Сочинения - Уильям Теккерей

«Милорд прыгал первым, – сообщил мистер Уорингтон в письме, адресованном миссис Маунтин, Каслвуд, Виргиния, которое сохранилось до наших дней. – Он хотел, чтобы начал я, но я вспомнил историю про сражение при Фантенуа, которую часто рассказывал мой любимый Джордж, и сказал: «Monseigneur le Comte, tirez le premier, s'il voua play [300] . И он прыгнул в одних чулках, а я в честь Старой Виргинии имел удавольстие побить его сиятельство больше, чем на два фута, и имено на два фута девять дюймов, потому, что я прыгнул на двадцать один фут три дюйма по мерке троктирщика, а его сиятельство только на восемнадцать футов шесть дюймов. Я уже до этого выиграл у него парри по поводу нашего веса (я ведь сразу увидел, что он весит меньше). Так что он и мистер Джек заплатили мне свои два проигрыша. Передай матушке мой самый почтительный поклон – она на меня не рассердится, потому что я держал парри ради чести Старого Доминиона, а мой противник был знатный вельможа; у него у самого есть два граффства, а после смерти отца он будет герцогом. Парри тут в большой моде, и все молодые арестакраты и светские люди держат парри с утра до вечера.

Я сказал им, – может быть, напрасно, – что у нас в Виргинии есть джентльмен, который прыгает дальше меня на добрый фут, а когда они спросили, кто это, и я ответил, что полковник Дж. Вашингтон, – это же правда, ты знаешь, и побить меня может он один и в своем граффстве и в моем, – то мистер Вулф стал меня без конца расспрашивать про полковника Дж. В. и сказал, что слышал о нем, и говорил про неудачную прошлогоднюю икспидицию так, словно знал там каждый дюйм земли, и еще он знал названия всех наших рек, только Потомак назвал «Потамаком», и мы все очень смеялись. Лорд Марч другой его титул лорд Раглен – совсем не агарчился из-за проигрыша, и он с его приятелем отдали мне деньги из своих кошельков, что пришлось очень кстати, потому что мой совсем опустел после того, как я одарил слуг кузена Каслвуда и купил лошадь в Окхерсте, и мне иначе пришлось бы снова обратиться за деньгами к лондонскому или бристольскому агенту моей досточтимой матушки».

Когда состязание окончилось, четверо джентльменов вышли из сада «Белого Коня» на Променад, где к этому времени собралось немало гуляющих, по чьему адресу мистер Джек, человек непосредственный и откровенный и к тому же наделенный весьма громким голосом, принялся отпускать замечания, далеко не всегда лестные. Когда же шутил лорд Марч, – а его сиятельство на шутки не скупился, – мистер Джек гомерически хохотал.

– Ха-ха-ха! О, господи! Милейший граф, ваше сиятельство, дорогой мой, вы меня убьете!

«Прямо казалось, будто он хочет, – писал проницательный Гарри миссис Маунтин, – чтобы все знали, что его друг и собеседник – графф!»

Мимо них, надо сказать, дефилировало самое разнообразное общество. Мосье Польниц, одетый не более пышно, чем за обедом, улыбнулся им и взмахнул огромной шляпой, отделанной позументом и грязноватыми перьями. Затем молодым людям поклонился лорд Честерфилд в кафтане жемчужного цвета, при синей ленте и звезде.

– Готов поставить на старикана против всего королевства, да и Франции тоже, что в умении снимать шляпу с ним не сравнится никто! – заметил лорд Марч. – Он не менял ее фасона уже лет двадцать. Вон поглядите! Опять снята! А видите этого неуклюжего рябого мужлана с табачной физиономией, который в ответ только прикоснулся к своей касторовой шляпе? Черт бы побрал его наглость! Вы знаете, кто он?

– Нет, чтоб он провалился ко всем чертям! А кто это, Марч? – с проклятием осведомился Джек.

– Некий Джонсон, составитель словаря, о котором лорд Честерфилд, когда этот лексикон должен был выйти, написал несколько превосходных заметок, – он покровительствовал этому невеже. Я знаю, что заметки были превосходные. Так говорит Хорри Уолпол, а он в таких вещах разбирается. Черт бы побрал этого наглого учителишку!

– Таких надо сажать в колодки и выставлять у позорного столба! загремел Джек.

– А толстяк, с которым он прогуливается, тоже один из этих писак печатник по фамилии Ричардсон, он написал «Клариссу».

– Боже великий! Неужели, милорд, это великий Ричардсон? Автор «Клариссы»? – в один голос воскликнули полковник Вулф и мистер Уорингтон.

Гарри бросился вперед, чтобы получше рассмотреть старика, который, переваливаясь, шел по аллее в сопровождении роя восхищенных дам.

– Ах, любезный сэр! – говорила одна из них. – Вы слишком велики и хороши для этого мира; но, конечно, вы были посланы наставить его в добродетели!

– О дражайшая мисс Мулсо! Но кто наставит наставника? – спросил добросердечный старый толстячок, поднимая к небу ласковое круглое лицо. – И у него есть свои недостатки и заблуждения. Даже возраст и опытность не мешают ему споты…. Боже мой, мистер Джонсон! Прошу прощения, я, кажется, наступил вам на мозоль!

– Совершенно верно, сударь: вы наступили мне на мозоль и получили прощение, – ответил мистер Джонсон и продолжал бормотать какие-то стихи, уставясь в землю, заложив руки за спину и раскачиваясь так, что по временам его внушительная трость оказывалась в опасной близости от честных кротких глаз его собрата по перу.

– Они видят не слишком хорошо, милейшая мисс Мулсо, – сказал тот, вновь обращаясь к молодой девице, – но все же я предпочту держать плеть моих ресниц подальше от обуха мистера Джонсона. Ваш слуга, сударь! – Тут он снял шляпу и отвесил низкий поклон мистеру Уорингтону, который, залившись румянцем, приветствовал прославленного писателя и поспешил скрыться в толпе. Прославленный писатель привык к поклонению. Еще никогда человеческое тщеславие не раздувалось столь нежным ветерком. Восхищенные старые девы осыпали его чаинками и кадили ему кофейниками. Матроны лобызали туфли, которые вышивали для него. Вокруг его ночного колпака сиял ореол добродетели. Было время, когда вся Европа волновалась, вздыхала, восторгалась, трепетала и лила слезы над страницами этого бессмертного, низенького, доброго человека с круглым животиком. Гарри вернулся к своим спутникам, весь сияя и полный гордости, потому что великий человек ответил на его приветствие.

– Ах! – сказал он. – Я очень рад, милорд, что увидел его.

– Увидели его? Да, черт побери, вы, наверное, можете его видеть хоть каждый день у него в печатне, – заметил Джек со смехом.

– Мой брат говорил, что он и мистер Фильдинг, если я не перепутал фамилию, – самые великие гении Англии, и часто повторял, что первое свое паломничество, когда мы приедем в Европу, он совершит к мистеру Ричардсону! – воскликнул Гарри, всегда готовый горячо встать на защиту мнения своего самого любимого друга.

– Ваш брат говорил, как подобает мужчине! – воскликнул и полковник Вулф, чье бледное лицо также вспыхнуло. – Я скорее предпочел бы стать гением, чем пэром королевства!

– У всякого свой вкус, полковник, – ответил милорд, которого все это чрезвычайно позабавило. – Ваша пылкость – я не хочу сказать ничего обидного! – так освежающа! Даю вам слово чести.

– Она освежила и меня, черт побери! Удивительно освежила! – подхватил Джек.

– Ну, вот видите – и Джека тоже. Она освежила и Джека. Послушай, Джек, кем ты предпочел бы стать – стариком-печатником, который написал историю про какую-то дуру и ее соблазнителя, или пэром с десятью тысячами дохода?

– Марч… милорд Марч, вы считаете меня болваном? – осведомился Джек плаксивым голосом. – Чем я заслужил от вас такое поношение?

– Я же предпочту честь почестям и талант – богатству. Я предпочту сам заслужить громкое имя, а не унаследовать его от отца, хотя, благодарение богу, мой отец носит честное, ничем не запятнанное имя, – ответил молодой полковник. – Но прошу извинить меня, господа! – И, поспешно им поклонившись, он бросился навстречу двум дамам – старой и молодой, которых сопровождал пожилой джентльмен.

– Это красавица мисс Лоутер. Теперь я вспомнил! – сказал милорд. Глядите, он взял ее под руку! По слухам, они помолвлены.

– Неужто этот мужлан помолвлен с девицей из рода Лоутеров? – вскричал Джек. – Черт побери, к чему мы идем со всеми этими печатниками, отставными прапорщиками, учителишками и прочим сбродом!

В эту минуту автор лексикона, не выказавший никакого желания поклониться лорду Честерфилду, когда этот знаменитый вельможа учтиво его приветствовал, почтительно склонился почти до земли перед краснолицым толстяком в большой круглой шляпе и в мантии, который теперь появился на Променаде. Это был милорд епископ Солсбервйский, не без самодовольства выставлявший напоказ синюю ленту и звезду Подвязки, какового благородного ордена он был прелатом.

Доктор Джонсон держал шляпу в руках все время, пока беседовал с доктором Гилбертом, а тот наговорил много весьма лестных и похвальных слов мистеру Ричардсону, утверждая, что он – столп добродетели, проповедник истинной нравственности и оплот религии, в чем честный печатник и сам нимало не сомневался.