Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора

Они были человеческими.

Хизаши открыл глаза и, еще толком не придя в сознание, ударил по руке, что тянулась к его лицу из темноты. Удар получился звонким, сильным, а после темнота отступила, и Хизаши на мгновение различил бледное лицо Куматани над собой, но не проронил ни звука и снова погрузился в качающие его холодные морские волны…

Когда он открыл глаза во второй раз, стало гораздо светлее. Солнечные лучи просачивались сквозь неплотно прикрытые сёдзи. Вместо сырости и тяжести воды Хизаши окружало тепло человеческого жилища, под ним был мягкий футон, а сверху – стеганое одеяло, укрывающее его до самого подбородка. И только сквозняк из щели в дверях был почти по-зимнему морозным.

Хизаши сел и тут же торопливо завернулся в одеяло как в кокон. Воспоминания о беспомощном бултыхании между небом и морем были еще слишком свежи. Хизаши казалось, он промерз насквозь, никогда уже не согреется, но тут сёдзи раздвинулись сильнее, и в комнату вошел Куматани с подносом в руках. От расставленных на нем блюд исходил приятный запах горячей еды, и Хизаши невольно сглотнул слюну.

– Ты уже проснулся? – Куматани опустился на колени возле футона. – Хорошо. Госпожа Юэ сильно волновалась, и я… Я тоже волновался.

Хизаши потрогал ноющий висок, и ему вдруг показалось, что он еще под водой, но что-то… Нет, кто-то тащит его вверх, буквально вырывая из пасти океана.

– Ты тянул меня за волосы, – сказал он с укором. Куматани смущенно поджал губы.

– Мне жаль.

– А мне нет.

Хизаши накрутил кончик многострадального хвоста на палец и вздохнул. Он почти ничего не помнил, ему было стыдно, но еще одно неприятное чувство скреблось внутри почти так же, как неприятно скребло в горле после морской воды.

Нужно было сказать спасибо.

Хизаши молчал и смотрел на свои уже давно высохшие волосы, тяжело упавшие на плечо.

– Я спасал тебя трижды, так что теперь мы отчасти квиты, – сказал он наконец, однако Кента покачал головой.

– Дважды, – поправил он. – Ты спас меня дважды, потому что ни фуна-юрэй, ни Мамору-сан не желали причинить мне вред. Но ему приходилось это делать. Спасибо тебе, что помог освободить его.

Хизаши перестал что-либо понимать. Он отвернулся, и взгляд его упал на алтарь ками Араси-э, и на этот раз в нем ощущалось недавнее присутствие божества.

– Мамору? – опомнился он. – Это же муж полоумной старухи? Кстати, а помощник смотрителя маяка…

– Поешь, – перебил Куматани, усаживаясь поудобнее и скрестив ноги. – Я расскажу, как было дело, а ты просто слушай. Тебе нельзя сейчас напрягаться.

Хизаши и сам уже понял это по тому, как тяжело и с неохотой тело отзывалось на каждое движение. Похоже, необдуманная растрата внутренней ки и человеческой, и змеиной половин подточила его физические силы, и как бы ни хотелось гордо отмахнуться от Куматани, даже это действие казалось невыполнимым.

– Хорошо, – смирился он. – Рассказывай.

Кента еле слышно вздохнул. Он выглядел непривычно уставшим и каким-то потухшим, совсем не таким, как обычно. Смотреть на него было неприятно, но и не смотреть не получалось.

– Муж и сын Сачико-сан действительно погибли, утонули во время волнений на море полгода назад. Примерно тогда, когда на вахту заступали господин Тояма вместе с женой. Но эта история никому не была известна, потому что эти люди жили отшельниками, вероятно, из-за своей незаконной деятельности. Я поговорил с госпожой Юэ еще раз, и она сказала, что «умибозу» начали видеть через какое-то время после произошедшего. Вот только мы уже знаем, что никакой это не морской монах. Это был утонувший муж Сачико-сан, старик Мамору. Он и правда отправился вместе с сыном на лодке, но не рыбачить. Они должны были перевезти особый товар.

– Пару театральных масок?

– Верно. И после этого загадочным образом футляр с одной маской вернулся в пещеру с контрабандными товарами, а вторая исчезла вместе с Мамору-саном и его сыном Аюкавой.

– Но Аюкава жив, он стал помощником смотрителя маяка.

– И это тоже верно, – кивнул Кента, – вот только Аюкава пропал этой ночью.

– Куда он мог деться с острова? Лодки проверили?

– На острове одна лодка, и на ней господин Тояма вернул нас с тобой на Камо-дзиму. То есть большую часть ночи ее не было у причала, и Аюкава просто растаял в воздухе.

Хизаши недобро прищурился.

– Не нравится мне эти появляющиеся и исчезающие люди, которые то ли мертвы, то ли нет. Мамору же точно утонул?

– Можно и так сказать. Ты же помнишь маску на лице морского ёкая, которого кормила людьми Сачико-сан? Это и был Мамору, ее муж. Он по какой-то причине переродился в монстра. Стал мононокэ.

– Дело в маске, – понял Хизаши. – От футляра исходила остаточная темная энергия, значит, ее источник был в ней, но исчез. Вторая маска!

– Так или иначе, ты был прав насчет Сачико-сан. Она и правда скармливала жертв кораблекрушений и потерявшихся в море рыбаков своему переродившемуся супругу, потому что верила, что сможет однажды вернуть ему человеческий облик.

– Она сошла с ума.

– Она любила его.

– Вы… Люди умеют спрятать что-то уродливое за чем-то красивым, – возразил Хизаши с презрением в голосе. – Она убивала себе подобных не из-за любви, а из-за страха остаться одной.

– Все боятся одиночества, – тускло улыбнулся Куматани. – Разве ее так сложно понять? Но… Она ошиблась. Это не помогало.

– Дай угадаю, – хмыкнул Хизаши. К нему медленно возвращались силы. – Она с чего-то решила, что съеденные оммёдзи, пусть и будущие, более питательны?

– Возможно.

Слишком односложно. Куматани говорил все короче, все неохотнее, хотя сам вызвался рассказывать. Хизаши не мог его понять.

– Интересная история, – сказал он. – Вот только откуда она тебе известна?

– Сачико-сан мне рассказала. Пока ты был без сознания, я успел найти ее на вершине острова.

– Тогда я бы тоже с большим удовольствием с ней побеседовал.

– Не выйдет, – глаза Кента подозрительно блеснули. – Она мертва. Она… Она упала со скалы в море. Никто бы не выжил.

– Просто упала?

Кента задрал голову, но Хизаши успел увидеть то, чего бы видеть не хотел.

Куматани плакал. Спустя пару мгновений он снова опустил взгляд и неловко переставил чашки на подносе с места на место.

– Она сказала, что хочет соединиться со своей семьей. Я не успел… не успел ничего сделать.

– Ты не виноват.

– Я вообще ничего не мог сделать, ни с ней, ни с мононокэ. Ты был прав, я даже не ученик, могу только готовить.

Хизаши потянулся и перехватил его за запястье, не давая и дальше бесцельно двигать чашки по подносу.

– Ты догадался, что, разбив маску, можно остановить монстра.

– Мамору-сан не монстр. Ты просто не видел его глаза. – Кента замер, не делая попыток вырваться. – Он желал освободиться от маски, которая подавляла его волю. Я чувствовал это, когда он держал меня. И я бы не смог ему помочь, если бы ты не направил в меня такой мощный поток ки. Я лишь сумел изменить его направление в последний момент.

– Последний момент всегда самый важный, – сказал Хизаши. – В последний момент можно остановиться или сделать рывок. И то, и другое может оказаться решающим.

Он разжал пальцы и взялся наконец за палочки. Ему нужно было поскорее встать на ноги и еще кое в чем убедиться лично. Куматани молчал, но не уходил, пока все тарелки не опустели.

– Вкусно, – заметил Хизаши и по взгляду Кенты понял: – Ты готовил?

– Я помогал госпоже Юэ на кухне. Это успокаивает.

– Тебе надо было пойти работать в идзакаю.

Куматани только улыбнулся самыми краешками губ и поднялся.

– Скажу хозяевам, что тебе стало легче.

Когда он ушел, Хизаши сразу попытался подняться, но ноги были такими слабыми, что сначала пришлось немного подождать, прежде чем двигаться к выходу. Солнечный свет за пределами комнаты ослеплял, и Хизаши закрылся ладонью, а после вспомнил о веере. Возвращаться было еще сложнее, однако каждый шаг был тверже предыдущего, и на тропинке, ведущей вверх, к каменной башенке така-торо, он уже держался с прежней уверенностью. Ветер неприятно холодил кожу и забирался под одежду, но даже так он все равно не был таким страшным, как в разгар вчерашней бури. Напротив, он даже будто поддерживал слабого путника на его непростом пути в гору.