Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теория Яннакконе элегантна, и мы поговорим о ней более подробно в главе 5. Но представляет ли она собой теорию рационального выбора в религии, противостоящую более ранним функционалистским теориям? Сам Яннакконе, конечно же, отвечает – «да!». А как иначе? Ведь и «безбилетники», и «члены клуба» должны подсчитывать затраты и выгоды, откликаясь на религию – а именно это и предсказано теорией! Да, все логично. Но как религия обрела свою структуру, способную адаптивно, то есть именно так, как нужно, ограничить выбор тех, кто стремится максимизировать свою выгоду? Мы должны объяснить структуру религии – а не только поведение личностей, наблюдаемое, когда структура уже наличествует. Неужели эти странные обычаи сознательно придумали рациональные деятели в попытках максимизировать свою пользу? И если да – то в чем для них заключалась польза от максимизации общего блага их церкви? Должны ли мы на самом деле приписать все адаптивные особенности религии психологическому процессу, протекающему при мысленном подсчете затрат и выгод? И разве нельзя в данном случае говорить о процессе слепой изменчивости и выборочного сохранения? В конце концов, тысячи религий рождаются и умирают совершенно незаметно для нас, сумев привлечь лишь горстку адептов (Stark and Bainbridge 1985). Возможно, адаптивные особенности немногих выживших религий похожи на случайные мутации, а не на результат рационального выбора.
Если бы не каприз истории и не изменчивая мода в мире интеллектуалов, теория Яннакконе стала бы прекрасным примером функционализма. Дюркгейм никогда не отрицал того, что в религиозном мышлении идет подсчет затрат и выгод. Вспомним процитированный ранее фрагмент, который начинается словами: «Никто не станет спорить с тем, что человек проявляет интерес к познанию окружающего мира и, следовательно, направит на это познание свои мыслительные силы». Дюркгейм пошел еще дальше – и сказал, что адепты отказываются от религиозных верований, когда те не приносят пользы в делах мирских. Он так стремился настоять на мирской пользе религии, что отказался даже рассматривать теории современников, представлявших религию как побочный продукт, и объяснял религию как явление, имеющее фундаментальное значение для ее адептов. И многие черты религии, вроде как не особо функциональные, ему приходилось толковать как наделенные скрытыми функциями – а это было непросто. Яннакконе – истинный Дюркгейм наших дней, выявивший эти скрытые функции, включая наиважнейшую из них: проведение границ, призванное увеличить общую пользу приверженцев. Однако сам Яннакконе, напротив, считает себя сторонником теории рационального выбора и смешивает воедино и проведение границ, и функционализм в целом, и хаотичный набор из других концепций, не связанных с рациональным выбором вообще. Тот факт, что теория Яннакконе объясняет, как именно религия дает своим приверженцам реальные выгоды (адаптация), а не иллюзию получения того, что невозможно получить (побочный продукт), не представляется проблемой. Да и кому нужны теории побочного продукта или функционализм, когда экономическая наука предлагает теорию фирмы?
Будущее функционализма
В самом начале книги я сказал, что многим предметам нашего интереса предстоит долгий и трудный путь, прежде чем они, выверенные научно, смогут предстать перед нами как по учебнику. Функционализм – именно такой предмет. Мы прилагаем усилия уже больше столетия – и так и не приблизились к решению ряда серьезнейших вопросов, которые можно задать о поведении людей и о социальной организации. И худшее, что можно сказать о функционализме, заключается в том, что и в его лучшие дни ему не удалось стать исследовательской программой. Функционализм не был опровергнут – он просто вышел из моды.
Впрочем, в ученом мире произошли два важных события, благодаря которым функционализм еще может обрести успех как исследовательская программа, несмотря на прошлые неудачи. Первое – прогресс эволюционной биологии, заложивший основы для функциональных объяснений любого рода. Когда Эванс-Притчард проводил обзор теорий примитивной религии (Evans-Pritchard 1965), теорию Дюркгейма он назвал «социологической» в противовес другому, отвергнутому классу «эволюционных» теорий. Впрочем, то, что Эванс-Притчард подразумевал под «эволюцией», сегодня бы ей не признали. К достижениям эволюционной биологии относится не только теория многоуровневого отбора (совсем недавнее событие), но и многое другое: объединение экологических теорий, эволюционистских теорий и теорий поведения; серьезное эмпирическое исследование адаптации; а также современные эволюционистские подходы к поведению людей. Если эволюция – основа функционализма, тогда налицо новый фундамент, на котором должно быть возведено новое здание.
Вторым важным событием стала унификация социальных наук о человеке, которые я ранее сравнил с обширным архипелагом дисциплин, лишь в чем-то связанных друг с другом. Как сторонний наблюдатель, я легко могу прогуляться по островам общественных наук – и с удивлением обнаруживаю недостаток теоретической связности. В пример приведу антропологов, которым интересен феномен изменений в культуре. Даже те из них, кто считает себя противником теории Дарвина, склонны делать акцент на непреднамеренных процессах, совершенно забывая о возможности рационального выбора. Культуры не выбирают свою судьбу: они просто меняются путем процессов, о которых носители культур в большинстве своем и не догадываются. Чтобы проверить это во многом неподтвержденное допущение, Бём (Boehm 1996) изучил этнографическую литературу, в которой освещались исследования того, как культуры отвечают на непредвиденные события – войны и стихийные бедствия. Люди всегда собирались группами и в рациональном, практическом ключе обсуждали, что можно сделать. Бём показал рациональный компонент в изменениях культуры. В рамках его конкретной дисциплины так еще никто не делал, и это было важно, хотя он никогда и не заявлял, что рациональное планирование отвечает за все изменения. Сравните это выражение идей с невероятно странным утверждением Эльстера: «…интенциональное объяснение – та черта, что отличает общественные науки от естественных» (Elster 1983, 69). К слову, Эльстер всегда полагался на сознательное мышление – сравните это с литературой, посвященной наукам о мозге и поведении, где дискуссии о сознании занимают последние главы книг – и приводятся с массой извинений за умозрительный характер дискуссий (напр.: Rolls 1998)!
Вы и сами знаете: что одному ересь, то другому трюизм. Если эта проблема возникла, нужно вернуться назад – и заново, начиная с первых принципов, выстроить здание общественных наук, добившись того, чтобы различные научные дисциплины, входящие в общий корпус, были согласованы и между собой, и с эволюционной биологией. Один из вкладов, который эволюционная биология может сделать в это предприятие –
