Бермудский треугольник черной вдовы - Дарья Донцова

– Ясно, – улыбнулась Алевтина, – только не сломай чужой мопед, тактический хитрец.

– Тетя Алечка, не рассказывай маме, что мы переоделись, – попросил Федя, усаживаясь в седло, – она сейчас, наверное, в спальне, меня не видит. И дай мне канистру из сарая, заправлюсь не во дворе, я за ней приехал. Ты не выдашь нас?

– Нет, – пообещала Алевтина, вынося емкость с бензином, – не волнуйся, своих не сдаю.

Не успел Федор уехать, как из коттеджа выскочила Евгения и заорала:

– Какого черта тут Геннадий делал? Зачем его на участок пустила? Кто разрешил?

Аля, опустив голову, молчала, она понимала: если скажет правду, фурия от нее отвяжется, а вот Федору вечером достанется по полной программе. Алевтине было жаль мальчика, поэтому она его не выдала.

Глава 27

Алевтина замолчала.

– Ну, дальше, – поторопил ее отец.

Она встала и пошла к стоящему на подоконнике чайнику.

– Федя вечером к ужину не пришел, его часов в десять искать начали. Я Петру Михайловичу про игру в войну рассказала, а про обмен одеждой-мопедами промолчала. Подумала, Феде и так достанется, что из-за него все Гуськово на ушах стоит, не надо масла в огонь подливать. Да и они небось давно с Геной уже переоделись. А тут бабушка Геннадия приходит растерянная, спрашивает у Лазарева:

– Внучок мой не у вас засиделся? Жду его, жду, ужин три раза грела. Родители отдыхать уехали, а меня Гена не слушается.

Петр Михайлович обозлился:

– Вот поганцы! Небось на мопедах в Конаково усвистели, куда им ездить запрещено, да еще через лес порулили, заблудились. Вот найдутся, я сам обоих выдеру.

И пошли, значит, наши мужики с Лазаревым в чащу, потолкались там часа два и назад вернулись. Темнота кругом, ночь сгустилась, делать нечего, пришлось отложить поиски до утра. Как рассвело, участковый наш приехал, Вадим Глебович Кузнецов, с ним несколько оперов и собака.

Михаил Иванович показал на свою пустую чашку:

– Доча, налей-ка кипяточку. Организовали поисковый отряд; тех, кто моложе восемнадцати, с собой не брали.

– Переживали все, конечно, – подхватила Алевтина. – Но Вера не особенно нервничала. Дети Лазаревы не дружили, у Феди своя комната, у Верки своя, а к банде сестры он из-за мальчишек примкнул. Во всем взрослые виноваты.

– В чем? – поинтересовался Денис.

Алевтина посмотрела на отца.

– Говори, дочка, – кивнул тот.

Она продолжила:

– Если в семье не один ребенок, то родительской ласки на всех хватать должно. А у Лазаревых иначе было. Евгения детей не любила, они ее раздражали, но мать к Вере лучше относилась, меньше ее ругала и подзатыльники дочери отпускала реже, а вот Феде колотушки доставались ежедневно. Евгения орала на сына постоянно. А Петр Михайлович, наоборот, благоволил к сыну, дочь не замечал. Она к нему ластилась: «Папочка, папочка», а отец морщился: «Отстань, я устал, иди с подружками поиграй». Зато с Федей он иногда свободное время проводил, на рыбалку паренька брал. Вера тоже просилась, а Лазарев говорил: «Не девчачье это дело с удочкой сидеть, ты лучше с куклами возись». Помню, один раз Лазарев с Федей уехали, а Вера за воротами стоит, вслед машине смотрит, губы у нее трясутся. Так жалко ее стало. Неужели родители не понимали, что они детей врагами растят? И ведь Вера отца очень любила. Попросит он Федю газету из ящика принести, мальчику лень к воротам идти, сделает вид, что не слышит. А Вера подскочит: «Сейчас, папочка!» И галопом к калитке.

– Вы только что сказали про Веру и ее банду, – остановила я Алю. – Дочь Лазаревых слыла хулиганкой?

Алевтина налила в мою кружку чаю:

– Попробуйте, он с чабрецом. Вера веселой была, заводной, только с мальчишками дружила. Из девочек лишь с Милой Волковой, старшей сестрой Гены, корешилась. Проказница. Выдумщица. Подбила ребят ночью на кладбище сгонять, а сама договорилась с Вовой Сачковым. Тот из дома пододеяльник упер, завернулся в него, в кустах спрятался и, когда компания на погосте показалась, с воплем «у-у-у» из укрытия выскочил. Мила Волкова описалась.

Алевтина цокнула языком.

– Я их беседу в чуланчике услышала и поняла, что Вера крепко себе на уме.

– Чуланчике? – повторила я.

Аля начала размешивать сахар в чае.

– У Волковых на участке была избушка, она стояла почти впритык к забору, который разграничивал участки Игоря Семеновича и Петра Михайловича. В ней было две комнатки проходные, кухонная ниша и туалет. В домике никто не жил, Галина Сергеевна, бабушка Гены и Милы, разрешила детям там играть. Не знаю почему, но Волковы называли избу чуланчиком, и ребята тоже стали так говорить. Пришла я как-то утром, Галина Сергеевна велела туи подкормить, они у них вдоль изгороди росли. Хожу я с удобрениями, и вдруг в чуланчике окно распахивается и слышатся голоса детей. Сачков смеется над Милой, вспоминает, как она описалась. А самой Людмилы там нет, без нее Лазарева и Володя сплетничают, вдвоем они в избенке. Вот тогда-то я и узнала, что Вера подбила Сачкова привидением одеться и Люду напугать, а она шорты с испуга намочила. Ржал Володя от души, сказал Вере:

– Она заплакала, меня попросила: «Никому не говори», и бегом домой, боковой тропинкой понеслась. Я ей вслед крикнул: «Стой, тебя трусихой посчитают», а она в ответ: «Ну и пусть». Вон как испугалась, что все ее мокрые шорты увидят.

Вера у него спросила:

– И кому ты рассказал про Милу?

– Только тебе, – захихикал тот, – остальным не успел.

– Вот и молчи, – приказала Лазарева.

– Почему? – не понял Сачков.

– Потому что если ребята узнают, то посмеются и перестанут. А если ты язык прикусишь, то Милка бояться будет, вдруг ее тайна наружу вылезет, и все, что мы захотим, для нас сделает, лишь бы мы ее секрет не выдали, – пояснила Вера.

– Понимаете, какая она хитрая была? Не по-детски рассуждала, – заметила Алевтина.

– Владимир Сачков, – протянула я, – знакомая фамилия.

– Вовка не из стукачей, – сказал Михаил Иванович, – его мать у Раисы Скоркиной несколько лет подряд комнату с верандой снимала. У Райки никто селиться не хотел, она пьяница, грязнуля. Да денег у Сачковой не было, поэтому и жила в халупе. Она с утра на службу умотает, оставит сыну обед, вечером поздно вернется. Володька года на два Верки старше был, но с ее бандой постоянно таскался, Лазаревой в рот смотрел.

– Вера умела всех заставить ей подчиняться, – дополнила Алевтина, – с ней все дружить хотели, а она понимала: если с каждым общаться станет, то какая же она тогда королева. Хитрая, компанию сколотила и только с ними шкодства затевала, не разлей вода дети были.

– И кто входил в эту группу? – заинтересовалась я.

– Гена и Мила Волковы, Володя Сачков, – перечисляла Алевтина, – всех уж и не помню, но эти точно.

– Еще вроде Сеня Кратов, он из третьего Гуськова, из богатых, отец у него был писатель, денег не считал, подарил сыну кинокамеру, – вмешался Михаил Иванович. – О как! Пацану тогда лет семь-восемь исполнилось. По прежним годам золотая вещь, стоила как мотоцикл. Но мальчик рос тихим, вежливым. В то лето, когда Федя погиб, Сеня фильм о Гуськове снимал, в избы заходил, всегда разувался, расспрашивал, кем наши деды-прадеды были, просил фотографии предков показать. Я думал, подросток игру затеял, но альбом вынул. А он на самом деле кино снял, его потом в клубе демонстрировали.

– Еще Толя Паскин с ними был, – воскликнула Аля, – папа не совсем прав насчет Сачкова. Да, его мать у Райки-пьяницы угол снимала, впервые приехала, когда мальчик в пеленках лежал. Было понятно: денег у нее нет. Лет семь-восемь Сачковы у Раиски жили, Володю нельзя было оборванцем назвать, чистенько был одет, но бедно очень, мопед у него развалюха. А потом вдруг объявляются Сачковы весной, Володя весь в новом. Лет ему девять тогда было. И Надежда Михайловна не к Раисе про комнату договариваться пошла, а к нам притопала и говорит моей мамуле:

– Елена Сергеевна, хочется нам в вашем маленьком коттеджике пожить.

Мама смутилась: как сказать-то, что дом не дешево сдается? Ну и наврала, что уже с другими по рукам ударила. Сачкова поахала, поохала и к Макарихе порулила, сняла у нее пристройку: три комнаты, веранда, заплатила сразу вперед. Деньги у матери Володи появились. Между прочим, Сачков, когда вырос, актером стал, в сериалах снимался, прославился, а недавно с собой покончил. Во как! Все получил – и деньги, и славу, а под поезд сиганул. Газеты о самоубийстве писали, и по телику показывали.

– Сачковы в Гуськове каждое лето проводили? – уточнила я.

Аля почесала щеку:

– Много лет у нас отдыхали, последний раз приезжали, когда Федя и Гена погибли. Да и понятно, почему Надежда Михайловна от дачи отказалась, после такой трагедии отсюда многие москвичи удрали. Ой, вот беда-то!