Оперативное вторжение - Михаил Нестеров

Возникшая на пути трудность лишь подстегнула его и мобилизовала скрытые внутренние резервы, придала сил. Он находился в состоянии относительного покоя, взятого в кольцо настоящей бурей эмоций. Он поднялся на вершину, увидел, что ничего там хорошего нет, что стоять там, удерживая равновесие, можно лишь на одной ноге. И понял, что его больше захватывает процесс восхождения. И спуска. Где каждый шаг должен быть предельно рассчитан и выверен, иначе угодишь в пропасть.

Конечно, главная цель — это конечный результат, итог, укладывающийся в одну фразу. А путь долог и гораздо интереснее прогнозируемого с первых строк результата. Всегда интересна жизнь, а не быстрая или долгая и мучительная, не суть важно, смерть.

Так или примерно так рассуждал Али Кемаль, готовясь сократить отрезок уже отмеренного пути.

Время от времени до него доносились отдельные звуки автоматных очередей и одиночные выстрелы. Какой-то, словами Юсупа Ухманова, «придурок» забаррикадировался в помещении камеры хранения и вязал по рукам узбекскую боевую единицу по имени Юсуф. Подмывало желание спуститься на нижний уровень и лично пристрелить «придурка».

Кемаль вызвал по рации узбека и спросил, когда прекратится стрельба. Юсуф ответил, что скоро:

— У него кончаются огнетушители.

Брови Кемаля поползли вверх.

А приемщик Константин Жулебин вставил в «дерринджер» еще два патрона. Не последних, но оба для узбека. Глянул на полупустой огнетушитель: хорошая штука в ближнем бою. Он энергичным движением поправил на себе теплую безрукавку с огромным внутренним карманом для денег. Тужурка в глазах приемщика стала если не бронежилетом, то армейской «разгрузкой».

Глава 9

Твой порядковый номер на рукаве

26

14.40

Полковник Артемов варился в бумажном котле спецопераций спецназа, даже когда выезжал в командировки, в том числе и на Северный Кавказ. Что-то вроде благодарности к этим парням почувствовал Артемов, когда вживую увидел, как они экипировались, готовясь к боевому заданию. Причем в экстремальной ситуации.

— Ну что, Коля, — в очередной раз спросил полковник, — как намерен действовать?

Сам Артемов плохо представлял, как пятерка спецназовцев сможет незаметно проникнуть пусть не на охраняемый, но стратегически важный для противника объект. Вход в него находился под визуальным контролем боевиков. Что походило на приманку: попадется в капкан один, а постреляют всю стаю.

На эту естественную осмотрительность полковника матрос Ильин мог ответить одной фразой: «Тогда нечего дергаться». Развалится на полке, свистнет конвойному, как вестовому: «Чаю!» — и проваляется до ночи.

Сам полковник на смелый запрос Чилы произнес бы классическое: «Нет, ребята, пулемет я вам не дам». Пистолетов, считал Артемов, для такой вылазки было вполне достаточно. Ильин же затребовал автоматы.

— Товарищ полковник, нам вообще двойной «БК» положен.

То есть двадцать автоматных рожков, посчитал полковник. У всех конвоиров столько не наберется.

— Ну так как Ты намерен действовать?

— Да как обычно. Возьмем «языка», проведем доразведку. Просканируем местность, набросаем маршрут выдвижения к цели, займем огневую позицию. Потом совершим огневой налет и будем отходить.

Шутит себе спокойно.

Ильин бросил возиться со шнурками на ботинках, присел рядом с полковником и сделал свои глаза доверительными.

— Михал Васильич, вот как бы вы поступили, имея простой карандаш и задание нарисовать красное солнце и синее небо вокруг?

— Не знаю, — честно признался Артемов.

— У нас нечем работать, — продолжал Чила. — Вот и в рейде также. Выкручиваться надо. Посчитаем, что у нас есть. Лом — это раз. Больше загибать нечего. Однажды он нас выручил и снова не подведет, я знаю. Потом случайности закончатся, начнется система. Вот я не выходил из вагона, а точно знаю, что здание, куда периодически ныряют террористы, «глухое», имеет один вход. Там даже окон нет. Зато есть колодец — может, канализационный, и эту коммуникацию боевики используют для связи с основной группой, которая проникла на объект именно этим путем. Знаю, что под крайним левым колесом нашего вагона стоит башмак. Я не Шерлок Холмс, я нормальный спецназовец. Окон нет, потому что охрана с другой стороны не выставлена. На коммуникацию указывают грязные сапоги боевиков. Где они в двадцатиградусный мороз грязи нашли? Дальше. Наш вагон стоит под уклон — небольшой, правда. Когда нас поставили сюда, сцепщик обошел вагон с левой стороны, он нарисовался под окнами.

«Коля, ты не побег готовил?» — мысленно обратился к морпеху Артемов. И за него же ответил: «Да была мыслишка рвануть отсюда».

Продолжай, разрешил он взглядом.

— Если выбить башмак из-под колеса, вагон потихоньку покатится. Нам надо-то всего три-четыре метра, чтобы закрыть боевикам директрису.

— Рискованно, — заметил полковник.

— Шампанское, — прозрачно намекнул Ильин. — Тут думать нечего. Другого выхода у нас нет.

— Будешь искать другой выход из подземной коммуникации, — поставил условие Артемов.

— Разумеется. Не полезу же я на вокзал! Мой поезд давно ушел. И не гони — я-то могу сорваться, а пацанам это зачем? Мы группой идем, группой и вернемся. И ты с нами: ты веришь нам, мы верим тебе. А то, что даешь нам, в песок не уйдет, будь уверен. Где тот парнишка, который с ломом выходил? — спросил Чила.

Артемов, вспоминая, прищурился.

— Винниченко?

— Да. Позовите его. Он уже отогрелся — то, что нужно, по времени как раз совпадает.

Пистолет Александра Винниченко был снят с предохранителя и лежал в кармане куртки. Конвойный в любой момент мог воспользоваться оружием, бросив лом и стряхивая с руки великоватую рукавицу.

Трудная работа, напряженная... как у снайпера: длительная концентрация внимания, правильная глазомерная оценка величины расстояний, точная двигательная реакция, аккуратность в работе, самообладание и выдержка. Все эти качества нужны были и конвоиру. Он словно черпал их из морозного воздуха.

Один короткий замах ломом, второй, третий. Удар металлическим карандашом по желтоватой сосульке.

Короткий замах — это прикидка на цель, а цель — это башмак под колесом вагона. Еще один замах — снова прикидка и оценка: пора наносить решающий удар или потренироваться еще? Рановато, кажется. Третий замах — удар по сосульке.

Замах — прикидка. Глазомер, двигательная реакция. Выдержка прет наружу. Выполнение боевой задачи в одиночестве.

Пора? Нет, рановато. Нет пока уверенности. Нельзя хлопнуть себя по бедрам: «Ой, извините! Не туда попал, промахнулся».

Не смеши сам себя, не надо, уговаривал себя конвойный. Смех нервный, на грани срыва. Плюс напряженные взгляды товарищей. Неприятно, когда смотрят тебе в спину, и в сто раз хуже, когда смотрят прямо на тебя. Даже покачиваются, кусая губы от напряжения. Болеют, суки! Переживают за метателя лома, фанаты!

Пора? Нет, рано. И на втором замахе не получится.

Забавно, подумал Винниченко, пытаясь освободиться от чрезмерного напряжения. Забавно посмотреть, как выстроились конвойные и осужденные в тамбуре. Колонна из десяти человек протянулась до самого титана. Конвоир дышит в затылок колоднику. Нечетные номера у конвойных, четные у осужденных. Прилипли друг к другу, словно не из вагона собираются прыгнуть, а совершить прыжок с парашютом из самолета. Придавливают друг друга, чтобы вывалиться из двери, как из тюбика, этакой двухцветной пастой. Синие прямо, белые направо.

Это осужденный на восемь лет Ильин выстраивал так конвоиров и их подопечных, даже шутил: «Шаг в сторону, прыжок вверх — попытка к бегству».

Сейчас ударить? Нет, посыл не вышел, лом лишь ткнется в башмак, может, чуть-чуть и продвинет его по рельсу, но нужно выбить его, посильнее замахнуться. Давай, олимпиец, у тебя одна попытка, и от тебя ждут мирового рекорда!

Боевики не видят меня, прикидывал нижегородец. То есть ноги видят, ледяные ошметки замечают. Мат слышат, удары лома. Привычно вроде бы. Главное — это повторяется. И не дай бог кто-то из них подойдет!.. Конвоир вытащит пистолет и заорет на весь парк: «Достали, б...ь! Охраняемый объект! Стреляю!» В этот раз натурально, не играя никакой чмошной роли. И выстрелит — если надо. В воздух.

Винниченко попробовал разозлить себя, представил образ Сашки Лучкина, которого убил чеченский снайпер. Но скоро понял, что такой допинг в деле не подмога. И вот странность: злости-то вроде и нет. Наверное, потому, что пока не осознал того, что больше никогда не увидит товарища.

Сложно, запутанно, глазам больно.

Замах.

Второй.

Третий.

Удар «карандашом» по желтоватой сосульке.

Ледяные ошметки в разные стороны.

Щеки жжет от пристальных взглядов товарищей. Только четыре человека могут его видеть, а такое чувство, что все десять пялятся. Нет, пятнадцать, включая полковника военной разведки. Артемов занял крайнюю камеру и смотрит, смотрит в окно...