Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

Вы не ошиблись – начало смеркаться. Часа три прошло с начала нашего повествованья, немногим более того. Даня было исчез с экрана, теперь опять появился – не в спальне сирены, нет. Идет мимо Летнего сада, ежится. Оголтелый юго-западный ветер перелетает через решетку, единственно ради которой стоило приплыть к этим берегам. Ворота заперты, и не зажжен фонарь, но в ранней мгле неясное движенье. Он пригляделся – статуи танцуют, то флейта слышится, то будто тамбурин. А Даня идет передать от имени фирмы проект реставрации особняка его новой владелице. Галантная формальность – все завизировано, все уплачено человеком, купившим дом в подарок даме. Дама еще не встала. Встает, должно быть, к ночи – женщина, что получает такие подарки. Нет, вышла таки в халате с цаплями, маленькая, скуластая, со жгуче-черной челкой. Гейша. «Доброе утро, Зоя Алексанна», – сказал Даня не своим от подобострастия голосом, хотя с таким же успехом мог бы сказать и «добрый вечер» в четвертом часу пополудни. Взяла альбом не глядя, удалилась. Ничто, ничто не шевельнулось в Дане. Хотел уйти – ушел, теперь не дозовешься. Хотел забыть – забыл, забил и не узнал.

Наконец-то златокудрая Зоя закрыла окно и милостиво впустила соседок. У тех еще при советской власти установилась жесткая связь между слуховым и зрительным восприятием, то есть, попросту говоря, они видели что им скажут. Поэтому, когда пышноволосая гетера проворковала: «Милые мои, извините… я всегда бессовестно поздно прихожу, а вчера вернулась и вовсе под утро», оне отвечали: «Ничего, ничего… Какой красивый парик, Зоя!» Очень скоро их сомненья были окончательно развеяны. Подвалил на «мерседесе» таинственный загорелый Егор, ворвался в комнату, точно средиземноморский ветер, и поставил все на свои места: «Кончай тормозить, поехали… я тебе хату купил… здесь кто хошь закашляет». Зоя кашлянула пару раз для порядка, будто роза маленького принца, и позволила себя увести. Соседки же посвятили часы меж волка и собаки обсужденью вечной темы: как меняется женщина, когда начинает следить за собой. В их словах сквозил подтекст: когда находит себе достойную пару. А тучи все летели обратно к себе на север, и сквозь тонкое руно облачных барашков светила голубая Венера.

Особняк был препорядочный. Две Зои встретились лишь на другой день, когда уж било шесть – шесть вечера, разумеется. Гетера Зоя в аквамариновой тунике с правильным ионическим узором-бегунком по краю, гейша Зоя в кимоно из натурального шелка с блеклыми ткаными пионами. Златовласка с бронзовым шандалом, в коем оплывала свеча, брюнетка с плеером в ушах. Весь вечер в сапфическом восторге любовались друг другом, не грузя себя проблемой собственности на дом и выяснением мотивов самого дарителя. Неужто лопарка Зоя стала так хороша? ну, в русле моды на все японское… японский бог ее знает. Может быть, суши тоже не так уж и вкусно. Да, не дурна. За сутки в тепле прошел насморк – болезнь бедняков, щеки кажутся совсем не одутловатыми, нос не короток, просто миниатюрен. Прическа с дециметровыми шпильками вообще делает чудеса. Темно-фиолетовая помада очень в тон оливковому цвету лица, и вообще с какой стороны посмотреть. Вечерняя звезда смотрела с запада, кто-то запретил облакам, и ленфильмовская шарманка шаталась, точно одинокая гармонь, вокруг да около. Тут шофер привез Егора, у которого все равно в глазах двоилось, так что в этот день обошлось без выяснений. Утром две Зои на пороге поцеловали в обе щеки растерянного благодетеля – только они его и видели. По сотовому ответили: номер не используется. Дарственная оказалась оформленной на имя карей Зоиньки, Зои Алексанны Савелкиной. Даритель же был подставным и уж покинул пределы страны. Искать его через Интерпол было бессмысленно – он не обязан содержать подаренный особняк и двух его прелестных обитательниц. Но у светлоокой Зои Алексанны Киприди нашлись одесские корни. Ей быстро помогли довести до конца формальности со вступлением ближайшей подруги в права собственности, произвести уже оплаченную реставрацию и евроремонт, а также сдать левое крыло дома одной из многочисленных фирм по продаже недвижимости. Посоветовали сделать двум дамам единую фамилию. Сход-развал, брак-развод. Найти какого-нибудь Савёлкина. Но девушки поленились.

Черноморские ветры дули до самого Рождества. Лишь в сочельник притихло, необычно яркая Венера окончательно признала себя вечерней Веспер-звездой, а Егор неохотно признал себя лохом. Перед тем как сделать за рождественским столом такое заявленье, он долго и безрезультатно ломал себе голову. Что его Зоя в кафе нечаянно поменялась мобильниками с официанткой – он с трудом, но вспомнил. «Еще не повод, чтоб менять ориентацию», – заметили относительно трезвые друзья. Сбиваясь, потерпевший выкладывал: нашел свою Заиньку Бог знает в какой дыре, четвертый этаж… там стояли фотки той же японочки и парня, приносившего ему, Егору, на подпись договор о реставрации особняка… вот кто подослал гейшу… а фирма, за всем этим стоявшая, исчезла с концами. Но товарищи уж не слушали. Что у тебя, один особняк? или одна девчонка? забей. И Егор забил, или сделал вид, что забил.

Стекла одесских лоджий, обращенных на юг, наконец-то перестали дребезжать. Наступило затишье в делах – рождественские бизнес-каникулы. Адвокат Каминский приехал в Питер с двумя девушками-сестрами, именовавшими себя Жюли и Катрин. Хотелось думать, они происходили по женской линии от дюка де Ришелье, фамилию же носили русскую – Переляевы. Адресуясь к инкрустированному столику, разделявшему двух Зой, Каминский сказал убедительным тоном: «Зоя, пусть поживут… у них был общий покровитель, обанкротился… на суде фигурировали их имена… надо переждать. Не бойся, они на тебя всей тяжестью не лягут». Зои промолчали – каждая имела право счесть, что обращаются не к ней – но беженок приняли. Тех никак нельзя было назвать грузными. Если слегка облокотились на хозяек, то это было вполне терпимо. Да, и еще: в сестрах Переляевых наблюдалось неуловимое сходство с Зоей Киприди – слабые копии с великого оригинала. Каминский погостил до старого Нового года, играл с Кипридою в нарды. С плеч ее, склоненных к доске, кудри сбегали стадами, настольная лампа зажглась над гурьбою овец. Казалось, пастушье солнце их видит, едва лишь встав из-за гор. Должно быть, свет таился в руне. Каминский уезжал заново влюбленный, оставив двум новым компаньонкам Киприды подробные инструкции по управленью домом. Не Киприда же, черт возьми, с ее боготворимой подругой станут всем этим заниматься – даже подумать кощунственно. Вот так подскочили акции маленькой двужильной официантки Зои Савелкиной. В коммунальной квартире на четвертом этаже терпеливые соседки стригли друг друга тупыми ножницами, усадив на колченогую табуретку, а монголоидный силуэт золушки Зои не сходил со стены.

Мело весь месяц в феврале за сплошными стеклами особняка, устоявшего даже против залпа Авроры. Мелькали в фонаре окна женские тени, летели на огонь мотыльки в «мерседесах». Прилетели Антон Балдин и Борис Острогин, давние консультанты и компаньоны Егора Парыгина по контрабандным операциям с антиквариатом. Все трое заложили основы своего состояния еще при советской власти, а в период инфляции не сплоховали. Сейчас господа консультанты сидят за инкрустированным столиком, мысленно его оценивая. Сестры-одесситки уж превратились на вьюжном севере в Юленьку и Катю, подкрасились и причесали густые волосы «под Киприду». Гадают гостям – Юленька по руке, Катя раскинула карты – все выходит успех, в делах и у женщин. Чеки нескупые кавалеры отнесли Киприде, что прилегла на угловом диванчике. Но та на чеки не взглянула и к ним не притронулась, сказала – возьми, Заинька. Отдала свое имя, устоявшееся в этой среде, сидящей тут же в ногах паршивке с длинными шпильками. Вот как дело обернулось. Надо намекнуть Егору: наверняка Киприда тогда в кафе положила глаз на гейшу и сама устроила весь цирк. Не забыть бы спросить его, откуда в овальной зале взялась мраморная античная Венера стоимостью поболе отреставрированного особняка. В Эрмитаже такой крупной пропажи не замечено, в Лувре вроде тоже. А вино из Греции, крепкое. Чуть пожелтевшее мраморное изваянье, которого прежде тут не стояло, в теченье вечера несколько раз меняло позу. Киприда же неотлучно провела ночь в комнатах обоих гостей, чего, согласитесь, никак не могло быть. Утром, садясь каждый в свой «мерседес», кавалеры неохотно сознались, что и они лохи, не одному Егору срамиться. Им явно подсунули кудлатых крашеных сестер Переляевых, не стоивших таких денег, но требовать чеки назад вроде как стыдно. Зато теперь понятно, почему хозяйки смирились с обществом еще двух милашек. Тьфу, да и только… плюнули, поехали. Подлинная Венера белела в овальной зале, зябко поводила плечами, разворачивалась профилем к медленно светлеющему окну. В саду отряхивались туи, и на решетчатых деревянных скамьях лежали пухлые пирожки снега.