Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Ричи по-прежнему поглощал исторические книги, но его захватывала и другая сторона образования. Оба родителя прилагали все больше усилий, чтобы научить его гордиться собственным происхождением. Запахи сицилийской кухни Франчес, ее семейная привычка обниматься и трепать за щеки, оставлять следы губной помады, отказ от мяса по пятницам, откровенные проявления эмоций, соседи, кричащие на своих детей на сицилийском наречии, — это были признаки итальянских корней Ричи. У него были и внешние черты итальянца. В его густых черных волосах, уложенных а-ля Донни Осмонд, щетка застревала, как в ковре с жестким, спутанным ворсом. Его кожа была оливкового цвета, как на дне маминых импортных бутылок с нерафинированным маслом, глаза карие, словно древесная кора. Его брови опускались по краям, как руки футболиста, который ждет подачу, и это были говорящие брови — из тех, что вскидываются и опускаются, когда страстные люди рассказывают о своей жизни. Когда Ричи был молод, его брови находились в постоянном движении, даже когда он читал.

Отец Ричи считал, в свою очередь, что, будучи немцами, он и Ричи были частью работящего и честного народа, который не признавал ни бездумных трат, ни печалей. Его главной философией было: «Если хочешь больше, стань больше», и он не уставал повторять это для Ричи. Он требовал, чтобы Ричи гордился своим происхождением и никогда не позволял кому-либо в этой «кроличьей» общине (или кому-то вообще в мире) говорить ему, что он хуже потому, что он немец. У Ричи сложилась некая изначальная гордость за немцев после прочтения многих книг и просмотра исторических программ по ТВ, и он заметил, что, как бы люди не относились к немцам, они всегда уважали их стремление к совершенству.

Самыми неизгладимыми, вероятно, были воспоминания его отца о мистере Сигале, соседе, которого отец идеализировал в мальчишестве. Сигал, немецкий иммигрант, работал силачом в цирке и в прошлом объездил всю Германию, пока не сбежал оттуда после прихода к власти Гитлера. Сигал рассказывал Ричарду Колеру о той стране, которую так любил, стране ремесленников, из-под рук которых выходили удивительные вещи, стране выдающихся ученых и художников, хрестоматийных деревнях со старинными традициями, о спокойной уверенности в себе и всегда честной работе. До встречи с мистером Сигалом Колер никогда не задумывался о своем происхождении. После мистера Сигала Колер осознал, что он немец. Иногда отец Ричи, казалось, с головой уходил в воспоминания о мистере Сигале, будто снова становясь мальчишкой, и юный Ричи слышал тогда о том, как его отец называл мистера Сигала своим героем, и эта мысль захватывала его — мысль о человеке, настолько сильном, чтобы стать героем для его героя.

Ричи читал все больше о немецкой истории, особенно о Второй мировой войне. Он заметил, что по телевидению немцев часто изображали трусливыми крысами, и удивлялся, почему люди считали всех немцев такими плохими, когда именно это чудовище Гитлер чуть не погубил страну. Он читал о довоенной Германии и о том, как Гитлер пришел к власти. Как только в школе задавали писать реферат или обзор по книге, он писал работу с точки зрения немецкой стороны. «Фамилия Колер, — говорил он соседям, — происходит от немецкого слова шахтер».

Поглощая историю, он заметил, что думает о некоторых вещах не так, как его сверстники. Многие из них любили читать о войне и сражениях, но Ричи, похоже, больше интересовала жизнь простых солдат. Он размышлял об ужасных вещах, о которых его друзья не задумывались. О том, как солдаты, зажатые в окопах, писали письма о том, как рядовые больше всего скучали о домашних мелочах, о детстве летчика-истребителя, о том, что чувствовала семья, когда им сообщали о гибели сына. Когда он видел на фотографиях в книгах солдат, лежащих на поле боя, он надеялся, что этих книг нет в родных городках погибших солдат.

Хотя отец Ричи работал допоздна, он всегда находил время, чтобы заняться с детьми по выходным. Но он был не из тех отцов, которые таскают детей на бейсбол или ходят на школьные постановки. Если Ричи хотел побыть с отцом (а он всегда к этому стремился), ему приходилось соглашаться на условия отца, что всегда означало выход в море на яхте.

Зачастую он трепетал, когда отец следил за тем, как он завязывает беседочный узел или натирает воском хромированные леера, потому что знал: если ошибется, отец может обозвать его или сказать: «Не будь таким растяпой!» Если он делал все правильно, то он был на седьмом небе от счастья. Отец давал ему очень ответственные задания на борту яхты, и вскоре Ричи стал серьезно воспринимать отцовский принцип «во что бы то ни стало» — идею, которая не позволяла бросать незаконченное дело либо считать что-либо невозможным.

Вдали от берега мир становился необычайно широким в глазах семилетнего мальчика с пытливым взглядом. Отец Ричи любил рыбачить, и, как у всех рыбаков, у него была тетрадка с координатами — визитными карточками тайных мест. Зачастую они рыбачили в местах кораблекрушений, и когда они следили за отметками фарватера, Колер говорил сыну, что под ними, слой за слоем, лежат останки затонувших судов, и все — благодаря немецким субмаринам, фантастическим машинам-охотницам, успешно действовавшим в самых экстремальных природных условиях. Для Ричи, который мечтал о покорении экстремальной среды открытого космоса, идея о такой машине, действовавшей десятилетия назад, по соседству с его домом, казалась более поразительной, чем научно-фантастические фильмы, которые он смотрел по телевизору. Когда во время походов на яхте они оказывались в Рокавэй-Инлет, Ричи спрашивал о круглой каменной колонне, торчащей из воды и находящейся ровно на полпути между Бруклином и Бризи-Пойнт; она была похожа на замок. Отец объяснил, что во время войны инженерные войска использовали конструкцию, чтобы натягивать под водой стальные сети и не давать немецким подлодкам зайти в Джамайка-Бэй. «Ты можешь в это поверить, Ричи? — спрашивал отец. — Немцы приходили прямо сюда. Смотри, отсюда видно Верраццано Бридж. Вот как близко подбирались немецкие подлодки». Ричи был зачарован этими рассказами, но ни слова не говорил друзьям. Для него сведения о немецких субмаринах у парадного подъезда Америки были секретом, который могут знать только рыбаки, такие как его отец и он сам.

После того как отец рассказал ему об этих стальных сетях, Ричи пошел в магазин и купил модель немецкой подлодки и раскрасил ее так, что она выглядела пойманной в эти сети. Изучая навигационные карты отца, он поразился, увидев отмеченную на них потопленную немецкую субмарину «U-853», вблизи Блок-Айленда, район Род-Айленда, рядом с леденящей душу записью красными буквами: «ВНИМАНИЕ — НЕРАЗОРВАВШИЕСЯ БОЕПРИПАСЫ». Прошло двадцать пять лет с тех пор, как здесь рыскали немецкие подлодки, но и сейчас после них оставалось что-то, готовое ожить.

Одним солнечным теплым днем, когда Ричи было восемь, отец взял его покататься на водных лыжах в Дэд Хоре Бэй, в водах Милл Бэйсин, вблизи Бруклина. Это была небольшая акватория, где моторные лодки таскали за собой водных лыжников. В один из заплывов Ричи веревка провисла, и он свалился в воду: отец выключил двигатели. Колер развернулся на 180 градусов, крича Ричи: «Давай на борт! Давай на борт!», а затем выхватил сына из воды. Потом он начал медленно плавать кругами вокруг какого-то предмета. Отец сказал: «Иди в каюту и не смотри». Ричи сделал вид, что зашел в каюту, и продолжал смотреть, наблюдая за предметом, вокруг которого кружил отец, пока не смог различить, что это тело женщины. Он знал, что это женщина, потому что увидел купальник-бикини. Отец вызвал береговую охрану и продолжал кружить. Ричи присмотрелся поближе. Женщина лежала лицом вниз, длинные волосы расплылись по воде, ноги расставлены, из-под купальника выглядывали ягодицы, несколько симметричных белесых ран на спине и ляжках. Тело качалось на волнах в кильватере отцовской яхты. Сердце Ричи отчаянно стучало, но он не мог отвернуться. Он не плакал и не прятался. Он думал, как женщина могла оставаться в океане, и никто не знал, что она там.

К концу лодочного сезона отец Ричи решил научиться нырять с аквалангом. Дома Колер разрешал Ричи собирать и разбирать баллон и регулятор: он считал, что его трое детей должны быть в ладах с любой техникой, чтобы они не боялись прилагать к чему-либо руки. Он забросил снаряжение на дно семейного бассейна на заднем дворе, затем сказал Ричи нырнуть, собрать комплект и подышать с его помощью. Мысль о том, что он способен совладать с подводным миром, ставила Ричи в один ряд с ныряльщиками, которых он видел в фильме «Двадцать тысяч лье под водой».

Весь этот период Ричи по-прежнему много читал. Если бы кто-то наблюдал за ним, делая выводы только из этого, он бы причислил мальчика к вундеркиндам. Ричи не участвовал ни в одной спортивной команде и не играл на улице, как это регулярно делали соседские мальчишки. Он проводил большую часть своего времени за чтением или изготовлением моделей техники времен Второй мировой войны, которые он делал все более детальными. Но Ричи не был хлюпиком. Когда отец Ричи узнал, что громила с прической «Афро» по имени Винни поколотил Ричи после школы, он прошел целый квартал с Ричи, пока не нашел обидчика, и заставил сына отдубасить того. После этой драки соседские мальчишки по-другому смотрели на Ричи. Прошел слух, что если затронуть Ричи Колера, он может озвереть. Поэтому теперь его мало кто задевал.