Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

От продолжения разговора ее спас внезапно возникший в настороженной тишине вой.

Этот звук ей уже приходилось слышать на полигоне в Гагачьем, — Лада мгновенно поняла, что летит мина, но в этот раз вой оказался намного более надсадным, густым, изматывающим, чем тогда на полигоне…

Горенко метнулся к амбразуре.

— Вот суки… — неизвестно для кого произнес он и вдруг метнулся в противоположную сторону, к выходу из укрепления.

— Перелет, козлы!.. — раздался секунду спустя его голос. — В горы саданули, километрах в трех от нас. Слышь, Малышев, — обратился он к рядовому, который, побледнев так же, как и он, наблюдал за далекой вспышкой среди скал. — Откуда у этих козлов шестнадцатиствольник, а?

Шестнадцатиствольная установка залпового минометного огня являлась одной из последних разработок в области военной промышленности Китая. Ее особенность заключалась в смертельной точности выстрела — залпом управлял компьютер, способный наводить установку по разным признакам цели, например, выстрел мог быть произведен по аномальному тепловому пятну, устойчивому радарному сигналу и так далее.

Электронной машине было абсолютно все равно, на чьей стороне она воюет и что представляет собой человек, номинально управляющий смертоносным комплексом. Злая шутка высоких технологий? Гримаса судьбы или зловещая закономерность, на которую долгие годы никто не хотел обращать внимания?

Скорее последнее, потому что здесь, неподалеку от таджикско-афганской границы сторонниками движения «Automatic Service» был окончательно проигран спор о том, следует ли совершенствовать машины до того уровня, чтобы ими мог управлять даже младенец.

Боевой компьютер установки, активированный простым нажатием кнопки, которой коснулся грязный палец моджахеда, автоматически сканировал пространство вокруг себя.

Обнаружив вероятную цель, он выдал данные о ней на дисплей оператора. В данном случае вспыхнувший на зеленом рельефном фоне карты алый маркер отмечал пеленг на необычайно сильный, активный сигнал от работы систем спутниковой связи. Приемопередающие устройства были обнаружены среди скал, в трех километрах севернее реки.

Это была та самая площадка, где расположилась представительная комиссия, наблюдавшая за действиями Лады в боевой обстановке…

«Оператору», уставившемуся на яркий мигающий сигнал, последний не говорил ровным счетом ничего. Моджахед просто был зол на весь мир, в данный момент ему хотелось одного — садануть по экрану так, чтобы самому аллаху стало тошно, точно так же, как и ему в данный момент.

Он проорал что-то по-афгански, и из крытого тентом грузовика в хвосте колонны выволокли европейца со связанными за спиной руками.

Ткнув пальцем в пульсирующую точку, он задал вопрос, который тут же был переведен пленнику на скверный английский. Тот болезненно поморщился, но ответил.

Глаза моджахеда вспыхнули недобрым огнем.

Через минуту шестнадцать стволов изрыгнули в небо воющую смерть.

Фигура, хлопотавшая подле станины шестнадцатиствольной минометной установки, издали походила на дервиша из древних арабских сказаний. Маленький, коренастый, оборванный, в замызганном стеганом халате, он суетился среди взметнувшихся клубов пыли, тряся головой и проклиная шайтана за то, что не может разглядеть результат своей работы.

За головным грузовиком, с которого, собственно, и был произведен залп, застыла длинная колонна из десяти машин.

Внезапно он почувствовал, как за пазухой что-то запищало, задергалось, будто там притаился маленький зверек.

Дико выругавшись на одном из афганских диалектов, он извлек из-за отворота халата «Бенефон-3000» — самый современный на этот день прибор сотовой связи. По его понятиям, этим маленьким телефоном управлял шайтан. Впрочем, залповой установкой то же. Нельзя сказать, чтобы афганский крестьянин, оторванный от мотыги и привычного уклада жизни не утихающей вот уже полвека войной, соблазнившийся жизнью бандита, которая представлялась много проще и слаще рабского труда на клочке скудной земли, был так непроходимо туп, как то могло показаться со стороны. Нет. Возможно, что в других условиях он бы стал кем-то иным, но, увы, Самат родился на войне, был воспитан войной, и единственным его университетом являлась жизнь. Грязными пальцами откинув активную панель, он почему-то воровато огляделся и приложил прибор к уху.

— Самат, это Керим, — услышал он хриплый голос хозяина каравана. — Ты, шакал вонючий, сдурел? Хочешь в яму?! Кто позволил стрелять?! Ты знаешь, сколько стоит один выстрел из этой установки?! Я тебя сгною, падаль!

— Э, шайтан!.. — гневно выдавил в ответ низкорослый афганец — Ала инч!.. — Дальше последовал очередной поток ругательств.

Трубка что-то ответила ему, и Самат, посмотрев сквозь рассеявшуюся пыль по сторонам, опомнившись, перешел на таджикский со скверным акцентом, присущим уроженцам северных областей Афганистана:

— Керим, Махмуда нет! Араги нет! Никто нет! БТР — сгореть! Урус стрелял. Я видел! Там, горы, — их глаза. Прибор показывать — много глаза. Смотрят вниз — смеяться над Самат. Самат попал! — хищно оскалился он.

— Зачехли установку, придурок недоношенный, и жди! — рявкнул из трубки голос Керима. — Пусть караван стоит на месте, пока мы не очистим переправу. Ты понял? Ни одного выстрела, никаких движений! Это оружие на продажу, нам за него заплатили, заруби это себе на носу! Еще одна такая выходка — я с тебя лично шкуру спущу, собака!

Минут десять на том берегу реки не происходило ровным счетом ничего. Подбитый у переправы БТР уже не полыхал — магниевый сплав выгорает быстро, и теперь изнутри обуглившегося остова машины сочился черный едкий дым. В пожухлой траве, словно брошенные кем-то тряпки, виднелись трупы боевиков в замызганных полосатых халатах. Кустарник по берегу уже выгорел, обнажив обугленные сучья и почерневшую траву, что продолжала истекать струйками дыма, ухудшая видимость и заволакивая брод плотным, удушливым саваном, который рвал и трепал налетающий порывами ветер.

Река на участке брода разлилась до ширины метров в сто. Ее мутные, полные глиняной взвеси воды текли тут чуть спокойнее. Несмотря на недавнюю стрельбу и горящий по правому берегу кустарник, с той стороны реки к привычному водопою спустился одинокий тур и, наклонив голову к воде, начал жадно пить, смешно шевеля толстыми мясистыми губами.

Внезапно он бросил свое занятие и резко вскинул голову, пугливо озираясь по сторонам.

Наблюдавший за ним в бинокль Рощин прислушался.

С левого фланга порыв ветра донес приближающийся рокот.

«Неужели левее брода?.. — мелькнула в его голове догадка. — Но там же глубоко, черт побери…»

— Первый, ты слышишь? — резко спросил он, вскинув ко рту руку с коммуникатором.

— Так точно!

— Держи позицию! Огонь открывать только наверняка!

— Понял вас!

— Орел! — вызвал Рощин приданную его взводу минометную батарею, чьи позиции были расположены в тылу, метрах в трехстах от линии траншей.

— Четвертый на связи!

— Второй квадрат, там подозрительное шевеление. Если сунутся к воде на плавсредствах — накрывай немедленно!

— Так точно!

— Все, пока отбой… — Рощин смотрел на плотную стену не тронутого огнем кустарника и недоумевал, почему молчат таджикские пограничники? Ведь не было слышно ни стрельбы, ничего…

Спустя минуту сомнения капитана разрешились самым неприятным и недвусмысленным образом.

Звук работающих моторов уже стал совсем отчетливым, он приближался к левому флангу взвода с той стороны реки, но все еще оставалось непонятным — что это, колонна грузовиков, БТРы или…

…Стена кустов на противоположном берегу внезапно разломилась, тяжко раздаваясь в стороны, и на каменистый берег выполз, плюясь выхлопом из плохо отрегулированного движка, старый, видавший виды «Т-100» с бортовым номером «27» на башне.

— Это таджики!.. — с явным облегчением доложил Логвин, сверившись с полученным перед отправкой списком позывных и опознавательных маркеров. — Бортовой номер приписан пятой заставе, позывной механизированной группы — «Гром».

— Вызови! — коротко приказал Рощин, которого еще не покинули нехорошие предчувствия. Показалось ему, что на броне танка, за покатой башней мелькнула закутанная в традиционный для афганцев халат фигура с «Калашниковым»?

Лязгая гусеницами и разбрасывая вывороченные с корнем кусты, танк прополз через узкий пляж и с ходу вошел в воду, разрезая речную гладь приваренным к носу волнорезом.

Тишина на позициях стояла гробовая. Над рекой стлался дым, скрадывая очертания бронированной машины.

— Гром-1, вызывает Сокол, прием!.. Тишина.

— Гром-1, — повторил Логвин, пристроившись у радиостанции…