Город с названьем Ковров-Самолетов - Наталья Арбузова

ВОЛОДЯ. Рады стараться, вашескобродие!

А. М. Имена утверждаю. Быть по сему!

ВОЛОДЯ. Это уже не вашескобродие… и даже не тишайший царь. Это скорее его сынок! Тогда продолжим строительство флота!

А. М. Отставить! Идем активно сушиться.

МАРИАННА. Сначала пусть Володя с Сашей поцелуются на мосту! Я требую… в качестве компенсации за холодное купанье. (Те выполняют требованье. Марианна смеется и не может остановиться. Рем с Виленом выбивают дробь зубами. Володя лезет в карман, ставший всеобъемлющим, как у А. М.; достает талисман – белую пирамидку.)

ВОЛОДЯ. Саша, скажи – какая пирамидка?

САША. Как прикажешь, Петруччо!

ВОЛОДЯ. Повелеваю тебе – скажи правду! И всегда говори, если хочешь найти благоволенье в моих очах.

САША (голосом травести). Белая! Белая – несмелая!

ТРИ «Т» (наперебой). Белая! Белая, как кипень! Белая, как белый день! Виват! Мы не козлы! Козлы не мы!

Володя с Сашей сбегают с мостика и кружатся на лужайке, взявшись за руки.

А. М. Делайте как я! Говорим заклинанье.

Четверо ходят друг другу в затылок вкруг Сашволода, припадая на правую ногу и бормоча: с правой ноги… с правой ноги. Автор выскакивает из-за старого дуба, подле которого вкопана табличка, удостоверяющая его древний возраст – дуба, а не автора. Топнув о плиту, присоединяется к колдующим в их друидском обряде. Охотно припадает на больную ногу и талдычит – с правой ноги… с правой ноги. Утро раскочегарилось – жарко… нет, это от горячего асфальта. Его ровняют катком около интерната, где вода все время подмывает берег. Рем с Виленом смотались туда сохнуть. Марианна отошла в сторонку на солнышко.

А. М. (к рабочим). Ребята, будьте ласковы… раздавите эти три приборчика к такой-то матери, чтоб мокрого места не осталось.

РАБОЧИЕ. Будет еде, папаша. Вам заказали, а вы не то вынесли? Не беда, в другой раз возьмете то что надо. Сегодня уж так, всухую.

И наехали, в буквальном смысле, и раздавили, и затолкли в асфальт. А Марианна той порой вошла в дупло старейшего дуба, и с концами. Звали – не дозвались. А. М. сказал, что она теперь будет выходить на берег по ночам и щекотать пьяных прохожих. Не то, так это. Вот тебе, бабушка, и праздник Нептуна.

Оставшиеся шестеро, включая автора, побрели к срамотным коптевским фабрикам, пакостящим пруды. Посадили Сашволода на трамвай, и трамвай увез его, Сашволода, из этой истории в какую-то другую.

А трое волхвов плюс вмешавшаяся под конец в действие старая колдунья, припадая уже на какую попало ногу, заковыляли по своим волшебным стариковским делам на четыре стороны света. Их белые волосы потрескивали, тревожимые тонкими излученьями, от которых во всех четырех головах рождались самые невероятные догадки и прозренья.

ТОРЖЕСТВО АФРОДИТЫ

Вставайте, граф, рассвет уже полощется – поздний и серый. Питерский день в ноябре – это не надолго. Впору лечь и терпеливо ждать, чтоб пронеслось над тобой темное время. А там снова грести из последних сил к индивидуальному светлому будущему. Грести пятерней, распластавшись в лодке, не зная толком, куда тебя несет, выбросив за борт дающий осадку балласт. Даня на цыпочках вышел из комнаты, держа в обеих руках свое шмотье. Не умываясь, закрыл за собой входную дверь. На тупо кружащейся лестнице опустил ключи в почтовый ящик с фамилией. Во дворе-колодце поднял глаза к окну на четвертом этаже, ставшему было привычным. Там ветер трепал укрепленную изменой веревочную лестницу, однако ж до земли она не доставала.

За углом офис «Билайн». Даня купил новую SIM-карту и растворился в насквозь продуваемом городе. Хочет быть счастливым, не хочет, чтоб наоборот. Да, ровно двенадцать, Зоя пришла около четырех. Пора ее будить – снова на работу, в кафе. Набрал номер и поскорей отключился, пока не ответила. Только что-то дрогнуло, должно быть, рука. А может, ошибка сети… словом, попал не туда. Не того разбудили, как в одном анекдоте… не ту… решительным образом. Оттого и произошел сбой, где – поди знай. В чем именно проявился глюк – об этом пойдет речь. Но, вообще говоря, человек всего лишь номер. Номер, пришитый на тряпочке к бушлату, номер паспорта, где зашифровано то, что раньше было в пятом пункте, номер машины, переехавшей твою жизнь. Переменчивый сотовый номер. Недаром плакат на троллейбусной остановке гласит: знай каждый номер в лицо. Даже с прежним номером абонент может стать для тебя недоступен. Свобода от привязанностей обходится в одиннадцать центов в день. Хмурое утро глядит, как Даня уходит по просеке проспекта. Уйдет далеко, и от него уйдут в прекрасное далёко. Эффект произошедшего был двусторонним – действие равно противодействию.

Уж сколько раз твердили миру – не надобно писать того, в чем не силен, но только все не впрок. И заплетается венок сюжетов, что сняты скрытой камерой – мотор!

Золотоволосая Зоя, подкидыш тороватых эллинских богов, проснулась на той же постели, куда восемь с натяжкой часов назад свалилась от усталости щуплая девочка-женщина, спрятав в подушку невзрачное лицо инородческого типа. Золотая Зоя открыла глаза бездонной адриатической лазури, повела ими по углам комнаты. Углами комната была не красна, ох, не красна! В эту самую минуту где-то светло и глубоко неба открылся клочок. Быстрым движением туч открывшееся небесное окно переместили, поместили над доходным домом, в котором установлена наша кинокамера. Низкое солнце встало на цыпочки и, посрамив науку астрономию, достало прямыми лучами асфальт внутреннего двора, взломанный ростками какой-то нетребовательной флоры. Грязные пятна раннего снега немного подтянулись, на них высветились окурки, пачки от сигарет с тусклой серебряной фольгой и пустые зажигалки. В общем, все возможное в таких обстоятельствах было сделано. Встреча посланницы состоялась.

Чьей посланницы? верно ли прочтен адрес отправителя? кто пришел? чудовище с лазурным мозгом и рыбьей чешуей на сердце? сирена, еще не открывшая рта? Ладно, не будем торопить событий, уж как-нибудь себя да проявит. Приподнялась, осыпала золотым руном плечи, разглядывает многочисленные снимки узкоглазой пацанки. Фотографии строят рожицы и вновь вытягивают физиономию, веки с монголоидными уголками смежаются от нежданного солнца. Губы, дрогнув быстрой улыбкой, опять как ни в чем не бывало складываются тонкой нитью. Коротко обрубленный нос, фыркнув, замирает промеж плоских щек. Незримо присутствующая в комнате девчонка радуется, как Самполопаренок, временному избавленью от мрака северной пальмиры. В маленькой чернявой Зое-лопарке тоже жизнь – вымученная, бледная, неправильная, как росток, пробившийся сквозь асфальт, но и столь же упрямая. Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит.

А почему Зоя с греческим профилем не удивляется? Фотографии гримасничают, а ей хоть бы хны. Быть может, она вообще никогда не видела фотографий? видела живой, движущийся мир, когда он еще только складывался из хаоса? Кто ее поймет. Тут позвонили на мобильный, и золоторунная Зоя довольно толково ответила какому-то Егору, что только продрала глаза, а про ночной скандал не помнит, хоть убей. Забей, Егор. Добрая девушка… не держит зла. Уже немного спокойней, а то красота – большая сила.

Одеваться эллинка Зоя не спешила, и хорошо, что не спешила. В шкафу было полнейшее месиво из тряпок, а она лучше всего смотрелась без одежды. Ну и глюки были, не без этого. На пеплосе цвета морской воды – сердечко с надписью I love you. По городскому телефону дважды звонили без толку – вроде бы Зое, да не той. Но солнце уж спряталось, и в позднее утро – астрономический полдень – действительность представлялась мутной. Мутные друзья чернавки Зои сами собой отвалили, без лишних разговоров. Взамен быстро утомившегося солнца во двор пришел шарманщик с Ленфильма, сыграл веселенькое. Обезьянка неведомо как попала на куцую веревочную лестницу и приклеила снаружи к стеклу еще одно сердечко, которое любило красотку Зою. Комната понемногу преобразилась. На туалетном столике появились корзинки, доверху набитые дорогой косметикой, и пустая побольше – для сбора сердец. Она идет и сердца собирает… отдайте сердце – любое сердце. Однако время тянулось, начало смеркаться, выдохся и шарманщик, обезьянка перестала маячить в окне детской своей мордашкой. Тогда прилетел сильный южный ветер, разорвал начисто тучи, распахнул рывком рамы, в комнате запахло морем. В Турции началось внезапное наводненье, и турки основательно подмокли. На Кипре в этот день крестьянам из прибрежного селенья запросто явилась Афродита, что не больно-то понравилось местному священнику. Так буйствовали силы природы, а блистательная Зоя все не спешила покинуть постель, смятую еще ее непритязательной тезкой. Соседки неопределенного возраста в стоптанных тапочках – нищие наследницы петербургских цирцей серебряного века – почувствовали смутное беспокойство. Переминались в коридоре, заглядывали в замочную скважину, но постучать боялись. Какая-то жизнь там, за дверью, чувствовалась, только уж больно необузданная, даже в своей лености. Привыкшие к суровому самоотреченью женщины шумно вздыхали – до глубины отравленных смогом и куревом легких – а занавески на окне разлетались аж до середины комнаты от вздохов влюбленного Посейдона. Йодистый воздух, продавливаясь в любую щель, гулял по натруженным-настуженным ногам жительниц квартиры, вдруг облюбованной стихиями.