Сочинения - Уильям Теккерей

– Итак, вы знакомы с племянником старухи, с крезом, который только что приехал сюда?

– Тут тебе и конец, Джек! – заметил один молодой джентльмен другому.

– Да, я этого наречия так и не постиг, – согласился Джек. Дело в том, что те двое говорили по-французски.

– Без сомнения, любезнейший милорд, – ответил господин с длинной косицей.

– Вы показали редкостное проворство, любезный барон! Он ведь приехал не более двух часов назад. Слуги сказали мне об этом, только когда я сел обедать.

– Но я был знаком с ним прежде! Я часто видел его в Лондоне у баронессы и его кузена графа, – возразил барон.

Тут хозяин, сияя улыбками, подал Гарри благоухающий суп.

– Отведайте, сударь! Сварено по моему собственному рецепту, – сказал он и шепотом сообщил Гарри знаменитое имя вельможи, сидевшего напротив. Гарри поблагодарил мосье Барбо на его родном языке, после чего иностранец обернулся, послал Гарри самую любезную улыбку и объявил:

– Fous bossedez notre langue barfaidement, Monsieur [292] . Когда мистер Уорингтон был в Канаде, ему ни разу не доводилось слышать, чтобы французские слова произносились на такой лад. Он ответил иностранцу поклоном.

– Расскажите мне еще что-нибудь про этого креза, милейший барон, продолжал милорд, говоря со своим собеседником несколько сверху вниз и не обращая на Гарри ни малейшего внимания, что, пожалуй, сильно уязвило юношу.

– Что вы хотели бы услышать от меня, милорд? Этот крез – молодой человек, как все молодые люди. Он высок, как все молодые люди. Он неловок, как все молодью люди. У него черные волосы, как у всех, кто приезжает из Индий. Квартиру ему здесь сняли над игрушечной лавкой миссис Роуз.

«И я тоже живу там, – подумал мистер Уорингтон. – О каком крезе они говорят? А суп очень вкусный!»

– Он путешествует с большой свитой, – продолжал барон, – четверо слуг, две дорожные коляски и двое форейторов. Его камердинер – негр, который спас ему жизнь, когда он в Америке попал в руки дикарей, а теперь и слышать не хочет, чтобы его отпустили на свободу. Он упорно носит траур по брате, от которого унаследовал свои владения.

– А вас разве что-нибудь могло бы утешить, если бы ваш брат умер, милейший кавалер? – воскликнул пожилой джентльмен.

– О, милорд! Его имение! – ответил иностранец. – Как вам известно, оно не так уж мало.

– Ваш брат живет на доходы с родового имения, которое, как вы мне говорили, очень велико, а вы – своими трудами, дражайший кавалер.

– Милорд! – вскричал иностранец, которого его собеседник стал теперь называть кавалером.

– Своими трудами и умом, что гораздо благороднее! А вы будете нынче у баронессы? Она ведь, кажется, немного вам сродни?

– Я вновь не понимаю вас, ваше сиятельство, – с досадой ответил его собеседник.

– Но как же! Она – очень умная женщина, знатного происхождения, испытала невероятные приключения, почти без принципов (тут, к счастью, вы имеете перед ней преимущество). Но что до этого нам, людям света? Без сомнения, вы пойдете туда, чтобы играть с юным креолом и выиграть у него как можно больше. Между прочим, барон, а что, если этот юный креол на самом деле guet a pens? [293] Что, если наша почтенная дама попросту сочинила его в Лондоне и приписала ему сказочные богатства, чтобы он мог обирать здешних простаков?

J'y a souvent pense [294] , милорд, ответил барон, многозначительно прижимая палец к носу. – Ведь баронесса способна на что угодно.

– Барон, баронесса – que voulez-vous [295] , друг мой? Я имею в виду покойного супруга. Вы его знали?

– Близко. Более законченный негодяй еще не садился за карточный стол. В Венеции, в Брюсселе, в Спа, в Вене – ему были хорошо известны тюрьмы всех этих городов. Да, я его знал, милорд.

– Я так и полагал. Я видел его в Гааге, где имел честь познакомиться и с вами, – столь отъявленный мошенник не часто переступал мой порог. Но послу приходится открывать свои двери самым разным людям, барон, – шпионам, шулерам, злодеям и всяким мерзавцам.

– Parbleu [296] , милорд! Как вы их трактуете! заметил собеседник милорда.

– Человек моего ранга, милейший, – моего тогдашнего ранга, разумеется, обязан принимать всевозможных людей – в том числе и вашего друга. Зачем его жене могло понадобиться подобное имя, я, право, не могу понять.

– По-видимому, оно было лучше ее собственного.

– Вот как? Мне приходилось слышать про ирландца, который обменялся одеждой с огородным пугалом. Не берусь судить, какое имя более благородно английского епископа или немецкого барона.

– Милорд! – покричал его собеседник, вскакивая и прижимая руку к большой звезде у себя на груди. – Вы забываете, что я тоже барон и кавалер ордена…

– Шпоры Священной Римской Империи! Ничуть не забываю, любезный кавалер и барон! Вы не хотите еще вина? Так мы встретимся сегодня вечером у госпожи Бернштейн.

Кавалер ордена Шпоры и барон встал из-за стола, пошарил в вышитом кармане, словно в поисках монеты для полового, который подал ему большую, отделанную галуном шляпу, затем, взмахнув кружевной манжетой и рукой в сверкающих перстнях, сделал ему знак посторониться и величественно вышел из залы.

Только когда тот, кого называли милордом, заговорил о вдове епископа и супруге немецкого барона, Гарри Уорингтон наконец понял, что предметом беседы этих двух джентльменов служат его тетушка и он сам. Однако прежде, чем он окончательно в этом уверился, один из них покинул залу, а другой повернулся к двум молодым джентльменам и сказал: – Какой пройдоха! Все, что я говорил о Бернштейне, относится raulato nomine [297] и к нему. Он всегда был шпионом и плутом. Он менял веру уж не помню сколько раз. По моему настоянию его выслали из Гааги, когда я был там послом, и мне известно, что в Вене он был бит тростью.

– Не понимаю, как может лорд Честерфилд поддерживать знакомство с подобным негодяем! – воскликнул Гарри. Молодые люди оглянулись на него, но, к его удивлению, вельможа, которого он столь резко перебил, и не подумал прервать свою речь.

– Второго такого fieffe coquin [298] , как Польниц, не отыскать. Благодарение небу, он оставил мне мою табакерку! Вы смеетесь? Мошенник вполне способен украсть ее. – Милорд не сомневался, что молодые люди смеются его шутке.

– Вы совершенно правы, – сказал один из обедающих, поворачиваясь к мистеру Уорингтону, – хотя я и не знаю, какое вам, прошу прощения, до этого дело. Милорд будет играть с любым, кто его пригласит. Не тревожьтесь – он глух как пень и не слышал ни одного вашего слова: вот почему милорд будет играть с любым, кто положит перед ним колоду карт, и вот почему он не брезгует обществом этого мошенника.

– Черт побери, я знаю и других вельмож, которые не слишком-то разборчивы в знакомствах, – заметил мистер Джек.

– Ты имеешь в виду меня и мое знакомство с тобой? Видишь ли, мой милый, я всегда знаю, с кем имею дело, и никому не удастся меня провести.

Не обратив ни малейшего внимания на гневную вспышку мистера Уорингтона, милорд разговаривал теперь с мосье Барбо на своем любимом французском языке и милостиво хвалил обед. Хозяин отвешивал поклон за поклоном; он был в восторге, что его превосходительство доволен и что он сам еще не забыл искусства, которое постигал в молодости в Ирландском королевстве его превосходительства. Сальми понравилось милорду? Он только что подал сальми молодому знатному американцу напротив, джентльмену из Виргинии…

– Кому?! – Бледное лицо милорда на миг покраснело, когда он задал этот вопрос и посмотрел на Гарри Уорингтона, сидевшего напротив.

– Молодому джентльмену из Виргинии, который только что прибыл в Танбридж и в совершенстве владеет нашим прекрасным языком, – сказал мосье Барбо, надеясь с помощью этого комплимента убить двух зайцев.

– И которому ваше сиятельство ответит за выражения, оскорбительные для моей семьи и произнесенные в присутствии этих джентльменов, – прокричал мистер Уорингтон громовым голосом, твердо решив, что на этот раз обидчик его услышит.

– Подойдите и крикните ему прямо в ухо – тогда он, быть может, вас услышит, – посоветовал один из молодых людей.

– Я постараюсь, чтобы его сиятельство так или иначе меня понял, – с достоинством произнес мистер Уорингтон. – И не потерплю, чтобы он или кто-нибудь иной чернил моих родственников в моем присутствии!

Низенький вельможа напротив Гарри не слышал пи единого его слова, но воспользовался этим временем, чтобы подготовить собственную речь. Он встал, раза два провел платком по губам и оперся о стол изящными тонкими пальцами.

– Милостивый государь, – сказал он, – даю вам слово джентльмена, что я не знал, в чьем присутствии я говорю, и, очевидно, мой собеседник, мосье де Польниц, также не знаком с вами. Знай же я, кто вы такой, то, поверьте, я ни в коем случае не произнес бы ни единого слова, которое могло бы задеть вас. Я приношу вам мои оправдания и извинения перед присутствующими здесь лордом Марчем и мистером Моррисом.

На это мистер Уорингтон мог только поклониться и пробормотать несколько вежливых слов, после чего милорд, сделав вид, будто прекрасно их расслышал, отвесил Гарри еще один глубокий поклон, сказал, что будет иметь честь посетить мистера Уорингтона, и, кивнув молодым людям, покинул залу.