НяпиZдинг, сэнсэе - Макс Фрай

Те, кто полагается на чужое авторитетное мнение, говоря шире, ищет внешние опоры, непременно будут обмануты.

Далеко не всегда злонамеренно, далеко не всегда явно, но – будут.

Потому что внешняя опора, конечно же, существует, но она не интеллектуального свойства. Не из области суждений.

Единственная подлинная внешняя опора, данная нам в ощущениях – дух. Он, уж извините, нисходит. Или обрушивается. Разными причудливыми способами. Чтобы укрепить внутреннюю опору в том, у кого она крепка. И разрушить внутреннюю опору в том, у кого она хлипкая.

И это всё о внешних опорах, прочее – дурная, бессмысленная, хоть и утешительная иллюзия.

Тем, собственно, и прекрасен декабрь, что в нём всегда есть место оттепели и цветущей форзиции, которые в декабре, теоретически, почти невозможны, а потому обретают совершенно особый смысл.

Весь мир – этакий бесконечный, бескрайний декабрь. Тёмный настолько, что свет здесь добывают волевым усилием. Но как же великолепно сияет здесь всякая ничтожная искра. Как они, как мы все сияем.

И чудо воскресения – как минимум трижды в день. Вместо зарядки.

То, что принято называть реальностью, целиком зависит от нашей интерпретации. Это, конечно, не означает, будто реально всё, что мы нафантазируем. Фантазия тут вообще не при чём.

Ум постоянно интерпретирует сигналы, поступающие от органов чувств. Строго говоря, источники сигналов – и есть реальность. Но мы имеем дело не столько с самими сигналами (об источниках и не говорю уже), сколько с результатами собственной обработки их.

Реальность (то, что мы называем реальностью) – это осознанная часть воспринятой нами информации. Именно поэтому она у каждого своя. Но поскольку общий контекст сформировал у нас примерно одни и те же методы обработки, индивидуальные реальности похожи настолько, что нам кажется, будто она одна на всех.

Но мало ли, что кажется.

Хотя бы поэтому не стоит принимать на веру готовые чужие версии того, как здесь всё устроено.

…И поэтому же в процессе обработки поступающей информации следует опираться не на фантазию (умение свободно оперировать ранее усвоенными знаниями), а на воображение (способность сознания принимать и вмещать в себя ещё непознанное и даже в принципе непознаваемое).

Требуя реализма в искусстве (в первую очередь, изобразительном, но не только), человек изо всех сил отстаивает собственное право на антропоморфность (на первый взгляд, это вообще не право, а обязанность, точнее, данность, часть условий задачи, но не станем забывать о недолговечности этой формы).

Или ещё точнее. Отстаивает свою антропоморфность как отстаивают правоту. Ну скажите, ну подтвердите же, что быть человеком (с более чем ограниченным человеческим аппаратом восприятия) – это единственно правильное! это самое лучшее! самое-пресамое разумное решение! Ну скажите же мне «да»!

Трагикомизм ситуации в том, что это не просто не так, а ровно наоборот. И все мы это знаем, но подавляющее большинство вполне успешно делает вид, что не. Тяжёлый, неблагодарный и бессмысленный, в сущности, (хоть и полезный для биологического существования) труд.

Туман в нашем городе бывает подземный и небесный.

С первым всё ясно, он поднимается снизу, окутывает землю, траву, потом древесные стволы, но не всегда достигает верхних ветвей и последних этажей даже совсем невысоких домов. Подземный туман красив, но нрав у него тяжёлый, поладить с ним не всегда бывает просто. Однажды он гнался за мной по трассе, выползая из канав по обеим сторонам дороги, почти догнал на пороге дома, но как заблудшая в Бардо душа, испугался яркого белого света садовых фонарей и сбежал. Не знаю, куда.

Со вторым тоже всё ясно, он всегда приходит сверху, сползает вниз с дальних холмов или просто проливается с неба, как манна, разбавленная водой до состояния сияющего киселя. Первыми исчезают последние этажи небоскрёбов и храмовые купола, потом всё остальное, но примерно в паре метров над самой землёй воздух остается прозрачным, и можно спокойно ехать ночью в автомобиле, не включая противотуманные фары, тем более, что от небесного тумана всегда делается светло, даже на улице Тауро, где дорога огибает высокий холм, а фонари почему-то никогда не горят.

А иногда бывает такой туман, о котором никак не можешь понять, откуда он пришёл – сверху или снизу, потому что он пришёл отовсюду сразу. Он окутывает избранные фрагменты реальности, клочьями лежит на дороге, проносится над самой головой как облака в горах. А потом приходишь домой, садишься в кресло, опускаешь глаза и видишь, как туман стелется по полу, ползёт по ветхому хозяйскому ковру, стекает по стенам прямо тебе за шиворот, клубится вокруг головы, и уже не разобрать, где заканчивается туман и начинаюсь я; впрочем, это не к спеху. Завтра проснусь и пойму.

У

У меня совершенно точно нет имени, а есть только несколько наборов звуков, на которые я контекстуально откликаюсь, проанализировав ситуацию и сообразив, что это обращаются ко мне. Когда-то тот набор, который записан в паспорте, меня раздражал, а прочие казались годной альтернативой, теперь же все они абсолютно равноценны в своей бессмысленности и практической полезности.

Ужасно интересно было бы узнать своё настоящее имя, если оно у меня каким-то образом есть. Что вообще-то не факт.

Утро вчерашнего вечера

Минувшей ночью был такой густой туман, что казалось – ничего не осталось на свете, кроме дома, в котором я нахожусь, и еще одного соседнего. Часам к двум он, впрочем, тоже понемногу исчез, и тогда во всем мире не осталось ничего, кроме меня. В качестве подтверждения исчезла телефонная связь. Интернет, впрочем, остался. Но кто же нынче всерьез верит в интернет.

И как же сладко и спокойно спалось мне при таком раскладе, знали бы вы.

Обнаружить всё на месте, проснувшись, было не то чтобы удивительно. Напротив, ожидаемо и закономерно. Оно всегда оказывается на месте. Ещё ни разу так не было, чтобы проснуться, а вокруг – вообще ничего.

Только у меня нет уверенности, что вчера реальность выглядела именно так. Впрочем, такой уверенности у меня нет вообще никогда. Без всякого тумана. Час – два после пробуждения – странное время, когда реальность как бы формируется заново, и знание об этом – опыт, который невозможно разделить ни с кем. Туман, вроде вчерашнего – это просто дополнительная надежда, что не померещилось. Впрочем, микроскопическая. Всё это мы проходили уже не раз, сколько было таких густых ночных и предрассветных туманов, а наутро мир возвращался на место, как миленький.