Страна джунглей. В поисках мертвого города - Кристофер Стюарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остаток дня мы отдыхали и точили свои мачете. Позднее, когда я наконец задремал на крыльце дома, меня разбудил Крис. «Посмотри, что я нашел», – сказал он. Мы обогнули хижину, прошли мимо деревянного туалета и оказались на небольшом лугу, в центре которого был высокий, метров четырех-пяти, заросший травой холмик. «Знаешь, что это такое?» – спросил Крис.
Несмотря на свое болезненное состояние, он был полон энергии и возбужден. «Это называется холм», – игриво ответил я, думая, что ему тоже, наверно, стоило бы поспать.
«Это потерянный город».
«Что?»
«Ну, не наш потерянный город, а брошенная древняя деревня».
Пока я переваривал эту информацию, он уже забрался на холмик. «Здесь была главная площадь», – заявил он, расхаживая по его вершине. «А вон те холмики поменьше – это дома, – сказал он, показывая на группу небольших возвышений метрах в двадцати от нас. – Это, наверно, был поселок с населением человек в пятьдесят».
«И сколько ему лет?»
«Гадать трудно, но я бы сказал, что больше тысячи».
* * *Пиратская баржа так и не вернулась, и на реке до самой ночи было пусто. Тем не менее транспортные проблемы вскоре ушли для нас на второй план. Когда Панчо включил свой радиоприемник, мы услышали, что в стране началась гражданская война.С начала путча прошло уже больше месяца, и теперь кризис достиг крайней точки. Все аэропорты были заблокированы военными, со следующего дня начинал действовать мораторий на передвижения по стране, гондурасские военные части выстроились вдоль границы с Никарагуа, через которую с армией своих сторонников грозил перейти свергнутый президент Мел Селайя. Магазинам было запрещено торговать оружием и боеприпасами, но обе стороны конфликта находили другие способы вооружиться.
Панчо с Эладио принялись обсуждать происходящие события, но из-за громкого стрекота цикад до меня долетали только фрагменты их разговора.
«Чавес хочет принести сюда коммунизм», – сказал Панчо.
«Да, – согласился Эладио, – Мел пытается это сделать».
«А при коммунизме страна рухнет…»
«Зато тогда все будут бедными. А я думаю, что это хорошо».
«Но как же мы будем зарабатывать деньги? Об этом тоже надо думать».
«Меня деньги мало волнуют… зато и у миллионеров тогда денег не будет. А это самое главное. Чтобы они были такие нищие, как мы».
Панчо расплылся в улыбке. «Может, это и правда будет хорошо, – ответил он. – Но я просто не хочу, чтобы какой-то диктатор указывал нам, как надо жить. И так уже есть Кастро, Чавес и Ортега. Люди там все бедные и живут при диктатуре. Нам здесь еще один такой не нужен. Лучше жить свободно». На этом они и согласились.
По радио продолжали передавать новости, а Эладио вдруг посмотрел на меня и сказал: «Надо бы вам ехать домой».
Вкусно поужинаврисом, бобами и горячими тортильями, испеченными на костре женой Эладио, мы решили пораньше отправиться спать. Крис, почувствовав новый приступ лихорадки, улегся еще несколько часов назад. Было около восьми вечера, солнце зашло совсем недавно, но казалось, что вот-вот наступит полночь.
Панчо помог мне повесить гамак между двумя растущими рядом с домом деревьями. Веревки к ним он привязал какими-то совершенно незнакомыми мне узлами. До этого я пользовался гамаком один-единственный раз на крыше нашего бруклинского дома. На вид он больше всего похож на стручок из эластичной, плотно облегающей тело виниловой ткани, накрытый сверху пристегивающейся при помощи «молнии» противомоскитной сеткой.
Надев на голову свою шахтерскую лампочку, я немного почитал, слушая, как бьются о сетку москиты. Я надеялся, что деревья не сломаются под моим весом. Прежде чем лечь, я переоделся в сухую одежду, но все равно никак не мог уснуть, хотя за последние трое суток спал в общей сложности не больше двенадцати часов. Ноги у меня горели огнем. Я вспомнил, что ягуары ходят практически бесшумно, и представил себе, что буду чувствовать, когда один из них подкрадется и внезапно нападет на меня снизу. Через час я расстегнул сетку, вылез из гамака, нашел на крыльце рюкзак Криса и, вытащив из него спутниковый телефон, пошел на поляну с развалинами старой деревни.
Центральный холм отсвечивал в лунном свете зеленым. Я никогда даже не думал, что на небе может быть столько звезд. На Луне, сверкающей в кромешной темноте ярче электрического фонаря, были ясно видны горы и кратеры. Раза три на небе мелькнули падающие звезды. Я проследил за ними взглядом.
Телефоном я за время путешествия не пользовался ни разу. Все ждал момента, когда смогу оказаться в полном одиночестве, а еще потому, что любые технологические гаджеты здесь казались какими-то неуместными. Но на носу был день рождения Скай, да и мне уже было просто необходимо услышать голоса домашних. В конце концов я включил телефон, набрал наш бруклинский номер и замер в ожидании, пока телефон искал линию. Эми подняла трубку на третьем гудке.
«Неужели это ты?» – спросила она.
Разницы между нами было четыре часа, и она как раз готовила ужин. Как же здорово было слышать ее голос!
Я начал было рассказывать ей о том, что у нас происходит, но она перебила меня словами: «На нас вчера напали».
Я не поверил своим ушам и попросил повторить. «Связь не очень хорошая», – сказал я ей.
«Я проснулась посреди ночи и увидела, что какой-то зверь пытается отодрать от окна сетку, – сказала она, и голос ее задрожал. – Он хотел забраться в дом».
«Так что значит «напали»?»
«У него были огромные желтые глаза и руки с пальцами. Это был енот», – сказала она.
«Енот пытался пролезть в дом?»
Я уже хотел пошутить, что об опасных животных следовало бы рассказывать мне, но потом понял, что Эми действительно потрясена случившимся. Она терпеть не могла енотов. Ее пугали их глаза и черная полумаска на морде.
«Я серьезно говорю. У него были такие большущие страшные руки…»
Эми сказала, что енот убежал, когда она выпрыгнула из постели, но сетка на окне была уже изорвана в клочья. «Теперь у меня, наверно, бешенство», – сказала она.
«Откуда у тебя может быть бешенство?»
«Я трогала сетку и могла измазаться в его слюне».
Я попытался ее успокоить, но она меня уже не слушала. Она рассказала, что закрыла и заперла окно, а потом побежала мыть руки лизолом.
«Лизолом?»
«Я же была жутко напугана, – сказала она, – хотела продезинфицировать руки».
«Нет у тебя никакого бешенства, – сказал я, – все с тобой нормально».
«Но енот может вернуться… Это был просто огромный зверь. Он вполне может вернуться».
Я сказал ей, что даже если это случится, енот не сможет пробиться через стекло.
«Ты его лапищи не видел, – ответила она. – Гигантские! Он ими и стекло сможет разбить».
Мы еще некоторое время продолжали препираться по поводу енота, а потом она сказала, что теперь спит в комнате Скай, а на ночь включает свет во всем доме.
«А все потому, что тебя нет, – в конечном итоге сказала Эми, – и мне приходится справляться со всем этим одной».
Через мгновение на линии воцарилась тишина. На меня накатила волна жуткой печали. Мне хотелось немедленно телепортироваться домой, чтобы выследить и поймать этого дурацкого енота. Я уже начал говорить, как мне жаль, что все так вышло, но тут в трубке зазвучал веселый голос Скай. «Папочка», – сказала она. Услышав ее, я моментально успокоился и прямо увидел, как они сидят за обеденным столом в гостиной и как дочь подпрыгивает на своем стуле, сжимая в руках телефонную трубку.
«Как там, в джунглях?» – спросила она.
Я сказал, что жарко и мокро. Скай рассказала мне, какую принцессу нарисовала в летнем лагере, а потом спросила, видел ли я обезьян. «А вы в джунглях носки надеваете?» – вдруг спросила она. Это меня очень насмешило… и Эми тоже.
«Ты ждешь дня рождения?» – спросил я.
«Очень-очень жду», – сказала она и перечислила всех подружек, которые собирались прийти в гости.
«Наверно, будет здорово», – сказал я.