Полное собрание стихотворений - Алексей Апухтин

1873

Памяти Н. Д. Карпова

С тех пор, как помню жизнь, я помню и тебяС улыбкой слушая младенческий мой лепетИ музу детскую навеки полюбя,Ты знал мой первый стих и первый сердца трепет

В мятежной юности, кипя избытком сил,Я гордо в путь пошел с доверчивой душою,И всюду на пути тебя я находил,В безоблачный ли день, в ночи ли под грозою.

Как часто, утомись гонением врагов,Предавшись горькому, томящему бессилью,К тебе спасался я, как под родимый кровСпасается беглец, покрыт дорожной пылью!

Полвека прожил ты, но каждый день милейКазалась жизнь тебе, – ты до конца был молод.Как не было седин на голове твоей,Так сердца твоего не тронул жизни холод.

Мне так дика, чужда твоей кончины весть,Так долго об руку с тобой я шел на свете,Что, вылив из души невольно строки эти,Я всё еще хочу тебе же их прочесть!

1873

Падающей звезде

Бывало, теша ум в мечтаньях суеверных,Когда ты падала огнистой полосой,Тебе вверял я рой желаний эфемерных,Сменявшихся в душе нестройною толпой.Теперь опять ты шлешь мне кроткое сиянье,И взором я прильнул к летящему лучу.В душе горит одно заветное желанье,Но вверить я его не в силах… и молчу.Как думы долгие, лишивши их покрова,В одежду чуждую решуся я облечь?Как жизнь всю перелить в одно пустое слово?Как сердце разменять на суетную речь?О, если можешь ты, сроднясь с моей душою,Минуту счастия послать ей хоть одну,Тогда блесну, как ты, огнистой полосоюИ радостно в ночи безвестной утону.

1873

Рыбница

«Как бедный пилигрим, без крова и друзей…»

Как бедный пилигрим, без крова и друзей,Томится жаждою среди нагих степей,–Так, одиночеством, усталостью томимый,Безумно жажду я любви недостижимой.Не нужны страннику ни жемчуг, ни алмаз,На груды золота он не поднимет глаз,За чистую струю нежданного потокаОн с радостью отдаст сокровища Востока.Не нужны мне страстей мятежные огни,Ни ночи бурные, ни пламенные дни,Ни пошлой ревности привычные страданья,Ни речи страстные, ни долгие лобзанья…Мне б только луч любви!.. Я жду, зову его…И если он блеснет из сердца твоегоВ пожатии руки, в немом сиянье взора,В небрежном лепете пустого разговора…О, как я в этот миг душою полюблю,С какою радостью судьбу благословлю!..И пусть потом вся жизнь в бессилии угрюмомТерзает и томит меня нестройным шумом!

1873

Памяти Ф. И. Тютчева

Ни у домашнего, простого камелька,Ни в шуме светских фраз и суеты салоннойНам не забыть его, седого старика,С улыбкой едкою, с душою благосклонной!

Ленивой поступью прошел он жизни путь,Но мыслью обнял всё, что на пути заметил,И перед тем, чтоб сном могильным отдохнуть,Он был, как голубь, чист и, как младенец, светел.

Искусства, знания, событья наших дней –Всё отклик верный в нем будило неизбежно,И словом, брошенным на факты и людей,Он клейма вечные накладывал небрежно…

Вы помните его в кругу его друзей?Как мысли сыпались нежданные, живые,Как забывали мы под звук его речейИ вечер длившийся, и годы прожитые!

В нем злобы не было. Когда ж он говорил,Язвительно смеясь над жизнью или веком,То самый смех его нас с жизнию мирил,А светлый лик его мирил нас с человеком!

Между 1873 и 1875

«В уютном уголке сидели мы вдвоем…»

М. Д. Жедринской

В уютном уголке сидели мы вдвоем,В открытое окно впивались наши очи,И, напрягая слух, в безмолвии ночномЧего-то ждали мы от этой тихой ночи.

Звон колокольчика нам чудился порой,Пугал нас лай собак, тревожил листьев шорох…О, сколько нежности и жалости немой,Не тратя лишних слов, читали мы во взорах!

И сколько, сколько раз, сквозь сумрак новых лет,Светиться будет мне тот уголок уютный,И ночи тишина, и яркий лампы свет,И сердца чуткого обман ежеминутный!

24 августа 1874

Рыбница

Венеция

В развалинах забытого дворцаВодили нас две нищие старухи,И речи их лилися без конца.«Синьоры, словно дождь среди засухи,Нам дорог ваш визит; мы стары, глухиИ не пленим вас нежностью лица,Но радуйтесь тому, что нас узнали:Ведь мы с сестрой последние Микьяли.

Вы слышите: Микьяли… Как звучит!Об нас не раз, конечно, вы читали,Поэт о наших предках говорит,Историк их занес в свои скрижали,И вы по всей Италии едва лиНайдете род, чтоб был так знаменит.Так не были богаты и могучиНи Пезаро, ни Фоскари, ни Пучи…

Ну, а теперь наш древний блеск угас.И кто же разорил нас в пух? Ребенок!Племянник Гаэтано был у нас,Он поручён нам был почти с пеленокИ вырос он красавцем: строен, тонок…Как было не прощать его проказ!А жить он начал уже слишком рано…Всему виной племянник Гаэтано.

Анконские поместья он спустил,Палаццо продал с статуями вместе,Картины пропил, вазы перебил,Брильянты взял, чтоб подарить невесте,А проиграл их шулерам в Триесте.А впрочем, он прекрасный малый был,Характера в нем только было мало…Мы плакали, когда его не стало.

Смотрите, вот висит его портретС задумчивой, кудрявой головою;А вот над ним – тому уж много лет –С букетами в руках и мы с сестрою.Тогда мы обе славились красою,Теперь, увы… давно пропал и следОт прошлого… А думается: всё жеНа нас теперь хоть несколько похоже.

А вот Франческо… С этим не шути,В его глазах не сыщешь состраданья:Он заседал в Совете десяти,Ловил, казнил, вымучивал признанья,За то и сам под старость, в наказанье,Он должен был тяжелый крест нести:Три сына было у него, – все троеУбиты в роковом Лепантском бое.

Вот в мантии старик с лицом сухим –Антонио… Мы им гордиться можем:За доброту он всеми был любим,Сенатором был долго, после дожем,Но, ревностью, как демоном, тревожим,К жене своей он был неумолим!Вот и она, красавица Тереза:Портрет ее – работы Веронеза –

Так, кажется, и дышит с полотна…Она была из рода Морозини…Смотрите, что за плечи, как стройна,Улыбка ангела, глаза богини,И хоть молва нещадна, – как святыни,Терезы не касалася она.Ей о любви никто б не заикнулся,Но тут король, к несчастью, подвернулся.

Король тот Генрих Третий был. О немВ семействе нашем памятно преданье,Его портрет мы свято бережем.О Франции храня, воспоминанье,Он в Кракове скучал, как бы в изгнанье,И не хотел быть польским королем.По смерти брата, чуя трон побольше,Решился он в Париж бежать из Польши.

Дорогой к нам Господь его привел.Июльской ночью плыл он меж дворцами,Народ кричал из тысячи гондол,Сливался пушек гром с колоколами,Венеция блистала вся огнями.В палаццо Фоскарини он вошел…Все плакали: мужчины, дамы, дети…Великий государь был Генрих Третий!

Республика давала бал гостям…Король с Терезой встретился на бале.Что было дальше – неизвестно нам,Но только мужу что-то насказали,И он, Терезу утопив в канале,Венчался снова в церкви Фрари, там,Где памятник великого Кановы…Но старику был брак несчастлив новый».

И длился об Антонио рассказ,О бедствиях его второго брака…Но начало тянуть на воздух насИз душных стен, из плесени и мрака…Старухи были нищие, однакоОт денег отказались, и не разНам на прощанье гордо повторяли:«Да, да, – ведь мы последние Микьяли!»

Я бросился в гондолу и велелКуда-нибудь подальше плыть. Смеркалось…Канал в лучах заката чуть блестел,Дул ветерок, и туча надвигалась.Навстречу к нам гондола приближалась,Под звук гитары звучный тенор пел,И громко раздавались над волнамиЗаветные слова: dimmi che m’ami.[72]

Венеция! Кто счастлив и любим,Чья жизнь лучом сочувствия согрета,Тот, подойдя к развалинам твоим,В них не найдет желанного привета.Ты на призыв не дашь ему ответа,Ему покой твой слишком недвижим,Твой долгий сон без жалоб и без шумаЕго смутит, как тягостная дума.

Но кто устал, кто бурей жизни смят,Кому стремиться и спешить напрасно,Кого вопросы дня не шевелят,Чье сердце спит бессильно и безгласно,Кто в каждом дне грядущем видит ясноОдин бесцельный повторений ряд,–Того с тобой обрадует свиданье…И ты прошла! И ты – воспоминанье!..

Когда больная мысль начнет вникатьВ твою судьбу былую глубже, шире,Она не дожа будет представлять,Плывущего в короне и порфире,А пытки, казни, мост Dei Sospiri[73] –Всё, всё, на чем страдания печать…Какие тайны горя и изменыХранят безмолвно мраморные стены!..

Как был людьми глубоко оскорблен,Какую должен был понесть потерю,Кто написал, в темнице заключенБез окон и дверей, подобно зверю:«Спаси, Господь, от тех, кому я верю,–От тех, кому не верю, я спасен!»Он, может быть, великим был поэтом,–История твоя в двустишье этом!

Страданья чашу выпивши до дна,Ты снова жить, страдать не захотела,В объятьях заколдованного сна,В минувшем блеске ты окаменела:Твой дож пропал, твой Марк давно без дела,Твой лев не страшен, площадь не нужна,В твоих дворцах пустынных дышит тленье…Везде покой, могила, разрушенье…

Могила!., да! Но отчего ж поройТы хороша, пленительна, могила?Зачем она увядшей красотойЗабытых снов так много воскресила,Душе напомнив, что в ней прежде жило?Ужель обманчив так ее покой?Ужели сердцу суждено стремиться,Пока оно не перестанет биться?..

Мы долго плыли… Вот зажглась звезда,Луна нас обдала потоком света;От прежней тучи нет теперь следа,Как ризой, небо звездами одето.«Джузеппе! Пеппо!» – прозвучало где-то…Всё замерло: и воздух и вода.Гондола наша двигалась без шума,Налево берег Лидо спал угрюмо.

О, никогда на родине моейВ года любви и страстного волненьяНе мучили души моей сильнейТоска по жизни, жажда увлеченья!Хотелося забыться на мгновенье,Стряхнуть былое, высказать скорейКому-нибудь, что душу наполняло…Я был один, и всё кругом молчало…

А издали, луной озарена,Венеция, средь темных вод белея,Вся в серебро и мрамор убрана,Являлась мне как сказочная фея.Спускалась ночь, теплом и счастьем вея;Едва катилась сонная волна,Дрожало сердце, тайной грустью сжато,И тенор пел вдали: «О, sol beato»[74]…

1874