Лагерь Хауксбилль - Роберт Силверберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но зачем это Ханн болтается возле Молота?» – задумался Барретт.
– Ты знаешь, о чем я думаю? – хихикнул Альтман. – Они решили истребить нас, там, наверху. Они хотят избавиться от нас. Ханна послали сюда в качестве добровольца-самоубийцы. Он вынюхает все, что у нас делается, и все подготовит. Затем они переправят сюда с помощью Молота кобальтовую бомбу и взорвут лагерь. Нам нужно разрушить Молот и Наковальню до того, как они это сделают.
– Но зачем им переправлять сюда добровольца-самоубийцу? рассудительно спросил Латимер. – Если они хотели бы уничтожить нас, проще было бы послать сюда бомбу, не жертвуя агентом. Если только они не разработали какой-нибудь способ спасти его…
– В любом случае мы не имеем права рисковать, – возразил Альтман. – Первое – это уничтожить Молот, чтобы они не могли переправить сюда бомбу.
– Возможно, это неплохая мысль. А ты что думаешь об этом, Джим?
Барретт подумал, что Альтман совсем рехнулся, а Латимер недалеко от него отстал. Но сказал просто:
– Я не думаю, что твоя гипотеза верна, Нед. Им там наверху незачем истреблять нас. А если бы они даже и захотели это сделать, то Дон прав, они не послали бы к нам агента. Достаточно бомбы.
– Но даже в этом случае нам нужно все-таки помешать нормальной работе Молота исходя из предположения…
– Нет, – решительно отрезал Барретт. – Если мы сломаем Молот, мы срубим сук, на котором сидим. Вот почему я столь серьезно обеспокоен тем, что он заинтересовал Ханна. И выбрось все эти свои мысли насчет Молота из головы, Нед. Только благодаря Молоту мы имеем здесь продукты и одежду.
Никаких бомб сюда не пересылают.
– Но…
– И все же…
– Заткнитесь, вы, оба! – рявкнул Барретт. – Дайте-ка я взгляну на эти бумаги.
«Молот, – отметил он про себя, – придется охранять. Мы с Квесадой должны соорудить какую-нибудь систему охраны, вроде той, что оборудовали для кладовой с медикаментами, но более эффективную».
Он отошел от Альтмана и Латимера на несколько шагов, присел на гранитную плиту, развернул пачку бумаг и начал читать.
Почерк у Ханна был мелкий и неразборчивый, что давало ему возможность втиснуть максимум информации в минимум листа, словно он считал смертным грехом переводить бумагу зря. И это вполне понятно: бумаги здесь очень мало. Очевидно, Ханн принес эти листы с собой из двадцать первого века.
Они были очень тонкими, имели как бы металлизированную структуру и, скользя один по другому, слабо шелестели.
Хотя почерк был мелким, Барретт без особого труда смог его разобрать.
Заметки сделаны ясным языком, четкими были и оценки, и потому особенно мучительными.
Ханн подробно проанализировал условия жизни в лагере «Хауксбилль», и результат получился впечатляющим. Уложившись примерно в пять тысяч тщательно подобранных слов, Ханн описал всю тягостную атмосферу лагеря, столь хорошо знакомую Барретту. Объективность его была безжалостной. Он четко изобразил узников как стареющих революционеров, у которых иссяк прежний пыл. Перечислил тех, кто несомненно страдал психическими расстройствами, тех, кто был на грани помешательства, и в отдельную категорию занес тех, кто еще держался. Барретт с интересом узнал, что Ханн даже этих расценивал как страдающих от сильного перенапряжения нервной системы и склонных к тому, чтобы в любую минуту сорваться. Квесада, Нортон и Рудигер казались точно такими же морально стойкими, как и тогда, когда они выпали на Наковальню лагеря «Хауксбилль», но так они выглядели в глазах Барретта, восприятие которого за годы пребывания здесь изрядно притупилось. Свежий человек, вроде Ханна, видел все совсем иначе и, наверное, был ближе к истине.
Барретт заставил себя не забегать вперед в поисках собственной оценки. Он упрямо продолжал читать прогноз наиболее вероятного будущего населения лагеря «Хауксбилль». Прогноз был мрачным. Ханн считал, что положение ухудшается стремительными темпами, что на любом находящемся здесь более одного-двух лет вскоре начинает сказываться одиночество и отсутствие корней. Барретт в принципе тоже так считал, хотя и был убежден, что те, кто помоложе, могут продержаться значительно дольше. Но логика Ханна была неумолимой, а его оценка перспектив звучала убедительно. "Как это ему удалось столь хорошо изучить нас за такое короткое время? задумался Барретт.
– Неужели он такой проницательный? Или мы видны, как на ладони?" На пятой странице Барретт нашел суждения Ханна и о нем. И это не доставило ему никакого удовольствия.
"В лагере, – записал Ханн, – номинальным руководителем является Джим Барретт, революционер старого покроя, находящийся здесь около двадцати лет. По сроку пребывания Барретт здесь старейшина. Он принимает административные решения и, похоже, воздействует на других как стабилизирующая сила. Некоторые узники просто боготворят его, но я не убежден, что он может хоть как-то серьезно повлиять на ход событий, если возникнет экстремальная ситуация вроде кровавой междоусобицы в лагере или попытки его свергнуть. В слабо скрепленной ткани анархического общества лагеря «Хауксбилль» Барретт правит главным образом благодаря согласию своих подданных, а поскольку в лагере нет никакого оружия, у него не будет настоящей возможности отстоять свое господствующее положение, если такое согласие исчезнет. Тем не менее, я не вижу каких-либо причин для такого поворота событий, ибо люди здесь в целом лишены жизненной энергии и подавлены. Антибарреттовский бунт им не под силу, даже если он станет необходим.
В общем и целом, Барретт – позитивная сила в лагере. Хотя и у некоторых других узников есть организаторские способности, без него, несомненно, здесь бы давным-давно произошли раскол и опасная смута. Однако Барретт вроде могучего стропила, которое изнутри разъели термиты. С виду он крепкий, но один хороший толчок развалит его на части. Недавняя травма ноги, очевидно, подорвала его силы. Другие говорят, что раньше он был очень энергичен и могуч. Сейчас Барретт едва в состоянии ходить. Однако мне кажется, что его неприятности обусловлены жизнью лагеря и в гораздо меньшей степени тем, что он калека. Он лишен обычных человеческих побуждений слишком много лет. Проявление силы здесь породило у него иллюзию устойчивости и позволило ему продолжать действовать, но эта сила в вакууме, и в его психике произошли такие изменения, о которых он даже не подозревает. Возможно, он уже безнадежен".
Ошеломленный Барретт несколько раз перечитал этот абзац. Слова, как острые иглы, впивались в него: «…изнутри разъели термиты», «…в его психике произошли такие изменения», «…уже безнадежен».
Барретта не так уж сильно разгневали слова Ханна, как ему сначала показалось. Ханн записывал то, что видел. Возможно даже, он прав. Барретт слишком долго жил в изгнании. Никто не осмеливался вызывающе с ним разговаривать. Неужели силы его угасли? И остальные просто добры к нему?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});