Моя Европа - Робин Локкарт

Затем наш путь лежал в Замок Лани (Замок Лани - резиденция "любившего скромные вещи"" президента Масарика: http://en.wikipedia.org/wiki/L%C3%A1ny_%28Kladno_District%29 , в котором я не был более пятнадцати лет. Мы уже опаздывали на встречу с Бенешем, но Ян не торопился, и перед тем, как встретится с Президентом, повёл меня наверх показать комнату, в которой умер его отец. Помещение оказалось большим, с двумя окнами по обе стороны, из которых открывался прекрасный вид на парк и лес. На столе, стоявшем напротив кровати, лежали гипсовые слепки с лица и руки Масарика. За исключением этого, обстановка была самой простой. Мне запомнился только книжные шкафы. Они имели непримечательный вид, ничем не выделялись и скорее бы подошли к комнате какого-нибудь школьника, а не Президента. Но Томаш Масарик был скромным человеком, и пост Президента не изменил его привычек (скромнее некуда: http://en.wikipedia.org/wiki/L%C3%A1ny_%28Kladno_District%29 . В этом замке коллекция спортивных машин президента Масарика, ставшая музеем. Во время войны замок был резиденций мало упоминаемого президента Чехословакии во время войны - чистый еврей Эмиль Хача (1938-45). http://en.wikipedia.org/wiki/Emil_H%C3%A1cha А то, обычно, все любят вспоминать, якобы, жестокого к евреям наместника Рейнхардата Гейдриха http://en.wikipedia.org/wiki/Reinhard_Heydrich На снимке Эмиль Хача беседует с Гитлером и Герингом: http://en.wikipedia.org/wiki/File:Bundesarchiv_B_145_Bild-F051623-0206,_Berlin,_Besuch_Emil_Hacha,_Gespr%C3%A4ch_mit_Hitler.jpg . После оккупации Праги советскими войсками Хача туже умер в госпитале. После реставрации англоязычной гегемонии в Чехии в 1989 году новый президент разрезанной на две части Чехословакии, чешский криптоеврей, Вацлав Хавел http://en.wikipedia.org/wiki/V%C3%A1clav_Havel снова зачастил в замок Лани. Прим. ред.)

Масарик предпочитал работать и жить в одной комнате, и в этом отношении Ян, любивший отца и хранивший о нём память, следовал его примеру.

Он рассказал мне, что во время оккупации немцы не трогали отцовскую спальню и нигде не срывали его портретов. Даже Гитлер никогда не говорил о нём плохо и вообще не упоминал его имени в своих выступлениях.

Сегодня Клемент Готвальд, занявший резиденцию в Лани, переоборудовал комнату Масарика. Масарик был порядочным человеком, но как правильно заметил Тейлор, одной порядочности для коммунизма не достаточно.

Мы спустились вниз и встретились с Бенешем, который, как казалось, был поглощён политическими планами. «Лошади давно готовы», – сразу же выпалил он. Я поспешил объяснить, что по дороге у нас спустилась шина, и нам пришлось меня колесо. Я понял, почему Ян тянул время, и был ему благодарен за это: прошло то время, когда мы с упоением ездили верхом.

Бенеш расспросил меня о встрече с Готвальдом, а когда я кратко рассказал ему об этом, потёр руки. «Я так и думал, – произнёс он. – Готвальд вовсе не плох. Он внимателен, рассудителен и бесконечно предан Фирлингеру (Зденек Фирлингер (Чешский криптоеврей: http://www.coldwar.hu/html/en/finding_aids/czechoslovakia/councmin_czechslov.html Лондонский премьер Чехословакии: http://en.wikipedia.org/wiki/Zden%C4%9Bk_Fierlinger ). На этом месте вмешался Ян и с большим ликованием заметил Бенешу, что Фирлингер своей речью по восхвалению Запада во время недавнего визита в Англию навлёк на себя ненависть коммунистов. Фирлингер, единственный человек, которого, как мне кажется, Ян по-настоящему ненавидел, был обязан своей карьерой Бенешу. Во время войны, являясь послом в Москве, он фактически предал своего покровителя, плетя за его спиной интриги вместе с Готвальдом. В качестве Премьер-министра после освобождения Чехословакии он снова работал против Бенеша. В третий раз Фирлингер предал его после переворота в феврале 1948 года. Являясь социал-демократом, он способствовал расколу своей партии и, отдав голоса своей секции в пользу коммунистов, придал тем самым законную видимость совершённому путчу.

Мне снова пришлось выслушать очередное выступление Бенеша по поводу политического курса. Он во многом повторялся и выразил прежнюю уверенность в будущем. Закончив, Бенеш доверительно сказал мне: «Дайте нам шанс, и мы не подкачаем. И передайте господину Идену (прим. Министр Иностранных дел Великобритании http://en.wikipedia.org/wiki/Anthony_Eden ) и сэру Орме Сардженту (Orme Sargent – заместитель министра Иностранных дел Великобритании), что мы не теряем ни минуты – за всю свою жизнь я никогда так самоотверженно не работал».

Создавалось впечатление, что Бенеш был целиком захвачен этой идеей. Действительно, работа проводилась большая, и следующим утром он отправлялся в Западную Богемию с четырехдневным визитом. Он не бывал там с 1938 года, в числе других ему предстояло посетить родной город Кожланы. Я знал, что визит пройдёт успешно. Мне также было известно, что Бенеш ничего не делал в полсилы. Удивляло, как долго он мог продолжать работать в таком темпе.

Он вышел проводить нас. Солнце блеснуло на его поседевших волосах и высветило насмешливую грустную улыбку. Я почувствовал, что видел Бенеша в последний раз.

На обратном пути в Прагу мы проезжали деревушку, и мне бросилась в глаза надпись «Наши Спасители», написанная огромными буквами на стене дома. Остаток предложения оказался стёртым. Я повернулся к Яну:

- Что это? Неужели у вас есть Армия Спасения?

- А это, - пояснил он с раздражением в голосе, - пример того, как местные жители собирались приветствовать солдат Армии Патона на их пути в Прагу. Но они не пришли, и надписи пришлось стирать. Вы их ещё много раз увидите.

В тот же вечер Ян дал ужин в мою честь. Собралось шестнадцать человек, в их числе – семья Хурбанов (прим., Хурбан – член Правительства в эмиграции), Фердинанд Пероутка (прим., выдающийся чешский журналист) с женой Коптой, известной чешской писательницей; Сэр Филипп Николс, наш Посол, вернувшийся из поездки; вдова Карела Чапека Ольга Шайнпфлугова и Марсия Девенпорт (Marcia Davenport),знаменитая американская писательница, влюблённая в Чехословакию и большая поклонница Яна. (Обычный криптоеврейский интернационал. Прим. ред.) Стол ломился от яств, а среди прочих напитков преобладала водка. Сначала чувствовалось какое-то замешательство, но постепенно гости расслабились, и вечеринка потекла своим чередом. Они настояли, чтобы я уговорил Яна сесть к роялю. Ведь от его прежней весёлости не осталось и следа, он даже перестал играть на своём любимом инструменте, а мой приезд в Прагу мог бы оказаться удобным поводом тряхнуть стариной. Мне понадобилось немало времени и достаточно много водки, чтобы подтолкнуть Яна к клавишам. Наконец, он заиграл, и музыка звучала беспрерывно более часа.

Всё ещё находившийся под влиянием грустных воспоминаний об отце, Ян сначала исполнил словацкие мелодии, которые соответствовали его настроению. Затем вместе с мадам Хурбан он пропел несколько народных чешских и словацких песен, звучавших так грустно и навевавших тоску по прошлому. Во время пения у Яна на глазах блестели слёзы.

Меня всегда поражало, как быстро у Яна менялось настроение. За несколько секунд он мог перейти от слёз к громкому смеху. То же самое имело место и в тот вечер. Словно устыдившись своей грусти, он вдруг запел какую-то кабацкую русскую песню, и все присутствующие задорно подхватили её. Врождённый драматический артистизм не покидал Яна до конца вечера. За несколько дней до этого события в Праге побывал Прокофьев, и Ян, прекрасно игравший на рояле и способный импровизировать не хуже любого композитора, отлично его спародировал (Композитор Сергей Прокофьев - русский криптоеврей: http://www.time.com/time/covers/0,16641,19451119,00.html и http://en.wikipedia.org/wiki/Prokofiev ). Он начал с оглушающего диссонанса, мощно ударяя по басам и одновременно воспроизводя птичий щебет на самых низких нотах. Вдруг он улыбнулся. «Ну, а теперь немного музыки», - произнёс Ян и проиграл несколько тактов. Затем, словно чего-то испугавшись, он приподнял левую руку, только мизинец продолжал касаться клавиш, оглянулся и прошептал: «Нет, нет! Сталин так не позволит». И, взметнув руками в воздухе, с силой обрушился на клавиатуру, завершая грохочущей какофонией финал «произведения». Это была замечательная пародия, в которой одновременно проступала политическая точка зрения его друзей.

В час ночи гости засобирались уходить, но Ян заставил их подождать. Он приготовил сюрприз: горячие сосиски с хреном и французской горчицей. Сосиски подали в двух огромных серебряных супницах с кипящей водой. Мы вооружились вилками, накалывали на них по паре сосисок и ели их с большим удовольствием. Впервые за много лет я видел Яна таким весёлым и добродушным.

Когда гости разошлись, мы с Яном до трёх утра проговорили обо всём на свете кроме политики. Вечеринка прошла замечательно, но впереди нас ждал напряжённый день. В воскресенье Яну предстояло выступить на большом словацком митинге, проводившемся под открытым небом и посвящённом памяти партизан Южной Богемии, отдавших свои жизни в борьбе с нацистами. Как заметил Ян, это будет почти коммунистическая манифестация, а Мних, где его намечено провести, расположен в восьмидесяти милях от Праги (Мних (Mnich), по-немецки Мюних (Мюнхен) - это всё одинаковые слова, видимо, популярные в центральной Европе http://en.wikipedia.org/wiki/Mnich_%28Pelh%C5%99imov_District%29 Прим ред.