Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

В общем, платья по почте пришли очень быстро. Сезон закрыли и переехали в Павловск. Вот у ограды парка Каминский Киприде дверцу машины открыл. На клумбе средь гиацинтов, ею любимых, стояла мраморная Венера и улыбалась лукаво: а я уже здесь. Несколько обескураженный Каминский позвонил своим людям в Питер. Те развели руками по видеотелефону: «Иосиф, брось. Если у твоей Киприды украдут одно-другое с нее изваянье, назавтра появится третье». И не поехали проверять, как там, в овальной зале, пуст пьедестал или нет. Иосиф Каминский покачал головой и вернулся к галантным обязанностям. Они переехали рано – хотели видеть весну. У каждой лужи и каждой даме он должен руку подать. Юбки мелькают в лужах с мокрыми облаками, и летят во все стороны грязные воробьи. Мраморная Венера, вся освещенная солнцем, мраморными ноздрями вдыхает запах цветов.

Алла, Людмила и Серафима, они друг от друга хоть чем-нибудь отличаются? или на одно лицо, как девушки Переляевы? Ну да, немного разнятся. Всех их только что отправили на пенсию. Двух в пятьдесят пять лет, одну в пятьдесят, неважно кого. Одна из них незамужняя, одна разведенная без детей и одна разведенная с дочерью – дочь вышла замуж и здесь не живет. Опять неважно, какую кому придать судьбу, лишь знаю – она не сахар. У Серафимы глаза серафима, у Аллы крыло волос надо лбом, Людмила же людям мила, затем что лицом бела.

Пришли оплаченные посылки Алле, Людмиле и Серафиме с летними платьями по каталогу из Вены в Санкт-Петербург. Они их надели, помолодели, и обирали цветы с подолов, и напевали венские вальсы, когда зазвонил телефон. Заинька приглашала соседок погостить в Павловск. Те подхватились и полетели, охваченные божественным легкомыслием. Электричка мчалась, гудя как сумасшедшая, к музыкальному вокзалу в Павловске, и в небесах играли Штрауса. Забытый Даня, проснувшись, ждал три часа омлета, пока наконец не понял, что кончилась эта лафа. А три газели уж стояли у ограды павловского особняка, и мраморная Венера любезно кивнула им войти.

Первая же ночь, проведенная гостьями в Павловске, была куда как светла. Небо казалось морем, месяц белел как парус, и облака с зюйд-веста все неслись и неслись. Видно, с ладони Кипра их отпускали боги, как голубей, посланцев в дальний Санкт-Петербург. В саду по дорожкам гуляли тени прежних владельцев, в фижмах и кринолинах, в мундирах и сюртуках. После устрашающего двора-колодца перемена была столь разительной, что три дамы не могли уснуть. Не сговариваясь, каждая в своей особливой комнате, они вновь надели воздушные платья и спустились в залу. Киприда сидела с Каминским – он уезжал наутро. Она говорила редко, но тут разверзла уста. Сказала: возьмите шали, и дамы те шали взяли. С этого самого мига и начались чудеса. В денежных кругах Питера скоро распространилась весть: Киприда выписала из Парижа трех немолодых, но чрезвычайно дорогих куртизанок из русских эмигрантских семей. Им немного за сорок, но какая благородная красота! и, главное, какая искушенность! Неужто самой Киприде пришла в голову такая удачная мысль? Наверное, Каминский подсказал… шельма. Надо, господа попечители, подкинуть в Павловск деньжат на реставрацию и обслуживанье особняка. Что и было сделано.

Неприкаянный Даня весь день шатался по питерской ранней жаре, но работа от него ускользала. Те, кто ему обещали, вдруг становились уклончивы. Даня внимательно погляделся в первое же попавшееся зеркало. Так и есть – маска неудачника прочно прилипла к его лицу, приклеилась к корням волос. Волосы он долго ерошил, но те стоять не желали – полегли, будто рожь, побитая градом. Вышел на улицу, нечаянно вдохнул полной грудью некондиционированный воздух. Совершил посадку на какую-то лавочку, тупо уставясь на мраморную Афродиту. О классический город, как много в тебе Афродит! Заиграл мобильник, Даня открыл крышечку. Неизвестно от чьего имени ему предлагали место привратника и садовника в загородном именье. И поспешил он в Павловск, объятый смутным предчувствием. Вновь электричка лихо неслась к вокзалу мечты. Успел, получил эту должность, но не узнал своих женщин – так они изменились в поле Кипридиных чар. Они его, изменившись, тоже не узнавали. Он приступил к работе – другая жизнь началась.

Итак, Людмила гуляет в волшебных садах Черномора, а к ней в коммуналку приехала ее несчастная дочь. Замок стал звонить под ключом таким мелодичным звоном, что молодая женщина невольно диву далась. Женщину звали Лидией, она была сильно заезжена. В квартире пустой застала, конечно, полный разгром. Сколько ей было лет – мы от читателя скроем, ведь мать ее стала женщиной без возраста с этих пор. Теперь, утирая слезы о недостойном муже, на жесткое ложе матери Лидия улеглась. Тотчас же загнанной Лидии явилась во сне Афродита и так сказала: о Лидия! спеши к вокзалу мечты. Вдобавок к своим словам оставила точный адрес и положила на стул для нее офигенный прикид: здесь вот такая баска, здесь вот немного уже, очень открытый вырез – ну, в общем, полный отпад.

В парке вяз прилаживает листья свои друг к другу, у водоема прогуливаются три прекрасные дамы. Будто Борисов-Мусатов их написал нам маслом: профили, шали, локоны и благородство манер. У Афродиты нынче пятеро жриц прилежных, Зоя – ее подруга, Зоя в счет не идет. Смеется во внутреннем дворике, играя в серсо с Кипридой… гляди, в фонтан улетело… и моет в фонтане лицо. Но уже едет Лидия в полупустой электричке, Амур завивает ей волосы, чтоб времени не терять. Она явилась по адресу, указанному в бумажке, и молодой садовник ей врата отворил. Учтиво взял ее вещи и проводил к Киприде – в саду уж цвели пионы с Зоиных кимоно.

Объявился Каминский проездом после вояжа на Кипр. Успел там купить для своей богини какую-то недвижимость, однако, из осторожности, на собственное имя. Он был прав в такой осмотрительности – к моменту его приезда питерский особняк еще числился за Зоей Савелкиной, а павловский самопереоформился на имя Лидии Павловны Осельцевой. Каминский стал было по сотовому советоваться с умными людьми, сидя среди поникших пионов. Умные люди сказали: «Иосиф, оставь попеченье. Ты еще разве не понял? Твою Киприду можно глубокой ночью бросить на улице – поутру она проснется во дворце. Этот финт можно проделывать многократно. Ни одна из ее фавориток без крова не останется, даже очень неплохого». Каминский принял сказанное к сведению и отбыл по делам в Тюмень.

Покинутая тремя дамами неубранная квартира глазами немытых окон глядела в призрачный двор. В квартиру проникли воры, и им был голос: о воры! идите честно работать в загородный бордель. Воры не стали слушать, воры искали сокровищ – у них уж была привычка к подобного рода делам. Перерыли три комнаты, после явились к Зое, и здесь их настиг Афродиты неотвратимый гнев. Они обратились оба в мраморные изваянья, и так недвижно стояли по захламленным углам. Не лучше ли было в Павловске, танцуя, тереть паркеты, чистить тазы для варенья и подстригать газон? Вселился муж Лидии – Игорь, он пиджаки и шляпы на хладные манекены повесил в первый же день. Но дня через три просох и задал вопрос – где Лидия? они ничего не сказали, да и сказать не могли. Тогда стены ванной разверзлись, и Афродита явилась, точно живая реклама пеномоющих средств. Она промолвила: «Игорь! ты уж теперь не Игорь… забудь свое имя, Игорь… зовись теперь Менелай».

Когда Менелай приплыл под стены проклятой Трои, в саду отцвели пионы и зацветал жасмин. Долго хулил Афродиту возле чугунной ограды, но молодой садовник в парк его не впустил. Спал Менелай на упругих кустах, подстриженных Даней, пил принесенное Даней разбавленное вино. Дули все те же южные исступленные ветры, и Афродита с клумбы гневный метала взгляд. Позже его допустили в дом натирать паркеты. Гейша играла на флейте, грустно и хорошо. Он прекратил богохульствовать и не спросил о Лидии – ветер унес о ней память к финским немым валунам.

Прослышав о махинациях с документами на павловский особняк, приехал Егор – рвал и метал. Для равновесья позвал с собой Антона и Бориса. Десант бизнесменов с охраной имел целью вывести на чистую воду реставрационную фирму, что изобрела неслыханный доселе способ переоформленья недвижимости. Кортеж, гудя, въехал во двор. «Ба, знакомые все лица», – мрачно буркнул Егор отпрянувшему от тачки Дане (в школе у трудолюбивого Егора по литературе была пятерка). Вышли, оставив охрану в машинах. С солнечной стороны ветер вдувал занавески в открытые двери балконов. Из нависших ящиков с цветами капала после поливки вода. Сестры Переляевы выглянули – кого там бог дает? – но почли за лучшее спрятаться, не от Егора, а от Антона с Борисом. Удалились на кухню, которая сама была надежно запрятана на задах. Здесь в окна ломился прохладный белый жасмин. Надели белые фартучки и чепцы, под коими скрыли основную улику – теперь уж и без краски золотые кудри. Сделались вдруг похожи сразу на двух шоколадниц Лиотара. Принялись учить молодую кухарку Мадину готовить блинчики с вареньем, любимые всемогущей Лидией. Мадина дерзила с акцентом, уклоняясь от наставлений. Наконец заявила, что не хочет быть прислугой, но желает стать девушкой по вызову. Юленька Переляева схватилась за свою красивую головку, говоря: «Фи, Мадина! надо же кому-то и у плиты стоять! смотри, Афродита тебя накажет за такие речи». В подтвержденье Юленькиных слов у Мадины тут же вздулся ячмень на глазу. Она гордо зыркнула одним здоровым глазом из-под неприбранных черных прядей, продолжая с демонической силой мешать тесто и шепотом противопоставляя Аллаха всем языческим богам, вместе взятым. Катенька той порой искала в шкафу клубничное варенье – Лидия так заказывала – нашла и успокоилась.