Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Несправедливо. Я уже два раза обедал, а вы — ни одного…
Алеша засмеялся, потом сказал Юле:
— Действительно, Юль, двигай домой. Ты уже синяя, и это упрямство ничего не решает…
— Если надо, я могу за всех вас постоять, — развивал свою мысль Колчин. — Я только не пойму, чего мы такие пассивные. Надо заступиться? Так давайте зайдем и скажем, что надо. А так стоять…
— Мы ж не знаем, какой там разговор, — сказал Майданов. — И вообще, Колчин, ты откуда взялся?
— Я? От соседки. Я у нее второй раз обедал…
Тут из парадного вышел директор. Направился к «москвичу». Отпирая дверцу, заметил их, вгляделся…
— Это вы? — Он подошел поближе. — На страже чего стоите?
Они молчали.
— Баюшкина, ты вот что… Магнитофон свой возьми и скажи маме — спасибо, не пригодился… Передашь?
— Да.
— Следовательно, похищать его у меня было не только опасно, но и бессмысленно!
Пауза.
— Что-то я еще хотел сказать? Да! Хочу прочесть ваши последние сочинения на вольные темы. Дадите?
— Вы директор, — удивленно сказал Адамян. — Команда будет — сдадим!
— Ты не понял… — Назаров, несколько уязвленный, отвернулся и увидел, как в арку этого дома въехало такси, как неуверенно миновало один подъезд, другой… — Баюшкина, твоя мама легка на помине, — мрачно сообщил он.
— Где?! — Юля спряталась за майдановскую спину. — О, черт!
Из машины вышли Баюшкины, муж и жена. Они сверились с бумажкой и отыскали нужный подъезд. Стоящих на горке они не разглядели, да и было уже довольно темно.
— Вот видишь, — пробубнил Майданов. — Сама их до этого довела.
Назаров двинулся к парадному, в котором скрылись Баюшкины:
— Надо, братцы, взять огонь на себя. С Марины Максимовны хватит на сегодня!
— И вам не надо, Кирилл Алексеич, — заявил Алеша. — До каких пор Юльке вешать свои проблемы на других?
— Баюшкина, прими меры! — потребовал и Адамян.
Юля сверкнула глазами:
— Сама знаю, не подсказывайте! — и побежала с горки.
* * *
В парадном Юлька запрокинула голову и услышала:
— Тебе заходить не надо, я сам, — хмуро говорил отец. — Ты уже свое дело сделала…
— В каком это смысле? — на высокой ноте спросила мать.
Юля не дала им доспорить, крикнула:
— Папа! Спускайтесь… я здесь!
Всхлипнула, запричитала, зацокала по ступенькам мама…
* * *
Конвоируемая родителями, Юля влезла в такси, утвердив магнитофон на коленях. У Клавдии Петровны опухли глаза, она, кусая уголок промокшего носового платка, искала Юлиного взгляда:
— Я ведь с ума сходила… доченька!.. Я на все готова была… буквально… Ну посмотри ты на меня!
— Теперь обратно, пожалуйста, — сказал шоферу отец; он, наоборот, избегал глядеть на дочку.
Развернулись, обогнули директорский «москвич»… Через заднее стекло Юля не махала прощально, она лишь успела порадоваться тому, что оставляет своего Майданова в хорошем обществе…
Перевод с английского
Киноповесть написана в соавторстве с Натальей Долининой
Я был лживый мальчик. Это происходило от чтения.
Исаак Бабель
1
На доске оставались чертежи — следы геометрического рассуждения. А за партами сидели трое взрослых: две женщины, один мужчина.
— Да что говорить? Способный. И сам это знает! — сказал мужчина с огорчением. Так, словно засвидетельствовал чью-то бездарность.
Учительница, у которой были нервные руки и сожженные разноцветными красителями волосы, заговорила раздумчиво и с улыбкой:
— Можно мне? Я, знаете, поделила бы урок на две части: на актерскую, так сказать, и на зрительскую. То, что было «на сцене», мне понравилось. У вас есть редкое качество — вы обаятельны у классной доски!
Тот, кого обсуждали, был длинноногий, спортивного вида парень в вельветовой куртке с молниями, которая сообщала ему нечто от свободного художника. Это Дудин Виталий — студент педагогического института; он здесь на практике. Слушал он разбор своего урока со смущенно-снисходительной улыбкой.
Учительница продолжала:
— Ваша манера доказывать — быстро, нетерпеливо, так что крошится и брызгает из-под руки мел, — это подкупает. Есть в этом какое-то изящество, а, Нина Максимовна?
Полная женщина, внимательно глядевшая на Виталия исподлобья, улыбнулась, отряхнула пепел со своей сигаретки в бумажный пакетик и сказала:
— Пожалуй. А можно было бы доверить ему классное руководство?
— Вот! — вклинился мужчина, не по-доброму сверкнув на Виталия очками в тонкой металлической оправе. — Вот где решается вопрос! А этот математический блеск — он еще не доказывает, что человек будет учителем… На семинарах я этого студента не видел, он бегал от меня, как черт от ладана… По истории педагогики — тройка, по теории — пробел. Пусто! Лично я не понимаю, зачем он поступил в педагогический вуз… и чему он, собственно, улыбается? Так что вы рискуете, Нина Максимовна. Мое дело — предупредить.
Высказав все это, доцент кафедры педагогики обиженно отвернулся.
— Филипп Антоныч… — кротко начал Виталий. Но тот перебил:
— Нет, со мной вам объясняться незачем. Вот школа, — он показал на двух женщин, — здесь вам быть целую четверть, здесь и выступайте. А у меня еще другие студенты есть; их трудолюбие и скромность мне дороже, чем блеск отдельных гастролеров! Прошу прощения.
Он вышел.
— Со второго курса точит на меня зуб, — с унылой усмешкой произнес Виталий и, пряча неловкость, стал медлительно стирать с доски.
— Я знаю Филиппа Антоновича как очень хладнокровного мужчину, — отозвалась Нина Максимовна. — Это уметь надо — так его… воспламенить. Но мы в ваши с ним дела не вмешиваемся, мы ваших старых грехов не знаем… — Она помолчала. — Так возьмете классное руководство?
— После такого разговора мне выбирать не приходится. Возьму, что дадут.
— Но это, голубчик, не гауптвахта! Это, наоборот, акт доверия. Справитесь — будет вам лестная от нас характеристика, а стало быть, и зачет… Я сама уж как-нибудь умаслю ваше сердитое начальство. Скажу, что человек, совладавший с нашим шестым «Б», — это учитель… Так, Виолетта Львовна?
— Шестой «Б», вы сказали?! — переспросила в тихой панике та учительница, которая нашла в Дудине обаяние, артистизм и что-то еще. — Мой класс?
— Нет, только на время этой практики, — сказала директриса, но Виолетта Львовна стала уже нервно щелкать своим автоматическим карандашом, и гримаска горестного всепонимания была не ее лице: ясно, мол, все мне ясно, можете не продолжать…
— Золотко, вам следует от них отдохнуть, вы опять свалитесь, — говорила директриса. — При чем тут обида, ревность? Вот я же отдаю ему свои часы… В шестом «Б» погоду делают мальчишки, там какие-то хитрые отношения, там все время ЧП! С вашим сердцем, милая моя…
— С моим сердцем, — тонко усмехнулась Виолетта Львовна, — я могу
