Оперативное вторжение - Михаил Нестеров

Ледяные ошметки в разные стороны.

Щеки жжет от пристальных взглядов товарищей. Только четыре человека могут его видеть, а такое чувство, что все десять пялятся. Нет, пятнадцать, включая полковника военной разведки. Артемов занял крайнюю камеру и смотрит, смотрит в окно...

Первым стоит конвойный Томильцев Павел. За ним осужденный Николай Ильин, кличка — Чила.

Следующая пара: москвич Осипян Игорь — Мамонтов Алексей, Слон.

Москвич Ханжиев Виктор — александровец Царенко Виталий, Гадкий Утенок.

Бурят Савин Михаил — саратовец Тропкин Евгений, Гений.

Дронов Олег — нижегородец, Лопатин Павел, Лилипут — земляк Винниченко.

Из конвоиров в вагоне лишь Коля Приградов и начкар Родкевич. Оба наблюдают за противоположной стороной. Также затаившись, все внимание на прицепной вагон сосредоточили оставшиеся десантники: Данилов, Подушкин и Баранов.

Вот Винниченко поймал жест Ильина: «Все нормально». Чила едва ли не на голову возвышался над Томильцевым.

Забавно. Конвоир Паша Томильцев с пистолетом в кармане, арестант Ильин давит на него стволом «калаша».

Мысли Винниченко точно совпали с размышлениями Михаила Артемова: «Натуральный побег. Их этому учили. Во всяком случае, одного из них». В голове полковника родилась невообразимая по масштабам мысль: террористы захватили вокзал для того, чтобы Николай Ильин мог сбежать.

«Все, схожу с ума».

...Когда лом изменил привычное направление и его острие точно грохнуло в основание башмака, Винниченко негромко, неожиданно для себя и остальных прокомментировал:

— Хуяк!

Словно отдал команду.

Как он решился провести заключительный удар, и сам не понимал. И замах вышел хороший, и посыл плечом важнецкий. И звук соответствующий. Лязгнуло так, что в ушах зазвенело.

А вагон... ни с места. Словно примерз к рельсам. Как же так? Толкать его, что ли?

Винниченко послал беспомощный взгляд на морпеха...

Но то длилось секунду или две. Раздался скрежет, и вагон покатился под горку. Полметра, метр полтора, два...

«Давай! — мысленно орал на него Винниченко. — Пошел, родимый!»

Чила придержал Томильцева за рукав куртки и в быстром темпе негромко прикрикнул на Винниченко:

— Пошел-пошел-пошел, Саня! Забегай вперед, чтобы тебя видели! Ломом, ломом работай! Как там? — не оборачиваясь, спросил Ильин.

— Еще чуть-чуть, — отклинулся сержант Данилов, вычисляя по ходу вагона сектор наблюдения боевиков. Когда он, по мнению командира отделения, сократился на нет и перевалил за ноль, он выкрикнул: — Есть!

Все сейчас работали. Абсолютно все. Пятнадцать человек стали одной командой.

— Пошел! — Чила подтолкнул конвоира и успел еще раз предупредить: — Первые номера направо, вторые — прямо. — «Перепутаются, потом возись с конвойными...»

Ботинки Томилыдева коснулись земли. Шаг в сторону. На его месте тут же оказался Ильин — шаг вперед. В сторону. Вперед. Еще и еще.

«Красиво», — оценил полковник выход десантников и конвоиров. Десантники, пользуясь прикрытием вагона, мельтешением ног конвойных и колес, бежали к объекту. Конвоиры — на помощь товарищу. Не разберешь за этим мельканием, сколько человек высыпало из вагона.

Винниченко к этому времени успел нарисоваться в полный рост. Он бежал чуть впереди вагона и готовился к очередному отчаянному и рискованному ходу. Изловчившись, он, падая, преградил путь вагону ломом. Колесо ткнулось в преграду и, чуть сдвинув его, замерло.

Все замерло. Прекратился скрежет рассерженных рессор, недовольное попискивание колес о полотно, затихли быстрые шаги... Потом прорвало.

Столько оскорблений в свой адрес Винниченко не принимал еще ни разу. Кто-то из конвойных даже двинул его по голове:

— Че делаешь, мудила!

— Да я... — Саня нагнулся за упавшей шапкой.

— Лезь теперь за башмаком, баран!

На глазах двадцати террористов Винниченко полез под колеса. Глянул в сторону здания: никого. Словно никто, кроме уиновцев, из вагона не выходил. Четко сработали десантники, отметил Винниченко. И только сейчас его руки мелко-мелко затряслись. Отходняк.

Ухватив за ручку башмак, похожий на здоровенный фуганок, конвоир посмотрел в другую сторону. В окнах прицепного вагона замерло штук двадцать голов. Все неподвижны. А что дальше? Фиг его знает. Сработали вроде бы чисто.

Артемов уже стоял за спиной Родкевича.

— Давай, Андрей, пошел.

Когда начальник этапа присоединился к подопечным, Винниченко вытянулся. Демонстративно приподнял башмак, пожал плечами.

Родкевич и слова не сказал. Несколько секунд неотрывно смотрел на своего подчиненного, потом щелчком отбросил окурок и, развернувшись, вернулся в вагон.

— Молодец, Андрей, то, что нужно, — похвалил его Артемов. — Что там, Юра? — спросил он сержанта Данилова.

— Пока все тихо.

— Игорь?

— Чисто, — отозвался Игорь Баранов.

Вагон опять слегка тряхнуло, когда конвойный Осипян выдернул лом, а на его место снова стал башмак. Раздался смех, шлепки, подковырки.

Никто из уиновцев ничего не понял, когда несколькими минутами раньше Артемов, пожав руку Ильину и пожелав бойцам удачи, спросил у командира группы:

— А как бы ты нарисовал красное солнце и синее небо?

— Губной помадой и синей тушью для ресниц, — улыбнулся Чила. — Это вы с парнем за партой сидели, а со мной подруга была.

27

Чила ожидал увидеть обычный канализационный колодец. Однако первым спускался в широченную шахту. Ноги находили удобные для спуска широкие скобы, расположенные друг от друга на расстоянии сорока сантиметров.

«Вот как они шли», — думал Николай и прикидывал, когда же кончится этот затяжной спуск. Представил, как в невероятно быстром темпе спускаются по этой горизонтальной шахте несколько десятков человек. Едва рука отпускает скобу, чтобы взяться за следующую, как на то же место шлепается ботинок. Посмотреть со стороны — это единый организм огромной гусеницей перебирает ногами, сползая все ниже и ниже.

Ниже и ниже...

Ни конца, ни края.

Единый организм. Сливающиеся воедино натужные вздохи, шлепки, шарканья, бряцание оружия. Ядовитая сороконожка.

Ильин знал, что ждет его внизу. Потому, наверное, нащупывал ногой следующую ступень не с опаской, а осторожно. Вот его нога ткнулась во что-то мягкое. Он щелкнул зажигалкой и в слабом подрагивающем свете увидел труп милиционера. Вода скрывает его наполовину, не видно лица, а только затылок и ухо.

Отпустив руку от скобы и оттолкнувшись, Николай приземлился в метре от тела.

— Осторожно, пацаны.

Он отошел в сторону, давая дорогу товарищам. Помог удержаться на ногах Гадкому Утенку, поскользнувшемуся на скользком бетоне.

— Где мы? — спросил Лилипут, спустившийся последним.

— Молчать, — лениво посоветовал остальным Чила. Ноздри спецназовца пришли в движение. Он впитывал эту незнакомую атмосферу, словно мог по запаху представить ее, даже понять как живое существо, сориентироваться в этом затхлом брюхе. — Метро вроде бы, — сказал он, снова посветив зажигалкой. — Брошенная ветка, что ли, не пойму. Лилипут, пошарь-ка у мента, может, у него фонарик есть.

— Вот какой-то фонарь лежит, — сказал Гадкий Утенок, обследуя свою часть колодца.

— Где?

— На приступочке.

— На приступочке, — хохотнул Лилипут. — Дяревня. — Наморщившись, он пошарил по карманам милицейского бушлата, расстегнул его, наткнулся на пистолет. В последнюю очередь обнаружил автомат, придавленный телом. — Оружие взять?

— Не надо. Пусть останется на всякий случай. А фонарь возьмем. Утенок, — спросил Чила, — на приступочке больше ничего нет?

— Никак нет, Евгений Ваганович, — моментально сориентировался боец. — Чисто.

— Фонарь-то светит?

Вместо ответа Утенок продвинул продолговатую клавишу вперед и даже зажмурился от яркого света.

— Боевики, что ли, оставили?

— Нет, это мент подложил. — Лилипут подернул плечами и отер руки о телогрейку. На всякий случай решил отмазаться: — А тут холодно.

— Свежо, — поправил его матрос Чила.

— Так моряки говорят?

— Ага.

— Я слышал, когда бывает очень свежо, они замерзают. Прикорнут на приступочке — и готово.

— Все, пацаны, не к добру смеемся. Слон, бери фонарик и — вперед, — распорядился Николай. — Мы за тобой.

— У меня друг был, — сказал Слон, — ему тоже сказали: «Вперед!» Его убили.

— Хочешь, чтобы вперед пошел я? — спросил Чила. — Давай, Слон, не телись.

Воды в тоннеле было по щиколотку. После прохода здесь сорока боевиков муть осела, но на шпалах тем не менее были отчетливо заметны следы. Чтобы не посадить батарейки, Слон лишь изредка включал фонарь; пока что путь лежал прямо, вдоль рельсов. Частота шпал не менялась, и, как бы войдя в ритм, идти было удобно.

Спецназовцы шли медленно, прислушиваясь к капели. Другими звуками подземная ветка метро не баловала. Шаги осторожные и почти неслышные. Расстояние между бойцами пять метров.