Московит-2 - Борис Давыдов

– Пан подчаший снова начинает?! – не утерпев, вскипел Заславский.

Хмельницкий, усмехнувшись, оторвался от подзорной трубы. Хоть расстояние, отделявшее смотровую площадку одной из башен Пилявицкого замка до шатра, увенчанного штандартом с гербом Заславских, было велико, а все же можно было кое-что разглядеть и разобрать.

– Словно бездомные псы из-за кости грызутся! – весело произнес гетман, обращаясь к Кривоносу. – Жаль, не слышно их лая… И это – магнаты, цвет Речи Посполитой! Стыд, да и только.

– Бог даст, мы их сами загрызем! До косточек белых обглодаем! – прорычал Кривонос, побагровев от ярости. Вид огромного польского лагеря, раскинувшегося по другую сторону узкой речушки Пилявки, действовал на него, как красная тряпка на быка.

– Вот именно это я и хочу сделать, – кивнул Хмельницкий. – Потому и ждал, не обращая внимания на гвалт: «Гетман на ляхов не идет, листы им шлет, струсил или измену замыслил?» Чтобы сами они сюда явились да оказались на невыгодной позиции. Гляди, Максиме: хоть речка и неширока, а берега у нее топкие. Одни болота! Стало быть, их конница завязнет, с ходу не преодолеет. Только один переход через реку и есть – вон та гребля[37]. Да пара бродов, что на днях наши молодцы разведали. Для быстрой атаки, да еще крупными силами, этого мало. К тому же подходы к гребле я велел укрепить валами и окопами… Ну, это ладно! А вот теперь поговорим о деле. Помнишь, как я тебя распекал за нарушение моего приказа? Что ты тогда ответил? «Хоть в самое пекло пошли, только прости».

– Помню, батьку! – торжественно сказал Кривонос, приложив загрубелую ладонь к сердцу. – И не отказываюсь от слов своих!

– Ну, так погляди, какое оно будет, твое пекло! – Хмельницкий указал на небольшой лесок почти напротив замка, по ту сторону Пилявки. – Вон там ты и схоронишься с полком своим. В самый глухой час ночи перейдешь реку вброд, займешь позицию и затаишься в засаде, да чтобы ни одна ляшская душа не увидела и не услышала! И что бы ни случилось – терпи и жди моего сигнала! Когда над вот этой башней взовьется столб дыма – тогда и ударь на врага. Без сигнала – не смей! Понял ли?

– Понял, батьку!

Гетман испытующе поглядел казаку прямо в глаза.

– Гляди у меня, Максиме! Один раз простил я несдержанность твою, хоть большой бедой она могла обернуться. А вот второй раз прощения не будет. На самое опасное дело посылаю тебя, именно – в пекло… Не подведи же!

– Не подведу, батьку, будь спокоен! – перекрестился Кривонос. – Вот только… А ежели дождь будет, да такой сильный, что костра не запалить? Какого тогда сигнала мне дожидаться?

– Ну, ежели в ненастье… – Хмельницкий на мгновение задумался. – Тогда, как подойдет срок, здесь вывесят мое знамя! Уж его-то разглядишь, даже в ливень. После паузы гетман произнес, отчетливо выговаривая каждое слово: —Осознаешь ли, какой опасности подвергаешься? Коли обнаружат ляхи до срока, боюсь, не сносить тебе головы. Я на помощь прийти не успею… Речка помешает с берегами топкими, чтобы им… – Хмельницкий вздохнул, развел руками.

– Что же, коли так, дорого жизнь продам! – прорычал Кривонос, оскалив зубы. – Об одном только буду сожалеть: что не умрет змей Ярема от моей руки! Ведь не явился он сюда, перевертыш, душегуб проклятый… Батьку, ты хоть что-то понимаешь?! Почему так? Ведь не струсил же он, на бога, не струсил!

– Пока не понимаю, – покачал головой Хмельницкий. – Но узнаю непременно! Чует сердце: большую пакость готовит нам Ярема…

– Ну почему ты сразу не сказала? Почему?! – растерянно твердил я в промежутках между поцелуями.

– Только мужчины могут задавать такие вопросы! – искренне вознегодовала моя сияющая половина. – Я же хотела сделать тебе сюрприз!!!

«Да уж… Сюрприз получился первосортный! – подумал я, в очередной раз сраженный женской логикой. – Что для меня, что для Тадеуша…»

Глава 34

– Что они творят, проклятые! – яростно твердил Кривонос, качая головой. – Нашли-таки броды! Или, борони Боже, среди наших иуды отыскались, перебежчики?!

– Так ляхи все же не дураки, батьку! – пробасил Вовчур. – Коль нужен другой берег, а гребля в наших руках, как же без бродов? Вот и отыскали! Всех-то дел: полазить в воде с шестами…

– А куда же наши хлопцы смотрели? Почему не стреляли? – не унимался Кривонос. – Расставили бы секреты[38] в зарослях у воды, тут и слепой бы не промахнулся! С такого-то расстояния!

– Где секреты ставить – в самой топи? Чтобы порох отсырел? – хмыкнул Вовчур. И тут же встрепенулся: – Глянь, они и на греблю полезли! Ох, и жарко же там! Много крови сегодня прольется, и ляшской, и казачьей!

– Бог и Матерь его пречистая в помощь вам, браты-товарищи… – прошептал Кривонос, до боли стиснув кулаки. – Простите, что здесь сижу, со стороны смотрю. Приказ имею, не могу по-другому!

Осенний утренний туман уже рассеялся, и картина начавшегося боя была как на ладони. Ведь опушку леса, где прятались казаки, и ближайший брод, по которому через Пилявку лезли драгуны, взбивая воду в грязную пену, отделяла какая-то верста. А до гребли, окутанной плотным пороховым дымом, на подходах к которой кипела особенно жаркая схватка, было менее двух верст. На пределе видимости, у самого горизонта, можно было разглядеть и дальний брод, где копошились крохотные, едва различимые фигурки людей, порой сливающиеся в сплошную массу.

– Тьфу ты, черт! Прорвались, проклятые! – шипел Вовчур. – Глянь, Максиме, уже на том берегу!

– Вижу, не слепой! – зло отмахнулся Кривонос. – Держитесь, хлопцы! Стойте насмерть! Ах, если бы не приказ гетмана… – и атаман, чуть не плача, потряс кулаками. С какой-то отчаянной надеждой поглядел в левую сторону, где высился Пилявецкий замок – нет ли дымного столба над башней?

– Терпи, батьку! – спокойно и внушительно произнес Вовчур. – Я тоже в бой рвусь, и сердце болит… А куда денешься! Надо ждать сигнала – значит, будем дожидаться.

Драгуны, хоть и ценою немалых потерь, смяли казачьи заслоны у брода, частью зарубив, частью – втоптав в вязкую болотистую грязь. И теперь через Пилявку сплошным потоком лезла пехота, спеша закрепиться на вражьем берегу. Такой же поток буквально залил передовые укрепления казаков, выстроенные на подходе к гребле. Беспощадный огонь из мушкетов и пищалей, производимый почти в упор, разил поляков и литвинов. Но все-таки не смог сдержать их бешеного натиска. Устилая путь окровавленными телами павших, воины региментариев преодолели валы и ворвались на казачьи позиции. Началась яростная рукопашная схватка.

– Ах, сучьи дети! – бормотал Кривонос. – Храбры, ей-ей храбры! Врать не стану… Ну же, браты-товарищи! Отбейтесь! Покажите клятым ляхам, где раки зимуют!

– Не отобьются, батьку, – угрюмо пробасил Вовчур. – Сила ломит силу. Вон, погляди, за греблю отходят…

Кривонос застонал, стиснув ладонями голову.

– Да как же так?! Ведь мы ж их и под Желтыми Водами, и под Корсунем… Куда подевалась доблесть казачья?!

– Ничего еще не ясно, батьку! – строго произнес Вовчур. – Бой только начался. Уймись, не терзай себя.

– Ха! Ну и кто из нас оказался прав? – ликовал тучный Заславский, хлопая себя ладонями по бедрам. – Гляньте, пане коронный подчаший: бегут! Бегут, презренные зрадники, хлопы! Это им не с малыми силами нашими сражаться! Это не Корсунь, тем паче не Желтые Воды! Коронное войско втопчет взбунтовавшееся быдло в грязь! Вон, наши прапоры уже на том берегу!

– Пан великий конюший коронный явно спешит радоваться, – пожал плечами Остророг. – Да, начало боя за нами, но ведь победа еще не достигнута. Как мудро говорили римляне, finem – causa coronam![39]

– Матка Бозка, пошли мне терпения! – вскричал Заславский, хватаясь за виски. – Проше пана подчашего, а как будет по-латыни: «От лишней учености – один вред!»?

– У пана было достаточно времени, чтобы самому выучить латынь! – вспыхнул Остророг. – Хотя, конечно, если до полудня нежиться в постели…

– Панове, панове! – взмолился Конецпольский. – Ну не время же ссориться! На нас комиссары смотрят и другие достойные шляхтичи… Не говоря уже про простых жолнеров! В конце концов, идет сражение! А вы… Прошу, перестаньте!

– Мне никто не смеет указывать! – взорвался Заславский.

– Я не указываю, я советую! – начал злиться Конецпольский.

– Пусть пан засунет свои советы… Кх-м! – побагровевший Заславский поперхнулся на полуслове, видимо, осознав, что зашел слишком далеко.

– Куда именно, проше пана великого конюшего коронного? – звенящим от негодования голосом спросил Конецпольский, хватаясь за рукоять сабли. – Договаривайте!

– Панове, панове! – теперь всполошился Остророг. – Як бога кохам, довольно! На нас уже половина лагеря обернулась…