Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

Со временем жена (пару раз «тюкнув» крыло) приобрела необходимый навык, но Поляков, наблюдая за ней, привычно переживал.

После выхода на пенсию ему намного насущнее, чем раньше, стало знать о жене все – начиная с того, какие она пьет таблетки и сколько, и заканчивая тем, что она говорит своим коллегам и пациентам до, во время и после операций.

Он всегда знал, какие платья висят у нее в шкафу, какого цвета у нее трусы, что она читает, о чем говорит с дочерью и сколько выпила бокалов шампанского. Он был готов мириться со многими ее привычками и поведением, но только не с отсутствием соответствующей информации.

Она была его антиподом почти во всем – в суждениях о нынешнем режиме (Марта считала себя либералкой), в отношении к деньгам, в восприятии жизни, поскольку обладала удивительным для ее профессии ветреным характером.

Но именно она, и только она, подтверждала то, в чем он, бывало, сомневался, – что он до сих пор существует.

Как только Марта уехала, он набрал старому Ванику, живущему в гостевой комнатке бани и, хотя утро было уже в самом разгаре, почему-то до сих пор не появившемуся на участке.

Ваник долго не отвечал, а когда наконец каркнул в трубку своим низким резким голосом, сообщил, что приболел: сильная головная боль и слабость в мышцах.

Ковида Поляков не боялся, считая этот вирус не тем злом, о котором стоит подолгу рассуждать.

Он привык смотреть на вещи трезво и настоящим злом считал лишь то, которое порождают конкретные личности, – такого зла за годы работы в органах он видел великое множество; он также не верил в теорию заговора «золотого миллиарда» и не забивал свой разум прочей софистикой. Если даже и допускал, как убеждала его Марта, что ковид – грандиозная акция, устроенная фармацевтическими монополиями, состоящими на службе у могучих политиканов, считал, что нет смысла ни талдычить о нем день и ночь, ни тем более от него бегать.

К добру он относился сложнее – нахлебавшись грязи, привык опираться на силу воли и долг, почти не думал о Боге и никогда – о чудесах.

Наиболее созвучным для его давно не ведающей радости души было запомнившееся со студенческой юности высказывание Канта о звездном небе над головой и нравственном законе в человеке.

Поляков прихватил из аптечки анальгин и направился в баню.

Постояв в дверях душной, пропахшей едким мужским потом комнатенки, подошел к кровати, на которой, укрывшись тулупом, лежал похожий на огромного подстреленного ворона Ваник.

– На, возьми! – Поляков кинул в изголовье смятую пачку дешевого анальгина. – Водитель звонил, он уже на подъезде.

Ваник, приоткрыв один глаз, сглотнул и кивнул в сторону стоящей у печи табуретки. Поляков разглядел свежие чеки – каждую неделю, по четвергам, Ваник отчитывался о потраченных на хозяйство деньгах.

– Ладно, лежи. Сам справлюсь. – Поляков бережно взял чеки.

Ваник снова кивнул и отвернул тяжелую, как снаряд, голову к бревенчатой стене.

Генерал покинул комнату, взял с крючка в предбаннике старенькую куртку, надел, сунул в карман чеки и вышел встречать машину с дровами.

Как только у ворот послышался нетерпеливый рокот мотора, на пороге бани показался Ваник.

Вид у него был совсем больной – на покатом морщинистом лбу обильно выступили капли пота, крючковатый нос, нависший над тонким, длинным, заскорузлым в уголках ртом заострился еще больше.

Несмотря на теплую для апреля погоду он остался в тулупе, под которым был надет старый, весь в катышках и затяжках, шерстяной свитер.

Поляков, ни слова не говоря, указал рукой в сторону тачки.

Он мог бы обойтись и без помощи Ваника, но у него самого с утра сильно ныли артрозные колени.

Молча, слаженно и сердито, как пара заключенных, они принялись разгружать машину и возить дрова до навеса за баней, сваливая их в примерно одинаковые аккуратные кучи.

Когда «газель» была полностью разгружена, Поляков, поторговавшись по телефону с поставщиком и снизив стоимость доставки на пятьсот рублей за пятиминутное опоздание, расплатился с водителем наличными. Затем они все так же молча двинулись к навесу перебирать дрова: сыроватые нужно было занести в теплую зону бани и разложить сушиться возле печки, остальные же, сухие, которых в этой партии оказалось больше, – разложить аккуратными рядами на стеллажах под навесом.

Одно из бревен было расщеплено посредине – и из него пробивался на свет бледно-зеленый, крошечный, нежный, обладающий, как подумалось Полякову, какой-то невероятной силой, росток. Что-то было в этом ростке такое, что вызвало мгновенное и смутное движение его огрубевшей души.

После разгрузки измученный и постоянно подкашливающий Ваник попросил у Полякова денег на водку. Генерал достал из заднего кармана старых джинсов кошелек и вложил в грязную ладонь пятисотрублевую купюру.

Вернувшись в дом и приняв душ, Поляков, как обещал, приготовил для Марты ужин – обжарил на гриле купленую вчера Ваником в Шушинке баранину и потушил в сотейнике баклажаны, помидоры, лук и кабачки.

Выключив газ под сотейником и поставив баранину в духовой шкаф в режим долгого подогрева, он прошел наверх, в кабинет, сел за стол и достал из ящика белый лист бумаги и коробку цветных карандашей.

Нарисовав посредине листа девочку-подростка, подстриженную под каре, он раскрасил ее волосы коричневым карандашом, добавил поверх коричневого желтого, чуть задел щеки красным и одел девочку в расклешенную короткую синюю юбку, футболку и сетчатые гольфы.

Худые длинные ноги обул в туфельки-лодочки без каблука.

Поглядев внимательно на рисунок, снова достал красный карандаш и раскрасил рот красным. По центру бесцветной футболки, на том месте, где должно быть сердце, он пририсовал бледно-зеленый росток.

Вырезав рисунок по контуру, прошел в спальню и, чертыхаясь от бардака на туалетном столике Марты, с трудом отыскал там пинцет для бровей.

Вернувшись в кабинет, аккуратно подхватил со стола пинцетом девочку и направился по лестнице в подвал, где находился сейф с тайником.

В восемнадцать тридцать Поляков, одетый в черную тонкую стеганую, привезенную дочерью из Милана куртку, простые черные брюки и тонкий кашемировый, подаренный Мартой на Новый год черный свитер, сел за руль.

Навигатор показывал, что до улицы Гарибальди (с учетом уже образовавшейся на въезде в город пробки) ехать придется пятьдесят шесть минут.

Поляков, покопавшись в бардачке, нашел и включил Цоя.

Старательно не думая ни о Марте, ни об окончательно расклеившемся после разгрузки дров Ванике, должно быть, уже купившем в местном магазинчике дешевой водки и топившем в ней у теплой печки свою глухую тоску, он вдавил педаль газа.

– «Нам с тобой