зрения опыта жизненных циклов может казаться вполне ожидаемым нормальным случаем. Но если учитывать глубину и продолжительность предшествующей привязанности Вольфганга к отцу, то именно это отсоединение от него и не может не поражать. Оно свидетельствует о силе характера — неожиданной на фоне того, как этого юношу воспитывали.
Моцарту, как мы можем понять по его письмам, было очень важно, чтобы отец был на его стороне. Шаг, который он сделал, придал всему его будущему новое направление, и он это прекрасно понимал. И он сделал этот шаг, не спросив совета отца. Это было что-то новое в его жизни. Он действовал импульсивно, но в то же время совершенно четко сознавал, что должен действовать именно так, а не иначе.
4
Моцарт, безусловно, смог противостоять объединенным силам работодателя и суверена, с одной стороны, и отца — с другой, только потому, что его поддерживало сознание ценности собственного художественного творчества и, следовательно, своей ценности как личности. За долгие годы ученичества и странствий вундеркинда это убеждение в нем укрепилось и, очевидно, нисколько не ослабло из-за неудачного поиска должности.
Невозможно не задаться вопросом, что стало бы с Моцартом, если бы он не был уже в относительно юном возрасте так глубоко убежден в особой природе своего музыкального таланта, в обязанности посвятить ему жизнь и в том, что этот долг придает смысл его существованию. Смог бы он создать музыкальные произведения, которым обязан позднейшей репутацией «гения», если бы в критической ситуации 1781 года у него не хватило сил противостоять давлению своего государя, придворного начальства, отца — короче говоря, объединенным силам зальцбуржцев? Были бы у нас такие оперы, как «Похищение из сераля», «Дон Жуан» или «Свадьба Фигаро», клавирные концерты, подобные восхитительной «Венской серии», если бы он тогда вернулся на службу в Зальцбург, исполнял бы все обязанности, которые в нее входили — с точки зрения архиепископа, — ив лучшем случае лишь изредка мог бы участвовать в богатой венской музыкальной жизни с ее сравнительно более открытой аудиторией? На эти вопросы не стоит ожидать неопровержимого ответа. Но вполне вероятно, что если бы Моцарт решил ради пропитания подчиниться приказу архиепископа и использовать основную часть своих сил так, как того желал его работодатель, то в своем творчестве он остался бы преимущественно связан традиционными формами музицирования и имел бы меньше простора для того индивидуального развития придворной музыкальной традиции, которое характерно для произведений его венского периода и посмертной славы «гения».
Моцарт не сформулировал этого в общих словах; но то, что он говорил и делал в это кризисное время, показывает, насколько сильным было у него ощущение, что он не сможет реализовать себя и наполнить свою жизнь смыслом, если не будет иметь свободы следовать музыкальным фантазиям, которые рождались в нем, причем зачастую помимо его воли. Он хотел писать музыку по велению звучавших у него в голове голосов, а не по велению одного человека, который попрал его честь и унизил его, оскорбил его чувство собственной ценности. В этом, таким образом, и заключалась суть его конфликта с архиепископом: дело шло о его личной, в особенности же о его художественной целостности и независимости.
Конфликт медленно назревал и впервые открыто проявился в неравной борьбе Моцарта с князем, а затем в освобождении от власти отца. И с тех пор — с более или менее длительными перерывами — этот конфликт преследовал его так же, как в представлении древних человека преследовали богини мести Эринии. Только у греков людей, без вины виноватых, ввергала в конфликт принуждающая сила судьбы, предначертанной богами. Здесь же перед нами неприкрытое принуждение, вытекающее из сосуществования людей и их неравных властных потенциалов, то есть социальный конфликт. Сначала он происходил между правящим монархом и слугой, обладавшим необычным талантом и требовавшим возможности следовать собственным голосам, собственной художественной совести, собственному чутью на имманентную правильность тех последовательностей нот, которые рождались у него внутри, как у других слова. Но в то же время речь шла не столько о двоих людях, сколько о двух концепциях социальной функции музыканта; одна из этих концепций имела давние и прочные позиции, в то время как для другой еще не было подходящего места в этом мире. Соответственно, это был и конфликт по поводу двух видов музыки, один из которых, ремесленно-придворный, полностью соответствовал господствующему социальному порядку, а другой — музыка «свободных художников» — противоречил ему.
Положение музыканта в этом обществе было, по сути, положением слуги или служащего-ремесленника. Оно не сильно отличалось от положения резчика по дереву, художника, повара или ювелира, которые по приказу знатных дам и господ должны были создавать со вкусом элегантные или, в зависимости от обстоятельств, умеренно возбуждающие продукты для возвышения их душ и для их развлечения, для улучшения качества их жизни. Моцарт, без сомнения, знал, что его искусство, каким он его видел, зачахнет, если ему придется по приказу нелюбимых, даже ненавистных людей создавать музыку, угодную им, независимо от собственного настроения и собственного желания. Несмотря на молодость, он точно чувствовал, что его композиторская сила будет утрачена, если ему придется расходовать ее в тесноте зальцбургского двора на поставленные там задачи, тем более что там не было даже оперы и был лишь посредственный оркестр. Архиепископ же, несомненно, знал, что молодой Моцарт необычайно талантлив и что наличие такого человека среди слуг повышает славу его двора. Он также готов был одалживать его другим дворам, если потребуется. Но в конечном счете он ожидал, что Моцарт будет выполнять свои обязанности и делать для него, как любой другой ремесленник или слуга, то, за что он ему платил. Одним словом, он ожидал, что Моцарт будет создавать дивертисменты, марши, церковные сонаты, мессы или какие-нибудь другие модные произведения того времени, как
