Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики - Владимир Валентинович Фещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рождение концепции «поэтического языка»: Р. О. Якобсон и формальная школа
Важнейшими институциями в истории лингвистической поэтики первой половины ХХ века считаются Московский лингвистический кружок, ОПОЯЗ и Пражский лингвистический кружок [Изучение теории 1919; Виноградов 1959; Булыгина 1964; Wierzbicka 1965; Мукаржовский 1967; Jameson 1972; Виноградов 1975; Chvatík 1977; Григорьев 1979; Steiner 1984; Шапир 1991; Toman 1995; Ханзен-Леве 2001; Серио 2001; Якобсон 2011]. В трудах представителей этих научных кружков были заложены основы лингвистического исследования литературы. Язык литературы, словесные формы выражения были признаны полноправным объектом лингвистического и эстетического изучения.
Поэтика «формальной школы» (МЛК и ОПОЯЗ) поставила во главу угла своей методологии лингвистический подход, что объяснялось фактами предшествующей и современной для них научной теории. Так, с одной стороны, огромное влияние на «формалистов» оказали идеи основателей теоретической лингвистики (В. фон Гумбольдта, В. Вундта, А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, И. А. Бодуэна де Куртенэ). С другой, в связи с общими революционными изменениями в науке начала ХХ века в филологии также наблюдался теоретико-методологический сдвиг: господство философско-эстетической и социологической эссеистики сменяется формулами строго лингвистического описания (в этом случае для «формалистов» оказались конструктивно-концептуальными, с одной стороны, теоретико-грамматические представления Фортунатова и его школы и, с другой стороны, идеи Бодуэна де Куртенэ и Соссюра о системно-структурной организации языка).
Немаловажным обстоятельством является и то, что идеологи формальной поэтики в своей установке на «воскрешение слова» (В. Б. Шкловский), на описание живых фактов словесного искусства ориентировались на современный им эксперимент в художественной жизни. Характерны признания Р. О. Якобсона: «Направляли меня в моих поисках опыт новой поэзии, квантовое движение в физике нашей эпохи и феноменологические идеи <…>». Путь к пониманию структурности языка был пройден не без внимания к авангардным техникам Пикассо и Брака, «придававших значение не самим вещам, но скорее связям между ними» [Якобсон 1996: 181].
Нас одинаково звали вперед дороги к новому экспериментальному искусству и к новой науке – звали именно потому, что в основе и того, и другого лежали общие инварианты [Якобсон 1999: 80]64.
Вырисовывался единый фронт науки, искусства, литературы, богатый новыми, еще не изведанными ценностями будущего. Указание на «общие инварианты» симптоматично: сосредоточение на звуке как таковом и слове как таковом одновременно в научной лингвистике и поэтическом эксперименте было доминантой первой, формально-семантической фазы лингвоэстетического поворота.
Важной вехой в становлении лингвистической поэтики стала концепция поэтического языка Якобсона. Она, в свою очередь, основана на выделении особой «поэтической функции языка», связываемой Якобсоном с «установкой на выражение» [Якобсон 1975: 202]. Сходным образом подходит к этому вопросу другой представитель «формальной школы» – Л. П. Якубинский, причисляя самоценность речевой деятельности к существенным сопутствующим признакам поэтического высказывания. Предлагая классифицировать явления языка «с точки зрения той цели, с какой говорящий пользуется своим материалом», он различает систему «практического языка, в которой языковые представления (звуки, морфологические части и проч.) самостоятельной ценности не имеют и являются лишь средством общения», и систему языка поэтического, в которой «практическая цель отступает на задний план и языковые сочетания приобретают самоценность» [Якубинский 1919: 37]. На основании новейших фонетических и фонологических исследований Л. П. Якубинский, О. М. Брик, С. И. Бернштейн и Е. Д. Поливанов рассматривают поэтический язык с точки зрения обнаружения в нем особых лингвистических закономерностей.
По Якобсону,
поэтическая функция предполагает интровертивное отношение к вербальным знакам как единству означающего и означаемого и является доминантой в поэтическом языке, который нуждается в особенно тщательном лингвистическом анализе <…> [Якобсон 1987].
Исходя из этого тезиса, формальная школа выдвинула на первый план проблему «грамматики поэзии» (см. [Шапир 1987]), то есть особым образом организованной структуры поэтического языка. Хотя какой-либо цельной теории поэтического языка «формальная школа» не разработала, в целом, как отмечает О. Г. Ревзина,
выделение поэтической функции имело для лингвистической поэтики столь же фундаментальное значение, что и постулаты знаковости и системности [Ревзина 1998: 12].
Новым словом в науке стала трактовка поэтической речи не просто как стилевой разновидности языка, а как качественно иного состояния языка:
<…> поэтичность – это не просто дополнение речи риторическими украшениями, а общая переоценка речи и всех ее компонентов [Якобсон 1975: 228].
Тем не менее нельзя не согласиться с утверждением, что
прямой переход от поэтической функции, как она определена Якобсоном, к поэтическому языку как «системе возможностей» оказался неосуществимым [Ревзина 1998: 12].
Для этого необходимо было осознание качественного различия между поэтическим и обыденным языком, а также углубление в специфику художественной речи как особой знаковой системы.
2. Язык художественной литературы в лингвистике 1920–1950‐х годов
Язык литературы как художественная система: полемика с формализмом
Еще несколько шагов вперед по пути понимания поэтического языка как особой системы сделали В. М. Жирмунский и Г. О. Винокур. Разграничивая два типа речи – научную и родственную ей практическую, с одной стороны, и поэтическую, с другой, – Жирмунский констатирует, что, в противоположность первым двум типам,
язык
