Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

– Не замечал.

– А ты бы в палаты почаще заходил! Массу интересного можно увидеть. Тебе что, сложно призвать санитарку, сестру-хозяйку, старшую сестру и сказать, что не будешь делать обход, пока порядок в палате не наведут?! Больных трудно призвать к порядку? Чтобы все эти банки-склянки, посуду немытую выносили. Тумбочки в порядке содержали! Больные в чистоте быстрее выздоравливают!

– В мои функциональные обязанности не входит следить за чистотой!

– В твои обязанности входит лечить больных и, желательно, – излечивать их. Я понимаю, что в американских учебниках ничего о влиянии чистоты на выздоровление нейрохирургических больных нет, но это не повод превращать отделение в помойку. Ты, наверное, не замечал, но бывает так: больного прооперировали. Ему больно: стонет, кряхтит, ходит с трудом. Но, встав с кровати и направляясь в сортир, постель, хоть чуть-чуть да встряхнет, прикроет, застелет. Мусор прихватит и выбросит. Тарелку немытую в буфет отнесет. Так вот: такой больной выздоравливает гораздо быстрее, чем такой же больной, но неряха! А ты говоришь – не следить за чистотой!

Еще: у тебя больной Садальский третий день не бреется…

– Это его личное дело!

– И твое тоже! Может быть, к нему родственники не ходят. Некому бритву принести. Значит, будут проблемы с выпиской! За его лечением никто после выписки следить не будет. И пойдут все наши труды прахом! А может быть, он не бреется потому, что у него после операции появилась слабость или неловкость в правой руке? В ложе удаленной опухоли набежала кровь и давит на мозг. Не проверял? Или у него послеоперационная депрессия и не до бритья ему?! Мы его лечим-лечим, а он пойдет и повесится в сортире! Да и выздоравливают депрессивные плохо: неактивны. ЛФК, прогулки, занятия с логопедами – игнорируют…

Это только о небритости! А сколько там еще… Ладно, иди. Садальского посмотри. Если надо – повтори компьютерную томографию. Кстати, о тарелках. Если уж берете еду в больничном буфете, то хоть грязную посуду из ординаторской уносите потом. Сколько говорить вам об этом можно! Ей-богу, найму какую ни есть хирургессу, чтобы убирала за вами!

Ушел. Обиделся. Всем будет жаловаться, что я его тарелкой больничного супа попрекнул!

Anamnesis vitae

Красочно расписывать родителям тяжесть состояния ребенка и плохой прогноз – не стоит. Однажды, очень давно, я так вот рассказал все деревенской мамке. У ее мальчика была медуллобластома[29] головного мозга. Мамашка заплакала, взяла направление на госпитализацию и… исчезла!

Связались с районной больницей, направившей к нам этого мальчика. На краснокрестном «уазике» привезли эту парочку снова к нам.

«Что ж вы, мамаша?!» – напустились мы на женщину. Оказалось, что поняла она меня так, что бесполезно уже что-либо делать, и увезла ребенка умирать в родные края.

«У каждого врача есть свое кладбище»

I

Доктор-реаниматолог Петя Ботов не любил тратить время на медицинские дискуссии. Своих оппонентов Петя затыкал очень просто: не вдаваясь в цифры, факты и прочие высоконаучные эмпиреи, брал противника за пуговицу и спрашивал: «У тебя какая категория?» И если называлась первая категория и ниже, то Петя доброжелательно говорил: «А у меня – высшая! Так что отдзынь и не отсвечивай, пацан!»

Если оппонент обладал высшей категорией, то Петя интересовался, кандидат ли он медицинских наук? Сам Петя давно защитил кандидатскую и писал докторскую.

С состоявшимися докторами медицинских наук Петя не спорил, так как считал их оторвавшимися от жизни недоумками.

И вот этот Петя, шутник и забияка, – умер. Смерть произошла так.

Отработал Петя суточное субботнее дежурство. Забрал десятилетнего сына у бывшей супруги (Петя был разведен и по суду только в воскресенье мог видеться с сыном). Поехали они на троллейбусе домой. Петя оплатил проезд, сел поудобнее и задремал. Но когда подошло время выходить, выяснилось, что Петя не дремлет, а умер.

Добрые люди за руки за ноги вытащили мертвого доктора на улицу и уложили в сугроб. На тот же сугроб, повыше, установили Петиного сына, как плачущий памятник. После этого троллейбус уехал. Часа через два милиция приметили зареванного мальчишку рядом с неправильно лежащим на тротуаре мужчиной. Менты вызвали «скорую», и Петю отвезли в морг. Видимо, так она и должна выглядеть – достойная смерть врача с двадцатилетним стажем.

Похороны взяла на себя больница. Бывшая жена на похороны не пришла. Старшая Петина дочь учится в Англии. Будем считать это уважительной причиной её отсутствия на кладбище.

Стали закапывать Петю в мерзлую землю.

– Что ж вы землю пополам со снегом сыплете! – зашумела на могильщиков толстая анестезистка Лера.

– Не бзди, тетка! – весело гоготнул золотозубый работяга. – Мы – не вы! У нас всегда абгемахт! Нашу работу никто не переделывает – назад не выкапывают!

Постояли мы немного над печальным холмиком, заваленным дурацкими венками, и потопали, утопая по колени в снегу, к заказным автобусам – предстояли поминки. Пробираясь между заснеженных могил, я догнал Андрея Андреевича.

Андрей для нашей больницы – как Пушкин для России: всё.

Вся хирургия области началась с него. Лет ему – 96. Двигается с трудом, руки – трясутся, но голова работает отлично: всё помнит, в курсе всех медицинских новинок, говорит на четырех языках. Долголетие свое объясняет тем, что сидел в лагерях до войны, воевал и опять сидел после войны. «Свежий воздух, низкокалорийное питание – с этим в лагерях и на войне проблем не было», – говорит Андрей Андреевич. За толстыми стеклами очков – голубые, беспомощные глаза. Но это – иллюзия: Андрей – свирепый тиран.

Пошли мы рядом.

– Плохая Петьке земля досталась! – сказал старик. – Говорят: «чернозем, чернозем»… Грязь! Я здесь, чуть повыше, участок присмотрел. Там сухо и песочек – легкая земля. Пойдем, покажу. Чтоб знал! А то закопаете в болоте. Вас ведь сколько ни учи – всё по-своему сделать норовите.

Перспектива того, что собственные похороны пройдут не под его руководством, Андрея Андреевича явно угнетала.

Вместе выбрались на расчищенную от снега «парадную» аллею кладбища. И сразу наткнулись на помпезный памятник из гранита с оградой из якорных цепей. С овальной фотографии смотрел на нас мордастый мужик с бульдожьим прикусом.

– О! – обрадовался Андрей. – Мой пациент! В шестидесятых был первым секретарем партии области. Пошел с холуями на рыбалку. Подавился рыбной костью из ухи. Через день – глотать не может. Слюна течет. Поднялась температура. Привезли к нам. Уж мы и так и этак: операции, антибиотики – всё без пользы делу – умер от медиастинита[30].

У второй могилы Андрей Андреевич рассказал еще одну историю. В ней были любовь, ревность, ночная погоня, нож, выстрелы, многочасовая операция, литры потерянной крови. Виновница этих чрезвычайностей лежала теперь под задницей каменой девушки с пустыми глазами, сидящей на могиле.

Следующую могилу Андрей Андреевич пропустил без комментариев. Глянул, как бы тайком, на могильное фото красивой женщины и поспешил прочь.

Мне стало интересно:

– А это кто?

– Конь в пальто из Караганды! Жаль, не посадили этих олухов из первой городской!!! Пришлось их отмазывать, коллег херовых! Прооперировали они женщине варикозные вены на обеих ногах. После операции туго перебинтовали ноги. Так туго, что под утро развилась гангрена обеих ног. Засуетились: перевязки, дезинтоксикация, барокамера… Сразу надо было ноги урезать! В конце концов обе ноги, конечно, ампутировали. Да поздно: умерла Рахиль от почечной недостаточности. Муж у нее был начальником областного УВД…

Так Петр Андреевич рассказал мне почти обо всех покойниках «элитной» аллеи. Его ведь ни один сложный случай стороной не обходил. И начальники наши областные чуть что – к нему обращаются.

– Ну, Андрей Андреевич, знал я эту присказку о том, что у каждого врача есть свое кладбище, но воочию вижу такое впервые!

– А что, ты своих не встретил здесь?

– Боже упаси!

– Молодой еще! А хорошо бы было, если бы всех умерших лечащий врач сопровождал до могилы. В буквальном смысле! Чтоб обязан был земельку на гроб бросать, на поминках сидеть… Ошибок бы дурацких меньше было!

– Ну да! – сказал я. – Реаниматологам тогда некогда было бы на работу ходить и спились бы на поминках. Да и нам туго бы пришлось. Прибили бы родственники однажды на тех же поминках!

В это время из здания кладбищенской администрации вышла и заспешила куда-то на высоких каблуках молодая девушка в коротенькой курточке и в обтягивающих джинсах. Русалочьи волосы – по плечам.

– Смотрите, Андрей Андреевич! – сказал я. – Как думаете, кто эта девица?

– Блядь какая-то по кладбищу шлёндает. Чем удивил! Они сейчас везде – от кладбища до Кремля!

– Нет. Это директор кладбища! Сидит эта красавица в директорском кабинете и всеми командует! Фамилия у нее – Нетудыхата. Зовут Олеся. Не замужем.