Ныряющие в темноту - Роберт Кэрсон

Чаттертон не мог послать Робертса обратно на глубину. Скибински был эмоционально подавлен. Вперед вышли Джон Хилдеманн и Марк Макмэйхон. Они прочешут песок. Сначала пойдет Хилдеманн, поскольку он был единственным из ныряльщиков, кто еще не погружался. Если потребуется, за ним пойдет Макмэйхон.

На дне Хилдеманн прикрепил стробоскопический фонарь к якорному канату. Видимость была около тридцати футов. Течение проносилось вокруг него. Он отпустил немного длины троса. Он шел по дуге и осматривал океанское дно. Он был абсолютно один. Проклятая зелень воды становилась все жутче с каждым его шагом. Он нашел какие-то деревянные обломки, но больше ничего.

Следующим был Макмэйхон. Он привязал свой ориентационный трос к верхней части корпуса затонувшей субмарины, затем стал медленно отходить спиной вперед, отматывая сорок футов троса, и не отрывая взгляда от подлодки. Когда трос натянулся, он начал прочесывание, зависая на высоте в десять футов над океанским дном и увеличивая таким образом угол обзора. Ничего. Он отпустил еще двадцать футов и поплыл дальше по течению. Затонувшее судно превратилось в неясную тень, потом исчезло из виду. Теперь, куда бы он ни посмотрел, он видел только грязную зеленую воду, белые частицы, летящие по диагонали, и свой белый трос диаметром в одну восьмую дюйма, уходящий в темноту. Никакого тела. «Африканские барабаны» застучали громче. Он отпустил еще двадцать пять футов троса.

Из песка выскочил краб и заговорил с ним. «Иди дальше, Марк, — сказал краб. — Иди дальше, парень».

Макмэйхон был поражен. Он прекратил прочесывание и присмотрелся лучше. Из песка выныривали новые крабы и манили его своими клешнями. Все они в совершенстве изъяснялись по-английски. «Сюда, Марк, сюда, — говорили они. — Иди дальше…»

Макмэйхон думал, надо ли идти за крабами. Он глубоко вздохнул и начал говорить сам с собой. «Надо отсюда выбираться, — сказал он. — Со мной разговаривают крабы. Когда с тобой начинает говорить краб — пора домой».

На борту Макмэйхон сказал ныряльщикам, что вернулся ни с чем. К этому времени Фелдмана могло отнести миль на пять от судна. Приближались сумерки. Ужасно было оставлять погибшего пловца, это будет ударом для семьи. Но Чаттертон и Нэгл больше ничего не могли сделать. «Если мы продолжим поиски, погибнет кто-то еще», — произнес Чаттертон. Он и Нэгл приняли решение поднять якорь и идти назад к берегу.

В рулевой рубке Нэгл связался по радио с береговой охраной и сообщил о гибели ныряльщика. Было четыре часа дня, прошло пять часов с того момента, как он узнал о смерти Фелдмана. Когда из береговой охраны спросили его, почему не сообщили раньше, он ответил, что был занят, доставая остальных ныряльщиков из воды и организуя подводные поиски. Когда его спросили о месте, где произошел несчастный случай, он дал им приблизительные координаты, в радиусе нескольких квадратных миль вокруг места крушения подлодки, чтобы не позволить любителям поживиться за чужой счет (особенно Белинде) забрать то, что по праву принадлежит «Искателю».

Береговая охрана приказала Нэглу идти в Манаскван, Нью-Джерси, где, как они сказали, его будут ждать на причале. Пятичасовое плавание прошло в печальном спокойствии. Кое-кто из ныряльщиков пытался утешить Скибински, утверждая, что тот сделал для друга все, что мог. Многие размышляли о том, что могло послужить причиной несчастья. Все сходились во мнении, что у Фелдмана был глубоководный обморок — нередко встречающаяся внезапная потеря сознания, поражающая подводных пловцов по причинам, которых наука пока объяснить не может.

«Искатель» прибыл на пункт береговой охраны США в бухте Манаскван примерно в десять вечера. Каждого, кто находился на борту, приглашали в кабинет и просили писать объяснения по поводу несчастного случая, потом отпускали. По дороге домой этой ночью Скибински вспоминал разговор с Фелдманом за обедом, накануне вечером. Они обсуждали предстоящий рейс. Кто будет с ними, что они могут найти, принадлежность субмарины и особенно то, как они были счастливы, что у них есть такая возможность.

Ни с того ни с сего Фелдман произнес: «Когда придет время умирать, я хочу, чтобы это произошло во время погружения, потому что я это чертовски люблю». Теперь, приближаясь к дому, Скибински полез в бумажник за телефонным номером. На заправке «Экссон» он позвонил Бадди, близкому другу Фелдмана, и сообщил ему плохую новость.

Большинство ныряльщиков звонили женам и подругам уже с причала и сообщали о том, что случилось с Фелдманом. Они делали это для того, чтобы их женщины знали, что с ними самими все в порядке, и еще потому, что им нужно было, чтобы кто-то встречал их, когда они вернутся домой.

Бреннан вернулся после полуночи. После того как его девушка заснула, он позвонил Ричи Колеру. На этот раз он не стал изображать итальянский акцент и говорить с другом загадками.

— Ричи, дружище, это Кевин. Случилось что-то ужасное.

Голос Бреннана звучал настолько глухо, что Колер едва узнал его.

— Который час, Кевин?

— Ты знаешь Фелдмана?

— Нет, кто это?

— Он мертв.

— Кто такой Фелдман?

— Партнер Пола. Он погиб. Вот так, Ричи…

— Кевин, что стряслось? Давай сначала и медленно расскажи, что там произошло.

Бреннан смог выдавить из себя лишь основные детали.

— Это все, Ричи. Позвоню тебе завтра и расскажу подробно.

Колер повесил трубку. Он очень расстроился из-за погибшего ныряльщика. Но когда он ложился спать, его начала преследовать одна мысль, которая не оставляла его до самого утра: он должен заменить Фелдмана во время следующей экспедиции.

Бреннан позвонил на следующий день и поведал Колеру всю историю. После этого Колер говорил с ним откровенно: у обоих был крепкий характер, и они были по-бруклински прямы друг с другом.

— Кевин, ты должен помочь мне попасть на борт.

— Знаю, Ричи. Я поговорю сегодня с Биллом.

В этот день Бреннан обрадовал Колера. Нэглу идея показалась великолепной. Колер был опытным, крепким и упорным, одним из лучших искателей кораблекрушений на Восточном побережье. Он с головой погрузился в историю Второй мировой войны, разбирался в немецких документах и трофеях. В коварной глубине он чувствовал себя, как дома. И он не погибнет: это было последнее, чего хотел Нэгл после несчастного случая с Фелдманом.

Колера не включили с самого начала в список членов экспедиции по следующим причинам. Во-первых, Чаттертон недолюбливал Колера, не лично, а из-за тех людей, которых он представлял. Колер был членом печально известной команды «Атлантических искателей кораблекрушений», чрезмерно активной и эпатажной ватаги ныряльщиков, которые носили на своих джинсовых куртках нашивки с черепом и костями и черт знает что вытворяли на зафрахтованных судах. Они были бесстрашными и первоклассными ныряльщиками (Чаттертон отдавал им должное), но он презирал их алчность, стадный инстинкт, заставлявший их поднимать с затонувшего судна все до самой последней щепки, пока их мешки не распирало от трофеев, а их самих, как они думали, от мужественности. Никто из них, по мнению Чаттертона, не любил погружения во имя знаний, или поиска, или ради того, что может открыть это увлечение в самом человеке. Им нужна была блестящая мишура, и как можно больше.

Если бы принадлежность Колера к «Атлантическим искателям кораблекрушений» была его единственным недостатком, Чаттертон закрыл бы на это глаза. Он часто нырял вместе с членами этой ватаги, и некоторые из них ему нравились. Но Колер совершил куда более тяжкий грех, и этого Чаттертон забыть не мог: два года назад Колер и другие вышли в рейс, в результате которого «Искатель» мог оказаться в полном дерьме.

В конце 1989 года Чаттертону удалось пробраться сквозь узкое отверстие в обеденный зал для пассажиров третьего класса на «Андреа Дориа». Многие ныряльщики потратили годы на то, чтобы попасть в отсек третьего класса, но ни у кого это не получилось. Попав внутрь, Чаттертон увидел горы сияющего белого фарфора — больше, чем ныряльщики с «Искателя» могли бы поднять в течение нескольких лет. Чаттертон решил, что это хорошая возможность для Нэгла: ныряльщики готовы будут убить друг друга, чтобы попасть на борт «Искателя» и добраться до этой добычи. Проблема была в том, что мало кто, кроме Чаттертона, был достаточно опытен, чтобы проскользнуть через такой узкий проход. Он предложил безумный вариант: в следующий рейс он возьмет с собой горелку «Броко» для подводных сварочных работ и уберет одну из стальных перекладин, загораживающих проход. После этого туда сможет заплыть любой. Нэгл сказал ему: «Ты невероятный сукин сын».

Во время специального рейса «Искателя» к «Андреа Дориа» Чаттертон собрал горелку, присоединил к ней съемный кислородный баллон и шланги, которые подавали горючее. Под водой он переоделся в маску, к которой прикрепил щиток для сварки, и зажег «Броко». Горелка выплюнула слепящую струю из красных и белых искр, и вокруг сварочного прута, раскаленного до десяти тысяч градусов по Фаренгейту, закипел океан. В этот день ныряльщики «Искателя» подняли не меньше сотни ваз и тарелок с «Дориа» — это были первые предметы, поднятые из отсека третьего класса. Один из ныряльщиков снял все на видео, чтобы запечатлеть столь памятное событие. В конце экспедиции Нэгл собрал ныряльщиков.