Лагерь Хауксбилль - Роберт Силверберг

– И все же, может быть, зайдете ко мне? Может быть, вы сумеете помочь нам сдвинуться с мертвой точки, – попросил Барретт. – Молодежь непрерывно присоединяется к нам. Из Калифорнии приехал парень по фамилии Вальдосто.

Азарта у него хватило бы на добрый десяток таких, как мы. Есть и другие.

Если вы придете, ваш престиж…

Хауксбилль скептически посмотрел на Барретта. Он едва скрывал свое презрение к Фронту Национального Освобождения. И все же он не мог отрицать того, что еще поддерживает те идеалы, которые защищает Фронт, поэтому Барретту удалось вырвать у него обещание прийти.

Хауксбилль зашел к нему на следующей неделе. В квартире у Барретта собрались больше десятка людей, большей частью девушек. Они сидели у ног Хауксбилля, обожающе глядя на него, в то время как он, сжимая бокал и потея, извергал сарказм и иронию. Он напоминал огромную белую медузу в кресле, рыхлый, бесполый, отвратительный. Но влечение этих девушек к нему было откровенно сексуальным. Барретт заметил, что Хауксбилль немало заботился о том, чтобы отразить их заигрывания, прежде чем они могли зайти слишком далеко. Он наслаждался тем, что был фокусом их вожделений – именно поэтому, как подозревал Барретт, он когда-то частенько сюда захаживал – но сейчас он не выказывал ни малейшего желания воспользоваться предоставившимися ему возможностями.

Хауксбилль изрядно нагрузился самодельным ромом Барретта и излагал свои суждения о причинах, по которым Фронт обречен на провал. Тактичность никогда не была присуща Хауксбиллю, и он часто бывал весьма язвительным в своем анализе недостатков деятельности подполья.

Барретт сначала подумал, что допустил ошибку, подставив неокрепшую молодежь под ураганный огонь его критики, ведь его неприкрытый пессимизм мог обескуражить их и отвратить от дальнейшей деятельности. Однако вскоре заметил, что никто его юных друзей не принимал жуткие обвинения всерьез.

Они боготворили Хауксбилля за его выдающиеся достижения в математике, однако считали его пессимизм просто одним из проявлений его эксцентричности, как и его неряшливость, тучность и слабохарактерность.

Так что стоило рисковать, позволив Хауксбиллю долго и велеречиво разглагольствовать, в надежде все-таки заполучить его участие в движении.

Улучив удобную минуту, когда, казалось, Хауксбилль был уже до краев полон ромом, Барретт спросил у него о тех секретных исследованиях, которые он проводит на правительственные деньги.

– Я конструирую средство для перемещения во времени, – сказал Хауксбилль.

– До сих пор? Я думал вы забросили эту затею давным-давно.

– А почему я должен ее забрасывать? Открытые мною еще в 1983 году уравнения верны. Мою работу критикуют уже целые поколения математиков, но слабых мест в ней не обнаружено. Так что остается лишь воплотить теорию на практике.

– Вы раньше всегда смотрели свысока на экспериментальные работы. Вы были чистым теоретиком.

– Я изменяюсь, – ответил Хауксбилль. – Я разрабатываю теоретическую часть настолько глубоко, насколько это необходимо для ее осуществления.

Обратное перемещение во времени на субатомном уровне – уже установленный факт, Джим. Русские указали на подобную возможность по меньшей мере лет сорок назад. Мои уравнения подтвердили их смелые догадки. В условиях лаборатории удалось реверсировать перемещение электрона во времени и послать его в прошлое почти на целую секунду.

– Вы это серьезно?

– Это давно известно. Когда мы щелкаем по электрону в обратную сторону, он изменяет свой заряд и становится позитроном. И все было бы нормально, если бы не его тенденция искать движущийся по его следу электрон, и они аннигилируют друг друга.

– Вызывая атомный взрыв? – спросил Барретт.

– Едва ли, – Хауксбилль улыбнулся. – Энергия при этом высвобождается, но это только гамма-излучение. Так вот, нам, по крайней мере, удалось продлить время существования нашего движущегося назад позитрона на одну миллиардную часть, что оказалось чуть-чуть меньше секунды. И все же, если мы можем послать один-единственный электрон назад во времени хотя бы на секунду, то это значит, что теоретически можно заслать слона на триллион лет назад. Остались только технические трудности. Мы должны увеличить передаваемую массу, а также предотвратить изменение заряда на обратный, не то будем просто посылать в наше собственное прошлое бомбы из антиматерии и уничтожать свои лаборатории. Нам надо также определить, каково воздействие при этом на живые существа. Но все это мелочи. Пять, десять, двадцать лет – и мы решим эти проблемы. Теория – вот, что главное. А эта теория верна, – икнул Хауксбилль. – Мой бокал опять пуст, Джим.

Барретт наполнил его.

– Почему правительство захотело опекать ваши исследования по перемещению во времени?

– Кто знает? Для меня важно то, что оно оплачивает мои расходы. И не хочу думать, для чего? Я делаю свое дело, и надеюсь, неплохо.

– Невероятно, – прошептал Барретт.

– Машина времени? Вполне реальная штука. Если как следует изучить мои уравнения.

– Я имею в виду не то, что нельзя создать машину времени, Эд. Я не сомневаюсь, что вы в состоянии ее построить. Мне непонятно, почему вы добровольно позволяете правительству наложить на нее свои лапы. Неужели вы не видите, какую власть это им дает? Перемещаться вперед и назад по собственному усмотрению во времени, уничтожая предков тех людей, которые им досаждают? Изменять прошлое, исправлять…

– О, – произнес Хауксбилль. – Никому не удастся сновать взад-вперед во времени. Уравнения позволяют только обратное перемещение. Я вообще не рассматриваю движение вперед во времени, и убежден в том, что это невозможно. Движение сквозь время будет только односторонним, точно так же как и для нас всех, простых смертных, сегодня. Только в другом направлении.

Барретту многое из того, что говорил Хауксбилль о машине времени, было совершенно непонятным, но остальное привело его в бешенство своим самодовольством и ограниченностью. Однако у него возникло неприятное ощущение, что математик близок к успеху и что скоро, всего через несколько лет, процесс реверсирования потока времени будет усовершенствован и окажется в руках правительства. «Что ж, – подумал он, – мир пережил Альберта Эйнштейна, пережил Оппенгеймера, как-нибудь переживет и Хауксбилля тоже».

Ему захотелось узнать побольше об исследованиях Хауксбилля, но тут появился Джек Бернстейн, и Хауксбилль, с запозданием спохватившись, вспомнил, что его работы абсолютно секретны, и переменил тему разговора.

Бернстейн, как и Хауксбилль, в последние годы отошел от подпольного движения. Это произошло после волны арестов девяносто четвертого года. За четыре года, последовавшие за этим, Барретт встречался с ним раз десять, не больше. Их встречи были холодными и отрешенными. Постепенно Барретту даже начало казаться, что ему просто приснилось то время, когда им с Джеком было по пятнадцать лет и они ожесточенно спорили по всем интересующим их вопросам, представлявших интерес для их интеллекта, в маленькой спальне Джека, заваленной книгами. Их долгие прогулки по снегу, выполнение общественных поручений в школе, первые шаги в качестве подпольщиков – было ли все это на самом деле? Прошлое сходило с Барретта подобно омертвевшей коже, и первой таким образом сошла на нет его мальчишеская дружба с Бернстейном.