Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

– По вскрытию сможешь помочь? Алкоголь, наркотики?

– Не быстро. Сейчас у наших с неразглашением очень строго.

– Сейчас у наших со всем строго. И это к лучшему.

Жора дичился полковника существенно меньше, чем днями раньше доктора.

Когда он поедал торт, Варвара Сергеевна ощущала, что мальчик, в своем сознании совместивший Сергея с образом Черкасова, испытывает жгучее любопытство.

Доев торт, Жора, перебив старших, выпалил про свой ежедневник с новыми словами, и Никитин тотчас попросил его показать.

– Ручка с собой? Записывай, – озорно поглядывая из-под набрякших век, заинтриговывал Никитин, – сепарация.

Варвара Сергеевна заерзала в кресле – уж про сепарацию брошеному матерью ребенку можно было не говорить. Она укоризненно поглядела на Сергея, но тот сосредоточил все внимание на мальчике.

– Се-па-ра-ция – это осознанное или неосознанное отделение, – глядя, как мальчик ловко орудует ручкой, продолжал Никитин.

– Кого?

– Кого угодно. Начнем с простого. Что такое личность, понимаешь?

– Конечно! – блеснули черные глазенки. – Это все мы! – Он оторвался от блокнота и ткнул маленьким пальчиком сначала в сторону Варвары Сергеевны, затем в себя, потом в полковника. – Личности!

– Совершенно верно, мой друг! Мы сейчас сидим здесь все вместе, довольные шоколадным тортом, чудным вечером и нашей компанией, но личности при этом у нас разные. Каждый имеет свое неповторимое прошлое, свои особенности, интересы, страхи, надежды и планы на жизнь. И когда личность осознает свою особость, она становится намного сильнее. Это, знаешь, как могучее дерево в лесу: оно растет вместе со всеми, но при этом само по себе.

– Угу… – от умственного напряжения мальчик смешно пучил газа. Почесав за ухом ручкой, он выдал: – Дереву лучше расти, где больше солнца и куда падают с неба дожди. Солнце и дожди тоже живые.

– Верно. И дереву всегда лучше быть в коллективе, среди себе подобных, но иметь свой внутренний стержень. А начинать надо с мелочей.

– Начать надо с правил, – не выдержала Самоварова.

– Правила я знаю, – с оттенком превосходства поглядел на нее мальчик. – Не со-ать пальцы в розетки, не высоца из окна, не открыать дверь чужим, не говорить с чужими, не гуглить в интернете и всегда доетать суп, – прогладывая от волнения буквы, кривлялся он.

– Отлично! – сложив пальцы в кулак, вытянул наверх большой палец Никитин. – А также не бояться спать одному, не ныть по пустякам, уважать мнение старших и не обижать слабых. Любить живое и животных и… – остановился полковник и поглядел на Самоварову.

– Уметь хорошо рисовать! – не уловив намека, выкрикнул Жора.

– Давайте мы на этой ноте и закончим наш семинар. – Встав со стула, Варвара Сергеевна подошла к мальчику и впервые за эти дни приобняла его ласково за плечи. – Тщательно чистить зубы и умываться перед сном тоже входит в правила. Можешь это не записывать.

Простившись с полковником, Варвара Сергеевна, поджидая, пока из ванной выйдет Жора, стояла у окна и прислушивалась к шороху шин удалявшегося от дома старенького, «неубиваемого», как называл его полковник, джипа.

Преодолев крутой, утыканный корягами выезд из поселка, джип вскоре разгонится на шоссе и принесет своего ездока к дому, где вот уже шесть лет на иммуноподавляющих препаратах влачит существование женщина, образ которой прежде то терзал ее совесть, то вызывал негодование и боль. Теперь осталось только сочувствие…

Насколько оно было искренним? Копаться в этом Варвара Сергеевна не желала.

Отгоняя от себя лишнее, лежавшее на дне темной реки, она стала думать о том, с чего бы ей начать свою сказку.

6

Образ Агаты прицепился к его сознанию, как ненасытный клещ, и незаметно заполнил собой спасительную пустоту.

О чем бы ни думал Поляков – о Марте, о привычных делах по дому, о дочери, которая давно не звонит, или о своей любимой игрушке – тайнике в подвале, любая, даже самая простая, житейская мысль незримой ниточкой приводила его к этой эксцентричной глуповатой девице.

Ему было интересно знать о ней все, и вместе с тем он ничего не хотел о ней знать.

Добудь он необходимые факты (а это был вопрос пары звонков), это могло разрушить то хрупкое, тревожное и сладостное, что он боялся близко подпустить и чего так истово не желал лишиться.

С того самого вечера с кальвадосом и пустым проспектом он каждую минуту проживал, словно на качелях: приземляясь, он видел Агату такой, какой ее, должно быть, видел любой другой мужчина, – еще как будто очень молодой, густо накрашенной, глуповато нахальной и циничной и, в общем, неопасной женщиной нового времени.

Но потом качели взлетали вверх – в весеннее, вечное небо…

Глядя на Марту, протрезвевшую лишь к полудню воскресенья и мучившуюся мигренью, от ощущал то привычное раздражение от ее жалоб и болтовни, то необычайный восторг – какая внезапная удача, что эта энергичная женщина днями напролет занята лишь своими проблемами: коллегами, подружками, нарядами и кучей пустых безделиц!

К вечеру среды он уже твердо знал, что в четверг не поедет в город, и даже договорился с Ваником, когда приедет машина дров, вместе проверять на сухость и укладывать поленья на предварительно сколоченные ими по осени стеллажи за баней.

Когда утром четверга Марта уезжала в город на работу, он пообещал приготовить к вечеру баранину на косточке и овощное рагу.

Марта, всегда безразлично относившаяся к еде и любившая только внешний, казавшийся ему провинциальным дурновкусием шик – игристое в тонконогих бокалах, дорогую и безвкусную чилийскую клубнику зимой и горький шоколад, – в ответ пожала плечами:

– Как хочешь, Рома.

– Так ты ужинать будешь?

– Ну, если приготовишь, буду.

Она дежурно поцеловала его в щеку и, обдав запахом чистых волос и кофе, выскочила из дома.

Провожая ее взглядом с балкона, примыкавшего к его кабинету, он снова подумал о том, что мог бы купить Марте машину получше. Он часто наблюдал со своего балкона, как Марта выезжала или, возвращаясь, заезжала в ворота.

Когда пять лет назад она получила водительские права, ее нахождение за рулем стало для Полякова истинной нервотрепкой – у жены, как и у большинства женщин, были проблемы с оценкой расстояния.

Закрутив руль маленькой подержанной «шкоды», Марта выбегала из раскоряченного поперек ворот авто, чтобы проверить, не поцарапала ли крыло.

Жена металась у ворот и почему-то делала то, чего никак не мог понять Поляков: вместо того чтобы набрать ему, звала Ваника, а если его не было на участке – выискивала взглядом проходивших мимо мужчин и просила их о помощи.

Несколько раз сочувствующие сами садились за руль и, выкрутив его, сдавая