Мишень для темного ангела - Анна Данилова

А вот Сашу полюбила всем сердцем. Ослепла, оглохла, мои мозги взорвались… Никому не пожелаю такой любви. Эмоциональная зависимость от мужчины – стопроцентная. А тут еще отец, притворившись больным, вызвал меня к себе. Я, испугавшись, что не застану отца живым, прилетела в Москву, примчалась в Домодедово и, найдя его вполне здоровым, спокойно маринующим грибы, готова была ударить его! С другой стороны, он ведь был жив, и я как-то быстро успокоилась. Сколько таких сюжетов было в литературе и кинематографе, когда старики выдумывают болезнь, чтобы заманить к себе детей или внуков, чтобы увидеться. Я обняла отца и заплакала. Вот в ту свою поездку он и заставил меня заняться завещанием.

– У тебя, Эля, много недвижимости, денег. Я уже старый, и у меня все есть. Квартиру свою московскую я завещаю Катюше, ты уж извини… А ты оставь все Наташе. Она хороший человек, добрый, к тому же она моложе тебя… Я только советую тебе, а ты уж решай сама… Просто чтобы не получилось, что все твои квартиры и гостиницы отойдут государству… Будет очень обидно.

Прикинув, что отец прав в том, что если не напишу завещания, то имущество Норкиной в отсутствие наследников на самом деле может перейти государству, а если я завещаю все отцу, то он отдаст все этой девчонке Кате, последовала его совету и составила все в пользу Наташи. Вот только ей ничего не сказала. Зачем? Да и вообще, я не собиралась умирать!

И вдруг, уже подписав завещание и выйдя от нотариуса, поймала себя на том, что о Саше, о своем любимом мужчине, которым просто бредила, я в этот момент даже и не вспомнила! Словно наши с отцом серьезные дела не имели к Саше никакого отношения. Я и сама удивилась этому. Как будто у меня стало две жизни: одна – с Сашей в Лазаревском, где были планы и мечты о замужестве, о невероятном женском счастье (построенном, и я отдавала себе в этом отчет, на разрушении его семьи), другая – здесь, в Москве, под пристальным взглядом моего отца, человека, который всегда желал мне только добра.

Господи, подумала я тогда, как же хорошо, что все так сложилось… Если бы я оставила все Саше, с которым едва, по сути, знакома и который наверняка полюбил меня не только за красивые глаза, но и за мой шикарный дом (с гостиницей), о чем мне неоднократно намекала, рискуя впасть в немилость, Наташа, то после моей смерти в моем саду в Лазаревском резвились бы Сашины дети… Он наверняка сошелся бы с женой.

– Ты молодец, что послушалась меня, – сказал отец. – И спасибо, что приехала, навестила меня.

– Может, поедешь со мной? Ты же там ни разу не был… Там – красота, море… А какой сад! Я бы накупила тебе разных семян, растений…

– А здесь я все брошу? Свои розы брошу? Они же мне как дети, Эля! А еще ты забыла про Катю. Как она без меня? Ей скоро экзамены сдавать, она же готовится в Суриковский институт, я ей здесь комнату готовлю, уже и краску купил, чтобы стены освежить, и кровать присмотрел в нашем мебельном…

– Ты ее все-таки забираешь?

– Она уже взрослая, пусть сама решает.

– Но как ты ей объяснил, кто ты ей?

– Очень просто. Она думает, что у нее матери нет, что она наркоманка, которая умерла… А я – ее дед, но только без документов… Понимаешь, если бы я был молодой мужик, который решил ее усыновить, то меня можно было бы заподозрить в чем-то нехорошем… А так… Я старик, я просто приезжаю к ней, привожу продукты, сладости, даю денег… Она видит, что я забочусь о ней, и верит мне. А еще она видит во мне близкого, родного человека, который заботится о ней, помогает… Знаешь, сколько ей всего нужно, чтобы она рисовала? Бумага, краски, кисти… Ты бы видела, как горят ее глаза, когда она получает все это… Уверен, она будет настоящим художником!

Я уезжала от отца с чувством выполненного долга. И отца навестила, и завещание оформила, о Наташе позаботилась…

Вернулась в Лазаревское, серьезно поговорила с Сашей и отправила его в Москву, поговорить с женой. Пока дожидалась от него звонка, чуть с ума не сошла, мне все казалось, что он не вернется. Мало ли чего можно наобещать, находясь на курорте…

Наташа все это время ухаживала за мной, как за маленькой, тяжело больной девочкой. Я постоянно мерзла, и она приносила мне грелку, заваривала успокоительный чай.

Когда Саша позвонил, когда объявился, я чуть с ума не сошла от радости. Я понимала, что так вести себя нельзя, что это непозволительно для взрослой женщины, что я со стороны выгляжу, наверное, как полная дура. Но я была дома и могла позволить себе вести себя так, как хотела, как чувствовала. А Наташа, она все поймет… К тому же какая разница, что она обо мне думает? Помнится, на радостях, сразу после разговора с Сашей, мы с ней напились, выпили две бутылки шампанского…

Саша вернулся и сказал, что его жена разведется лишь в том случае, если ей хорошо заплатить. Что у нее сейчас долгов выше крыши и что она будет рада любой сумме. К тому же отношения у них испорчены предельно, он никогда к ней не вернется, и что для него самый главный человек в мире – это я. Он сделал мне предложение, и мы решили с ним поехать в Москву, улаживать его дела с разводом.

Наташа, собирая меня в дорогу, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

– Наташа, ну что с тобой?! – спрашивала я, в душе, конечно, разделяя ее тревогу. – Не на казнь же я еду… Просто хочу его проконтролировать, понимаешь? Не могу же я просто так отправить его с пачкой денег… А если он не вернется?

– А я о чем?! Да ему от вас только деньги и нужны, помяните мое слово!

– Ната, дорогая, ну, может, это моя последняя любовь… Мне с ним так хорошо… Он же молодой! А какой красавчик?! Ну и что, что ему нравлюсь не только я, но и мои деньги. Всем нравятся деньги. Я где-то даже понимаю его. Он совсем растерялся по жизни без этих проклятых денег. Ну не умеет он их добывать, зарабатывать, даже украсть не может! Зато кое-что другое умеет хорошо делать… Ты уж извини, но это правда жизни. За все надо платить. Вот и я тоже плачу ему, выходит, за то, что он любит меня.

– Да что ж он, проститутка какая? – нахмурив брови, буркнула Наташа.

– В том-то и дело, что нет. Он хороший парень, просто очень слабый. А мне как раз такой и нужен, понимаешь? Чтобы он зависел от меня, полностью. Чтобы стал ручным…

– Вы уж извините меня, но мне кажется, что это вы от него зависите…

– И это правда, – не могла не согласиться я. – Но эта зависимость такая приятная…

– Брильянты наденете или спрятать в сейф?

– Надену. Вдруг придется встретиться с его женой… Пусть видит, что я в брильянтах, что у меня все хорошо…

Наташа посмотрела на меня как-то странно, словно хотела что-то сказать, да передумала.

– Ладно… Я поняла. Нехорошо это, ты права… Она и так одна остается, с детьми на руках… Как ты думаешь, ей десяти тысяч евро хватит? Ну, откупных?

Наташа моя неопределенно пожала плечами. Убрала брильянты мои в сейф и тщательно заперла его.

– Жемчуг надену, маленькие сережки и колечко, как, нормально будет? Да, кстати, ты с нами поедешь…

21. Глафира

– Андрей обещал приехать к ужину, сказал, что у него для нас сюрприз… – сказала Юля.

Мы снова собрались у Земцовой, только на этот раз приехали к ней с вещами – после всего, что мы узнали о Лидии, оставаться в ее квартире уже не хотелось.

Пока Юля с Лизой накрывали на стол, я обустраивалась в отведенной для нас с Лизой комнате, вынимала вещи из чемоданов, развешивала одежду на плечиках в шкафу, собрала грязное белье и отнесла в ванную комнату, включила стиральную машинку, словом, занималась хозяйственными делами.

У меня из головы не выходила семья Гореловых. Вот если бы, к примеру, Александр Борисович Горелов катался на своей инвалидной коляске, а потом, забывшись, вдруг встал и прошелся, вот тогда бы я смогла их прижать, ведь если люди что-то скрывают, значит, на это есть причина. Но Горелов, напротив, старался изо всех сил двигаться самостоятельно, и его жена с удовольствием рассказывала о том, насколько действенными оказались упражнения, которые он делает под руководством врачей-физиотерапевтов, плюс массаж ног с лечебными мазями. К примеру, они пользовались мазью на основе сосновых иголок и лаврового листа.

Однако в квартире нет ни намека на запахи каких-либо мазей.

На кухне, где хозяйка готовила вареники с капустой, я заметила лишь неполную пачку муки, одну луковицу, маленькую пластиковую бутылочку с остатками растительного масла и всего одну – сковородку!

Мне, как женщине, которая много готовит, было нетрудно заметить детали, свидетельствующие о том, что в этой кухне все предметы либо временные, либо бутафорские…

Однако женщина, сама Маргарита, – прекрасна, и готовит хорошо, и видно, что хозяйка хорошая… Но что-то в ней было не так. Я совершенно запуталась!

А еще мне показалось, что они оба лгут мне и страшно стесняются этого, что им неловко. У них были такие… как бы извиняющиеся физиономии. Но чего они стеснялись? Что натворили? Неужели испытывали стыд за то, что не интересовались судьбой своей родственницы?