Тополиный пух - Фридрих Незнанский

— Давай лучше не будем, Вячеслав Иванович. Ты, вообще, по этой части как, не брезгаешь? — Кулагин щелкнул себя по кадыку.

— А почему я должен брезговать? — удивился Грязнов. — Рабочий день кончился. Ты на это, что ль, намекаешь?

— Ну, если не против?.. — Кулагин открыл кейс, сгреб в него пистолет с обоими удостоверениями, а оттуда достал красочную квадратную упаковку с бутылкой французского «Наполеона». — Не будешь возражать, если мы по маленькой за окончание дела, а?

— Ты погоди с окончанием. Ты мне на вопрос не ответил. Ну, хорошо, понимаешь, что мой парень горячие точки прошел, а если б он послабее оказался? Они его что, уделали бы? А чего они «хвостом» болтаются, как, извини, говно в проруби? Ты их послал? Назови причину — разберемся, потом думать будем, окончено дело или нет. Ишь, шустрые вы какие!

— Так ведь всю жизнь учили! — захохотал Кулагин. — Ты чего, Вячеслав Иванович, сам не понимаешь? Оперативная нужда! Я ж тоже своего рода крайний. Шеф вызывает, говорит: «Чего там следователь копает под нашего парня?» — ну, из газеты. Посмотри, мол. Мне приказано, я приказываю. А дальше — это уже собственная их инициатива. За что и хорошо наказаны. И я еще добавлю. Вот и все! Ты ж сам всю жизнь — оперативник, не мне объяснять тебе наши азы… Не нравится тебе или там кому-то еще «хвост» — сниму, а перед руководством уж как-нибудь потом оправдаюсь. А может, и ты мне подскажешь решение. Чего надо-то от того сморчка из «Секретной почты»? Просто по-товарищески спрашиваю, если уголовщина какая — ну и хрен с ним, а если политика, мать ее, то тем более. Мне бы только узнать-.

— А ты бы сразу спросил, я от тебя, Федор Федорович, и скрывать ничего не стал бы, — изобразил полнейшее дружелюбие Грязнов. — Какой-то анонимщик обгадил крупного судебного деятеля, из Высшего арбитража…

— А тебе-то что за дело? — насмешливо перебил Кулагин.

— Так тот с жалобой к генеральному прокурору, ну и покатилось— то, другое. Сам знаешь, как бывает, когда наверху хотят очистить чей-то мундир. А тут еще эти… твои… Да не просто — сел на «хвост» и сиди себе, пока не сгонят, а они наглые! Вот и нарвались. Боишься, что ли, шума-то?

— Да не боюсь, не нужен он, — поморщился Кулагин. — Это ж не им оплеуха, а мне как их начальнику.

— По этому поводу могу только одно сказать, Федор Федорович, не держи дураков. Помнится, в добрые старые времена, это было законом.

— Ну, давай хоть за старину дернем? — оживился Кулагин. — За те времена, когда мы были молодыми! За нашу молодость, а?

— А за что другое я б с тобой вообще пить не стал, — заметил Грязнов.

— Вот за что тебя всегда уважал, Вячеслав Иванович! — воскликнул Кулагин. — За правду! Много мы, поди, друг другу крови-то в свое время попортили, а ради чего? И вспоминать теперь смешно!

Грязнов отчетливо видел, что Кулагин просто очень рад тому обстоятельству, что неприятная история так легко, по его мнению, заканчивалась. Интересно, а на что он рассчитывал? Что факт стычки представителей двух охранных частных структур вызовет громкий государственный резонанс? Как бы не так! Или что та же Генеральная прокуратура каким-то образом отреагирует на факт слежки за своим сотрудником, занимающимся расследованием клеветнического выступления газеты? Тоже весьма сомнительно.

В другом обозначился интерес Кулагина. В дальнейшем разговоре проскользнула у него этакая робкая, что ли, мыслишка: а нельзя ли, мол, закрыть это дело вообще, к едреной фене? Ну, пройдет время, ну, дадут в газете опровержение, что факты не подтвердились и на сотрудника, допустившего публикацию, наложено взыскание. И все кругом успокоятся.

— Можно-то оно, наверное, можно, да вот с опровержением как-то в газете не спешат.

— А если их поторопить?

— Ну… если так? — тянул с окончательным своим решением Вячеслав Иванович, будто исключительно от него в данный момент и зависело решение вопроса.

Ему показалось, что интересы холдинга, о чем он уже знал от Турецкого, каким-то образом вошли в противоречие с интересами самого Кулагина, призванного защищать этот холдинг. Бывают такие ситуации? А почему нет? У Федора ведь «закваска» старая, и вполне может быть, что именно его личные интересы лежат несколько в иной плоскости, нежели те, которые демонстрировал тот же холдинг, желая просто отомстить Степанцову за свой проигрыш в имущественном споре с другим таким же нефтегазовым монстром. А Кулагин с его-то прошлым может служить не одному хозяину. Вот и появляются невидимые миру противоречия…

— А давай мы оба, каждый со своей стороны… попробуем? — горячо предложил Кулагин.

— Разве что если попробовать? — с уже более определенной интонацией как бы подвел итог Грязнов.

И они выпили еще по рюмочке, словно обязывающей их теперь активно помогать друг другу «закрыть к едреной фене» это нехорошее дело.

Теперь уже, слушая рассказ Грязнова по. телефону, хохотал Турецкий.

— Славка, — отсмеявшись, сказал он, — ну то, что ты решил историю с мордобоем мирным путем, честь тебе и хвала. Но каким образом я-то могу прекратить расследование?

— А кто тебя заставляет это делать? — удивился Грязнов. — Моя болтовня с Федором? Так это я с ним разговаривал, а не ты. Зато мешать они больше не будут. Либо станут делать это гораздо тоньше. Но ты уже предупрежден. А кто предупрежден, тот вооружен. Какие у тебя-то проблемы? Ты хочешь дальше раскручивать эту компанию «голубых»? Валяй, никто тебе не мешает. Я усек в разговоре с Федором совсем другую мысль. Вот послушай. Ему с высокого потолка плевать на твоего редактора. У Федора, я почувствовал, просматривается свой, более глубокий интерес. Формально он просит отвязаться от их газеты, а лично заинтересован лишь в том, чтобы прекратились разговоры о герое публикации — то есть о Степанцове. И тут у него имеется как бы собственный внутренний конфликт — с одной стороны, с другой стороны… понимаешь? Будто он чего-то мог наобещать уже этому Степанцеву, а теперь не знает, как выпутаться из ситуации, поскольку и его собственное начальство заинтересовано в устранении этого судебного чиновника. Может, у них есть другая кандидатура на пост председателя. Они помогут утвердиться своему человеку, а тот отдаст им то, что они еще не успели награбить у государства. Как говорил наш с тобой учитель, которого теперь все, кому ни лень, пинают ногами? Ищите, кому выгодно!

— Положим, не он придумал, а еще в Древнем Риме. «Кви продэст?» — так они говорили, Славка, ты все забыл. Слушай, а не переусложняешь ли ты? — усомнился Турецкий.

— Я говорю только о своих впечатлениях, а уж об интуиции — тут я тебе не товарищ. Мне голые факты нужны.

— Очень голые?

— Саня, не морочь мне голову, это вопросы моей собственной компетенции.

— А я — что? А я ничего, валяй.

— А ты куда вчера, между прочим, смылся? И даже футбол красивый не досмотрел!

— А вот уж это, Вячеслав Иванович, вопрос моей компетенции. Ты просто все уже забыл. Привет!

— Что, так-таки и не поделишься впечатлениями?

— Так и не поделюсь!

3

Александр Борисович ни за что не сознался бы своему другу Славке в том, что он весь оставшийся день думал только об одном: как проникнуть незаметно в квартиру Липского и пошарить в ней в поисках пишущей машинки. Это был бы последний штрих, после которого дело можно было бы считать полностью расследованным. И даже присутствие самого Липского не понадобилось бы. Сейчас. Потом— это уже другое дело, пусть кто хочет, тот и разбирается, что подвигло Льва Зиновьевича написать клеветническую статью про Степанцова. И особенно, кому это было нужно, кому выгодно? Ибо без выгоды в наш век уже, наверное, ничего не делается.

С этой целью он сделал несколько телефонных звонков, провел три мимолетные, или почти мимолетные, встречи, во время которых постарался использовать всю силу, Своего убеждения. И преуспел.

Первое, что он сделал (вернее, в последовательности действий эта встреча была второй по счету), — это условился с Оксаной о короткой встрече во время обеденного перерыва наедине. Нет, не в чьей-то пустой квартире, а в кафе, причем в стороне от редакции, где их не могли бы засечь сотрудники «Секретной почты».

Оксана, сегодня менее сногсшибательная, чем вчера, впорхнула к нему в машину, Турецкий нажал на газ, и через пять минут они входили в небольшое кафе на Рождественском бульваре, где царила приятная полутьма после ослепительного солнца на улице.

Перед Александром стояла нелегкая задача — сделать девушку не любовницей, а доверенной соучастницей мелкого преступления. По ее же представлениям, видимо, одно ничуть не мешало другому. Во всяком случае, после того, что ей рассказал Турецкий и объяснил, в чем он видит ее помощь, она загорелась. А может, у нее вдруг возникла мысль, что именно таким вот образом она отомстит им всем за то унижение, которое, по ее словам, испытала однажды в их обществе. Что за унижение? Ах, ну да, «скукота, короче, блин». Турецкий не мог утверждать, что слова расставлены именно в том порядке, как у Оксаны, но не суть важно. Достаточно того, что она оказалась девушкой памятливой и мстительной и будет, как в известном старом анекдоте, мстить и мстить, без отдыха и остановки.